ОДЕССКИЕ РАССКАЗЫ или МЫ С МИЛКОЙ
1 апреля 2020 -
Анна Сабаева
Пахнет морем, и луна висит над самым Ланжероном,
И каштаны тихо шепчутся с бульваром полусонным,
Невесомо серебрится южной ночи панорама,
Спят фонтаны, занавешены фруктовыми садами…
…Над причалом маяка огонь и лес портовых кранов,
В море чайки, а над ними гордо кружатся бакланы,
Рестораны осветили побережье огоньками,
Звон стаканов, и поёт гитара об Одессе-маме...
"ОДНИ ДОМА"
Нам с моей двоюродной сестрой Милой было лет по двенадцать-тринадцать, когда нас неожиданно оставили на несколько дней одних.
… Мила с родителями жила в Одессе, в районе Молдаванки, на всем известной по одноимённой песне улице Мясоедовской, где мы и проводили вместе каждое лето. Помню этот одесский дворик, где по утрам пахло булочками и кофе, а по вечерам мы с другими детьми, говоря современным языком, тусовались – то есть дурачились, скакали, галдели, носились по всему двору, играли в догонялки и прятки, кокетничали перед мальчишками и тут же демонстративно отвергали их ухаживания. В общем, вели себя соответственно нашему тогдашнему возрасту.
Для меня, коренной львовянки, одесский колорит был необыкновенно привлекателен: он всегда ассоциировался с отдыхом, свободой, суетой Привоза, зеленью одесских улиц, прохладой утреннего моря, жарким полуденным солнцем и прогулками по морской набережной на закате, вечерними неповторимыми запахами моря и распускающихся к вечеру южных цветов. И с замиранием сердца от ожидания чего-то необычного и неизведанного …
Тётя Галя, мама Милы, работала в Институте связи, общежития которого располагались в курортном районе Аркадия на улице Пионерской. Море от общежития находилось совсем близко, всего в нескольких трамвайных остановках. Летом студенты разъезжались на каникулы и общежитие пустовало до июля-августа (пока не начинались вступительные экзамены и туда не заселялись новые абитуриенты). Тёте Гале разрешили поселиться на лето в одной из пустующих комнат общежития, куда мы и перебрались. Но тёте часто приходилось возвращаться в город по делам, поэтому мы по нескольку дней оставались одни, наслаждаясь неожиданно свалившейся на нас свободой. Конечно, это способствовало происходившим с нами разным забавным историям, часть которых до сих пор сохранилась в моей памяти…
ИСТОРИЯ С КЛЮЧОМ
В первую отлучку тёти Гали мы, вдоволь нагулявшись, вернулись домой поздно вечером, быстро поужинали, убрали со стола, и я, как старшая сестра, отправилась выполнять более ответственную работу – мыть посуду на кухню. А Мила осталась убирать в комнате. Вернувшись со стопкой вымытой посуды, я увидела, что дверь нашей комнаты заперта на ключ.
– “Открывай!” – крикнула я, еле удерживая в руках стопку тарелок.
– “Не открою!” – отозвалась Мила. – “Скажи пароль!”
– “Какой ещё такой пароль? Открывай немедленно!” – возмутилась я, еле удерживая в руках тарелки.
– “Без пароля не открою!” – упрямилась Мила.
Так мы препирались еще некоторое время, пока Миле это не надоело, и я наконец-то услышала возню ключа в замке. Но дверь не открылась.
Несколько минут Мила молча ёрзала ключом в замочной скважине, затем, после небольшой паузы, я услышала впечатляющую фразу:
– “Не открывается!” – сказала Мила из-за двери.
Вспоминая про себя все известные мне к тому времени ругательства, я вернулась на кухню и оставила вымытую посуду на столе, а сама возвратилась к двери комнаты, за которой сидела в добровольном плену моя разлюбезная младшая сестричка... На шум выглянули из соседней комнаты соседи-абитуриенты, с которыми мы ещё не успели толком познакомиться. Хотя уже примерно знали, кто есть кто, так как из любопытства на второй день после их заселения провели известную в студенческо-общежитских кругах операцию “баночка”: подслушивание соседей при помощи пустой стеклянной банки. Банка приставлялась пустым краем к стене и дном к уху, и разговор за стеной становился хорошо слышным. Этакое примитивное подслушивающее устройство…. Благодаря “баночке” мы уже знали, что эти ребята думают про общежитие, институт и своих соседок. Правда, были весьма озадачены тем, как они умудряются в своём мужском разговоре на одно обычное слово вставлять два-три матерных слова-связки. Тогда это не было так принято, как у сегодняшней молодёжи... Но, несмотря на манеру разговора, ребята были вполне себе нормальные.
Выглянув на стук из своей комнаты, соседи поинтересовались, что случилось. Узнав причину, стали обсуждать способы, как лучше открыть дверь. Решили, что я спущусь на улицу, а Мила чем-то обернёт ключ и сбросит его вниз. Тогда, имея ключ в руках, со стороны коридора дверь можно будет открыть достаточно просто. Спустившись вниз, я подняла голову – и застыла в оцепенении. А надо сказать, что комната наша находилась на последнем этаже. Представьте мой ужас, когда я увидела Милу, распластавшуюся по внешней стороне стены дома. Одной рукой она держалась за раму, а другую, с ключом, протягивала соседу, который в свою очередь тянулся к ней навстречу по внешней стороне стены из соседней комнаты! Пока я спускалась вниз на улицу, они решили таким образом передать ключ. Причём, как потом мне рассказала Мила, парень, тянувшийся к ней навстречу, говорил ей: “Да ты не бойся, меня здесь держат!”. Но Милу-то никто не держал… До сих пор сердце ёкает, когда я вспоминаю эту сцену. Ведь Мила могла запросто сорваться и рухнуть вниз с восьмого этажа! Да уж, всё хорошо, что хорошо кончается…
ОПЕРАЦИЯ “ДУШ”
В те времена в общежитиях душ находился только на первом этаже здания. Поэтому существовало несколько способов пользования им для проживающих в общежитии. Один из вариантов – это чередование мужских и женских дней. Такой порядок был в моем общежитии, когда я несколько лет спустя поступила в Ленинградский университет. По понедельникам, средам, пятницам в душе мылись мальчики, по остальным дням – девочки. Помню, как мы с однокурсницей ждали 12-ти часов ночи, чтобы “мужской день” закончился, и мы смогли полноправно помыться в уже наступивший “день женский”. Когда мы наконец-то проникли в душ, то, открыв воду, я с ужасом увидела, что из соседней кабинки выдвигается голый негр! Он, видимо, несколько припозднился – а мы его и не заметили в темноте душевой, т.к. основной свет в 12 часов выключали, горела одна тусклая лампочка, и негр сливался с тёмным фоном душевой. Хорошо, что он нас тоже не заметил….
Но в общежитии одесского Института связи порядок пользования душем был иным: если первыми в душ успевали войти женщины, то мужчины выстраивались в очередь перед дверью душа – приходящие женщины проходили в душ беспрепятственно, пока очередь из мужчин не становилась внушительной. Тогда женщин переставали пускать, и они выстраивались за крайним мужчиной в ожидании выхода последней девушки. После её выхода в душ запускалась партия мужчин, а женщины в это время накапливались перед дверью душевой, ожидая своей очереди (примерно так, как это происходит на медкомиссиях при прохождении флюорографии).
В этот день должна была приехать тётя Галя и, в ожидании её приезда, мы решили пойти в душ помыться. Оставили на столе записку, что мы в душе, и спустились на первый этаж. Попав в одну из женских партий в самом конце очереди, мы с Милой замешкались в душе и оказались последними. Надо было спешить, так как очередь из мужиков перед душем уже начинала возмущенно закипать. Кое-как домывшись и закрыв воду, я выскочила из кабинки и стала поторапливать Милу. “А я не могу закрыть воду!” – неожиданно заявила она. Оказалось, что, поторопившись, она сначала закрыла холодную воду – а закрыть горячую уже не смогла, т.к. из душа шпарил почти кипяток (как назло, горячая вода в этот день была по-настоящему горячей!). Я попыталась ей помочь, но добраться до крана с горячей водой, не обжёгшись, было невозможно. Под дверью душевой в это время возмущение усиливалось, раздавались негодующие возгласы мужчин: “Что они там, рожают, что ли? Целый час торчат! И чем только занимаются?”
А мы занимались тем, что безуспешно пытались закрыть “горячий” кран. Горячая вода хлестала, душевая наполнилась паром – и мы уже просто боялись выйти из душа после того, что натворили…
Но нам повезло: в это время из города, очень вовремя, приехала тётя Галя. Прочитав нашу записку, она прибежала в душ, со свойственной ей сноровкой закрыла горячую воду и приняла на себя все возмущенные вопли, посыпавшиеся на нас, как только мы появились из-за двери душевой…
КУКУРУЗА
В очередной отъезд тёти Гали мы решили проявить инициативу и сварить кукурузу, которую та купила накануне. Закинули ее в кастрюлю, залили водой, ждали – ждали, но кукуруза вариться не хотела. В конце концов нам это надоело, мы долили в кастрюлю побольше воды и пошли играть в бадминтон на спортплощадку рядом с домом. Играли недолго, но, когда вернулись на свой этаж, запах жжёной кукурузы встретил нас уже у лифта. От кукурузы остались одни кочерыжки. А мы остались без обеда… Инициатива наказуема.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Девочки мы были рослые, поэтому окружающие принимали нас за абитуриенток института, хоть нам тогда было всего по 12-13 лет. В это время новые абитуриенты начали постепенно заполнять общежитие – приближались вступительные экзамены. На нашем этаже поселились абитуриенты из Грузии – весёлые темпераментные южные ребята. Экзамены экзаменами, а первая влюблённость не отменялась. Одного из них, высокого и статного, звали Заур. Обаятельный и общительный, он сумел добиться нашего расположения и, отставив учебники, вечерами стал сопровождать нас на наших вечерних прогулках к морю, захватив с собой своего товарища Гоги - который симпатизировал Миле. Начинающиеся романы были пресечены тётей Галей, на этот раз приехавшей не вовремя, вместе с моими родителями, которые собирались возвращаться во Львов и увезти меня с собой. Мы с Зауром на прощание обменялись адресами, и на этом летний отдых закончился. Когда мы вернулись во Львов, меня уже ожидало письмо из Грузии с прекрасными видами красавца Тбилиси – и фото второго красавца Заура на их фоне. С обратной стороны на фото была надпись на русском языке: “Любовь моя к тебе сильна, как в море шторм сильнейший, и для меня лишь ты одна, родной мой друг милейший”. Не знаю, из какого поэтического "опуса" были взяты эти строчки, но у меня к ним было двоякое чувство: с одной стороны, лестно, что такой красивый молодой человек признался мне в любви (пусть даже таким примитивным образом, но первый раз в жизни!), а с другой – почему-то стыдно, неловко, что кто-то может случайно увидеть и прочесть их (так нас тогда воспитывали). Ничего лучшего мне в тот момент не пришло в голову, как достать перо и замазать школьными чернилами стихи – но так, чтобы при желании эти строчки можно было всё-таки прочесть. Вот уж женская логика! Так и закончился мой первый курортный роман. А впереди у нас с Милой была вся жизнь – со своими удачами и промахами, встречами и расставаниями, взлётами и падениями, горестями и радостями…
на фото: Одесса, общежитие института связи на ул. Пионерской
[Скрыть]
Регистрационный номер 0471061 выдан для произведения:
Пахнет морем, и луна висит над самым Ланжероном,
И каштаны тихо шепчутся с бульваром полусонным,
Невесомо серебрится южной ночи панорама,
Спят фонтаны, занавешены фруктовыми садами…
…Над причалом маяка огонь и лес портовых кранов,
В море чайки, а над ними гордо кружатся бакланы,
Рестораны осветили побережье огоньками,
Звон стаканов, и поёт гитара об Одессе-маме...
"ОДНИ ДОМА"
Нам с моей двоюродной сестрой Милой было лет по двенадцать-тринадцать, когда нас неожиданно оставили на несколько дней одних.
… Мила с родителями жила в Одессе, в районе Молдаванки, на всем известной по одноименной песне улице Мясоедовской, где мы и проводили вместе каждое лето. Помню этот одесский дворик, где по утрам пахло булочками и кофе, а по вечерам мы с другими детьми, говоря современным языком, тусовались – то есть дурачились, скакали, галдели, носились по всему двору, играли в догонялки и прятки, кокетничали перед мальчишками и тут же демонстративно отвергали их ухаживания. В общем, вели себя так, как было свойственно в то время нашему возрасту.
Для меня, коренной львовянки, одесский колорит был необыкновенно привлекателен: он всегда ассоциировался с отдыхом, свободой, суетой Привоза, зеленью одесских улиц, прохладой утреннего моря, жарким полуденным солнцем и прогулками по морской набережной на закате, вечерними неповторимыми запахами моря и распускающихся к вечеру южных цветов. И с замиранием сердца от ожидания чего-то необычного и неизведанного …
Тётя Галя, мама Милы, работала в Институте связи, общежития которого располагались в курортном районе Аркадия на улице Пионерской. Море от общежития находилось совсем близко, всего в нескольких трамвайных остановках. Летом студенты разъезжались на каникулы и общежитие пустовало до июля-августа (пока не начинались вступительные экзамены и туда не заселялись новые абитуриенты). Тёте Гале разрешили поселиться на лето в одной из пустующих комнат общежития, куда мы и перебрались. Но тёте часто приходилось возвращаться в город по делам, поэтому мы по нескольку дней оставались одни, наслаждаясь неожиданно свалившейся на нас свободой. Конечно, это способствовало происходившим с нами разным забавным историям, часть которых до сих пор сохранилась в моей памяти…
ИСТОРИЯ С КЛЮЧОМ
В первую отлучку тёти Гали мы, вдоволь нагулявшись, вернулись домой поздно вечером, быстро поужинали, убрали со стола, и я, как старшая сестра, отправилась выполнять более ответственную работу – мыть посуду на кухню. А Мила осталась убирать в комнате. Вернувшись со стопкой вымытой посуды, я увидела, что дверь нашей комнаты заперта на ключ.
– “Открывай!” – крикнула я, еле удерживая в руках стопку тарелок.
– “Не открою!” – отозвалась Мила. – “Скажи пароль!”
– “Какой ещё такой пароль? Открывай немедленно!” – возмутилась я, еле удерживая в руках тарелки.
– “Без пароля не открою!” – упрямилась Мила.
Так мы препирались еще некоторое время, пока Миле это не надоело, и я наконец-то услышала возню ключа в замке. Но дверь не открылась.
Несколько минут Мила молча ёрзала ключом в замочной скважине, затем, после небольшой паузы, я услышала впечатляющую фразу:
– “Не открывается!” – сказала Мила из-за двери.
Вспоминая про себя все известные мне к тому времени ругательства, я вернулась на кухню и оставила вымытую посуду на столе, а сама возвратилась к двери комнаты, за которой сидела в добровольном плену моя разлюбезная младшая сестричка …На шум выглянули из соседней комнаты соседи-абитуриенты, с которыми мы ещё не успели толком познакомиться. Хотя уже примерно знали, кто есть кто, так как из любопытства на второй день после их заселения провели известную в студенческо-общежитских кругах операцию “баночка”: подслушивание соседей при помощи пустой стеклянной банки. Банка приставлялась пустым краем к стене и дном к уху, и разговор за стеной становился хорошо слышным. Этакое примитивное подслушивающее устройство…. Благодаря “баночке” мы уже знали, что эти ребята думают про общежитие, институт и своих соседок. Правда, были весьма озадачены тем, как они умудряются в своём мужском разговоре на одно обычное слово вставлять два-три матерных слова-связки. Тогда это не было так принято, как у сегодняшней молодежи... Но, несмотря на манеру разговора, ребята были вполне нормальные.
Выглянув на стук из своей комнаты, соседи поинтересовались, что случилось. Узнав причину, стали обсуждать способы, как лучше открыть дверь. Решили, что я спущусь на улицу, а Мила чем-то обернёт ключ и сбросит его вниз. Тогда, имея ключ в руках, со стороны коридора дверь можно будет открыть достаточно просто. Спустившись вниз, я подняла голову – и застыла в оцепенении. А надо сказать, что комната наша находилась на 8-ом этаже. Представьте мой ужас, когда я увидела Милу, распластавшуюся по внешней стороне стены дома. Одной рукой она держалась за раму, а другую, с ключом, протягивала соседу, который в свою очередь тянулся к ней навстречу по внешней стороне стены из соседней комнаты! Пока я спускалась вниз на улицу, они решили таким образом передать ключ. Причём, как потом мне рассказала Мила, парень, тянувшийся к ней навстречу, говорил ей: “Да ты не бойся, меня здесь держат!”. Но Милу-то никто не держал… До сих пор сердце ёкает, когда я вспоминаю эту сцену. Ведь Мила могла запросто сорваться и рухнуть вниз с восьмого этажа! Да уж, всё хорошо, что хорошо кончается…
ОПЕРАЦИЯ “ДУШ”
В те времена в общежитиях душ находился только на первом этаже здания. Поэтому существовало несколько способов пользования им для проживающих в общежитии. Один из вариантов – это чередование мужских и женских дней. Такой порядок был в моем общежитии, когда я несколько лет спустя поступила в Ленинградский университет. По понедельникам, средам, пятницам в душе мылись мальчики, по остальным дням – девочки. Помню, как мы с однокурсницей ждали 12-ти часов ночи, чтобы “мужской день” закончился, и мы смогли полноправно помыться в уже наступивший “день женский”. Когда мы наконец-то проникли в душ, то, уже открыв воду в кабинке, я в ужасе увидела, что из соседней кабинки выдвигается голый негр! Он, видимо, несколько припозднился – а мы его и не заметили в темноте душевой, т.к. основной свет в час ночи был уже выключен, горела одна тусклая лампочка, и негр сливался с темным фоном душевой. Хорошо, что он нас тоже не заметил….
Но в общежитии одесского Института связи порядок пользования душем был иным: если первыми в душ успевали войти женщины, то мужчины выстраивались в очередь перед дверью душа – приходящие женщины проходили в душ беспрепятственно, пока очередь из мужчин не становилась внушительной. Тогда женщин переставали пускать, и они выстраивались за крайним мужчиной в ожидании выхода последней девушки. После ее выхода в душ запускалась партия мужчин, а женщины в это время накапливались перед дверью душевой, ожидая своей очереди (примерно так, как это происходит на медкомиссиях при прохождении флюорографии).
В этот день должна была приехать тётя Галя и, в ожидании её приезда, мы решили пойти в душ помыться. Оставили на столе записку, что мы в душе, и спустились на первый этаж. Попав в одну из женских партий в самом конце очереди, мы с Милой замешкались в душе и оказались последними. Надо было спешить, так как очередь из мужиков перед душем уже начинала возмущенно закипать. Кое-как домывшись и закрыв воду, я выскочила из кабинки и стала поторапливать Милу. “А я не могу закрыть воду!” – неожиданно заявила она. Оказалось, что, поторопившись, она сначала закрыла холодную воду – а закрыть горячую уже не смогла, т.к. из душа шпарил почти кипяток (как назло, горячая вода в этот день была по-настоящему горячей!). Я попыталась ей помочь, но добраться до крана с горячей водой, не обжёгшись, было невозможно. Под дверью душевой в это время возмущение усиливалось, раздавались негодующие возгласы мужчин: “Что они там, рожают, что ли? Целый час торчат! И чем только занимаются?”
А мы занимались тем, что безуспешно пытались закрыть “горячий” кран. Горячая вода хлестала, душевая наполнилась паром – и мы уже просто боялись выйти из душа после того, что натворили…
Но нам повезло: в это время из города приехала тётя Галя. Прочитав нашу записку, она прибежала в душ, со свойственной ей сноровкой закрыла горячую воду и приняла на себя все возмущенные вопли, посыпавшиеся на нас, как только мы появились из-за двери душевой…
КУКУРУЗА
В очередной отъезд тёти Гали мы решили проявить инициативу и сварить кукурузу, которую та купила накануне. Закинули ее в кастрюлю, залили водой, ждали – ждали, но кукуруза вариться не хотела. В конце концов нам это надоело, мы долили в кастрюлю побольше воды и пошли играть в бадминтон на спортплощадку рядом с домом. Играли недолго, но, когда вернулись на свой этаж, запах жжёной кукурузы встретил нас уже у лифта. От кукурузы остались одни кочерыжки. А мы остались без обеда… Инициатива наказуема.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Девочки мы были рослые, поэтому окружающие принимали нас за абитуриенток института, хоть нам тогда было всего по 12-13 лет. В это время новые абитуриенты начали постепенно заполнять общежитие – приближались вступительные экзамены. На нашем этаже поселились абитуриенты из Грузии – весёлые темпераментные южные ребята. Экзамены экзаменами, а первая влюблённость не отменялась. Одного из них, высокого и статного, звали Заур. Обаятельный и общительный, он сумел добиться нашего расположения и, отставив учебники, вечерами стал сопровождать нас на наших вечерних прогулках к морю, захватив с собой своего товарища Гоги - который симпатизировал Миле. Начинающиеся романы были пресечены тётей Галей, на этот раз приехавшей не вовремя, вместе с моими родителями, которые собирались возвращаться во Львов и увезти меня с собой. Мы с Зауром на прощание обменялись адресами, и на этом летний отдых закончился. Когда мы вернулись во Львов, меня уже ожидало письмо из Грузии с прекрасными видами красавца Тбилиси – и фото второго красавца Заура на их фоне. С обратной стороны на фото была надпись на русском языке: “Любовь моя к тебе сильна, как в море шторм сильнейший, и для меня лишь ты одна, родной мой друг милейший”. Не знаю, из какого поэтического опуса были взяты эти строчки, но у меня к ним было двоякое чувство: с одной стороны, лестно, что такой красивый молодой человек признался мне в любви (пусть даже таким примитивным образом, но первый раз в жизни!), а с другой – почему-то стыдно, неловко, что кто-то может случайно увидеть и прочесть их (так нас тогда воспитывали). Ничего лучшего мне в тот момент не пришло в голову, как достать перо и замазать школьными чернилами стихи – но так, чтобы при желании эти строчки можно было всё-таки прочесть. Вот уж женская логика! Так и закончился мой первый курортный роман. А впереди у нас с Милой была вся жизнь – со своими удачами и промахами, встречами и расставаниями, взлётами и падениями, горестями и радостями…
И каштаны тихо шепчутся с бульваром полусонным,
Невесомо серебрится южной ночи панорама,
Спят фонтаны, занавешены фруктовыми садами…
…Над причалом маяка огонь и лес портовых кранов,
В море чайки, а над ними гордо кружатся бакланы,
Рестораны осветили побережье огоньками,
Звон стаканов, и поёт гитара об Одессе-маме...
"ОДНИ ДОМА"
Нам с моей двоюродной сестрой Милой было лет по двенадцать-тринадцать, когда нас неожиданно оставили на несколько дней одних.
… Мила с родителями жила в Одессе, в районе Молдаванки, на всем известной по одноименной песне улице Мясоедовской, где мы и проводили вместе каждое лето. Помню этот одесский дворик, где по утрам пахло булочками и кофе, а по вечерам мы с другими детьми, говоря современным языком, тусовались – то есть дурачились, скакали, галдели, носились по всему двору, играли в догонялки и прятки, кокетничали перед мальчишками и тут же демонстративно отвергали их ухаживания. В общем, вели себя так, как было свойственно в то время нашему возрасту.
Для меня, коренной львовянки, одесский колорит был необыкновенно привлекателен: он всегда ассоциировался с отдыхом, свободой, суетой Привоза, зеленью одесских улиц, прохладой утреннего моря, жарким полуденным солнцем и прогулками по морской набережной на закате, вечерними неповторимыми запахами моря и распускающихся к вечеру южных цветов. И с замиранием сердца от ожидания чего-то необычного и неизведанного …
Тётя Галя, мама Милы, работала в Институте связи, общежития которого располагались в курортном районе Аркадия на улице Пионерской. Море от общежития находилось совсем близко, всего в нескольких трамвайных остановках. Летом студенты разъезжались на каникулы и общежитие пустовало до июля-августа (пока не начинались вступительные экзамены и туда не заселялись новые абитуриенты). Тёте Гале разрешили поселиться на лето в одной из пустующих комнат общежития, куда мы и перебрались. Но тёте часто приходилось возвращаться в город по делам, поэтому мы по нескольку дней оставались одни, наслаждаясь неожиданно свалившейся на нас свободой. Конечно, это способствовало происходившим с нами разным забавным историям, часть которых до сих пор сохранилась в моей памяти…
ИСТОРИЯ С КЛЮЧОМ
В первую отлучку тёти Гали мы, вдоволь нагулявшись, вернулись домой поздно вечером, быстро поужинали, убрали со стола, и я, как старшая сестра, отправилась выполнять более ответственную работу – мыть посуду на кухню. А Мила осталась убирать в комнате. Вернувшись со стопкой вымытой посуды, я увидела, что дверь нашей комнаты заперта на ключ.
– “Открывай!” – крикнула я, еле удерживая в руках стопку тарелок.
– “Не открою!” – отозвалась Мила. – “Скажи пароль!”
– “Какой ещё такой пароль? Открывай немедленно!” – возмутилась я, еле удерживая в руках тарелки.
– “Без пароля не открою!” – упрямилась Мила.
Так мы препирались еще некоторое время, пока Миле это не надоело, и я наконец-то услышала возню ключа в замке. Но дверь не открылась.
Несколько минут Мила молча ёрзала ключом в замочной скважине, затем, после небольшой паузы, я услышала впечатляющую фразу:
– “Не открывается!” – сказала Мила из-за двери.
Вспоминая про себя все известные мне к тому времени ругательства, я вернулась на кухню и оставила вымытую посуду на столе, а сама возвратилась к двери комнаты, за которой сидела в добровольном плену моя разлюбезная младшая сестричка …На шум выглянули из соседней комнаты соседи-абитуриенты, с которыми мы ещё не успели толком познакомиться. Хотя уже примерно знали, кто есть кто, так как из любопытства на второй день после их заселения провели известную в студенческо-общежитских кругах операцию “баночка”: подслушивание соседей при помощи пустой стеклянной банки. Банка приставлялась пустым краем к стене и дном к уху, и разговор за стеной становился хорошо слышным. Этакое примитивное подслушивающее устройство…. Благодаря “баночке” мы уже знали, что эти ребята думают про общежитие, институт и своих соседок. Правда, были весьма озадачены тем, как они умудряются в своём мужском разговоре на одно обычное слово вставлять два-три матерных слова-связки. Тогда это не было так принято, как у сегодняшней молодежи... Но, несмотря на манеру разговора, ребята были вполне нормальные.
Выглянув на стук из своей комнаты, соседи поинтересовались, что случилось. Узнав причину, стали обсуждать способы, как лучше открыть дверь. Решили, что я спущусь на улицу, а Мила чем-то обернёт ключ и сбросит его вниз. Тогда, имея ключ в руках, со стороны коридора дверь можно будет открыть достаточно просто. Спустившись вниз, я подняла голову – и застыла в оцепенении. А надо сказать, что комната наша находилась на 8-ом этаже. Представьте мой ужас, когда я увидела Милу, распластавшуюся по внешней стороне стены дома. Одной рукой она держалась за раму, а другую, с ключом, протягивала соседу, который в свою очередь тянулся к ней навстречу по внешней стороне стены из соседней комнаты! Пока я спускалась вниз на улицу, они решили таким образом передать ключ. Причём, как потом мне рассказала Мила, парень, тянувшийся к ней навстречу, говорил ей: “Да ты не бойся, меня здесь держат!”. Но Милу-то никто не держал… До сих пор сердце ёкает, когда я вспоминаю эту сцену. Ведь Мила могла запросто сорваться и рухнуть вниз с восьмого этажа! Да уж, всё хорошо, что хорошо кончается…
ОПЕРАЦИЯ “ДУШ”
В те времена в общежитиях душ находился только на первом этаже здания. Поэтому существовало несколько способов пользования им для проживающих в общежитии. Один из вариантов – это чередование мужских и женских дней. Такой порядок был в моем общежитии, когда я несколько лет спустя поступила в Ленинградский университет. По понедельникам, средам, пятницам в душе мылись мальчики, по остальным дням – девочки. Помню, как мы с однокурсницей ждали 12-ти часов ночи, чтобы “мужской день” закончился, и мы смогли полноправно помыться в уже наступивший “день женский”. Когда мы наконец-то проникли в душ, то, уже открыв воду в кабинке, я в ужасе увидела, что из соседней кабинки выдвигается голый негр! Он, видимо, несколько припозднился – а мы его и не заметили в темноте душевой, т.к. основной свет в час ночи был уже выключен, горела одна тусклая лампочка, и негр сливался с темным фоном душевой. Хорошо, что он нас тоже не заметил….
Но в общежитии одесского Института связи порядок пользования душем был иным: если первыми в душ успевали войти женщины, то мужчины выстраивались в очередь перед дверью душа – приходящие женщины проходили в душ беспрепятственно, пока очередь из мужчин не становилась внушительной. Тогда женщин переставали пускать, и они выстраивались за крайним мужчиной в ожидании выхода последней девушки. После ее выхода в душ запускалась партия мужчин, а женщины в это время накапливались перед дверью душевой, ожидая своей очереди (примерно так, как это происходит на медкомиссиях при прохождении флюорографии).
В этот день должна была приехать тётя Галя и, в ожидании её приезда, мы решили пойти в душ помыться. Оставили на столе записку, что мы в душе, и спустились на первый этаж. Попав в одну из женских партий в самом конце очереди, мы с Милой замешкались в душе и оказались последними. Надо было спешить, так как очередь из мужиков перед душем уже начинала возмущенно закипать. Кое-как домывшись и закрыв воду, я выскочила из кабинки и стала поторапливать Милу. “А я не могу закрыть воду!” – неожиданно заявила она. Оказалось, что, поторопившись, она сначала закрыла холодную воду – а закрыть горячую уже не смогла, т.к. из душа шпарил почти кипяток (как назло, горячая вода в этот день была по-настоящему горячей!). Я попыталась ей помочь, но добраться до крана с горячей водой, не обжёгшись, было невозможно. Под дверью душевой в это время возмущение усиливалось, раздавались негодующие возгласы мужчин: “Что они там, рожают, что ли? Целый час торчат! И чем только занимаются?”
А мы занимались тем, что безуспешно пытались закрыть “горячий” кран. Горячая вода хлестала, душевая наполнилась паром – и мы уже просто боялись выйти из душа после того, что натворили…
Но нам повезло: в это время из города приехала тётя Галя. Прочитав нашу записку, она прибежала в душ, со свойственной ей сноровкой закрыла горячую воду и приняла на себя все возмущенные вопли, посыпавшиеся на нас, как только мы появились из-за двери душевой…
КУКУРУЗА
В очередной отъезд тёти Гали мы решили проявить инициативу и сварить кукурузу, которую та купила накануне. Закинули ее в кастрюлю, залили водой, ждали – ждали, но кукуруза вариться не хотела. В конце концов нам это надоело, мы долили в кастрюлю побольше воды и пошли играть в бадминтон на спортплощадку рядом с домом. Играли недолго, но, когда вернулись на свой этаж, запах жжёной кукурузы встретил нас уже у лифта. От кукурузы остались одни кочерыжки. А мы остались без обеда… Инициатива наказуема.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Девочки мы были рослые, поэтому окружающие принимали нас за абитуриенток института, хоть нам тогда было всего по 12-13 лет. В это время новые абитуриенты начали постепенно заполнять общежитие – приближались вступительные экзамены. На нашем этаже поселились абитуриенты из Грузии – весёлые темпераментные южные ребята. Экзамены экзаменами, а первая влюблённость не отменялась. Одного из них, высокого и статного, звали Заур. Обаятельный и общительный, он сумел добиться нашего расположения и, отставив учебники, вечерами стал сопровождать нас на наших вечерних прогулках к морю, захватив с собой своего товарища Гоги - который симпатизировал Миле. Начинающиеся романы были пресечены тётей Галей, на этот раз приехавшей не вовремя, вместе с моими родителями, которые собирались возвращаться во Львов и увезти меня с собой. Мы с Зауром на прощание обменялись адресами, и на этом летний отдых закончился. Когда мы вернулись во Львов, меня уже ожидало письмо из Грузии с прекрасными видами красавца Тбилиси – и фото второго красавца Заура на их фоне. С обратной стороны на фото была надпись на русском языке: “Любовь моя к тебе сильна, как в море шторм сильнейший, и для меня лишь ты одна, родной мой друг милейший”. Не знаю, из какого поэтического опуса были взяты эти строчки, но у меня к ним было двоякое чувство: с одной стороны, лестно, что такой красивый молодой человек признался мне в любви (пусть даже таким примитивным образом, но первый раз в жизни!), а с другой – почему-то стыдно, неловко, что кто-то может случайно увидеть и прочесть их (так нас тогда воспитывали). Ничего лучшего мне в тот момент не пришло в голову, как достать перо и замазать школьными чернилами стихи – но так, чтобы при желании эти строчки можно было всё-таки прочесть. Вот уж женская логика! Так и закончился мой первый курортный роман. А впереди у нас с Милой была вся жизнь – со своими удачами и промахами, встречами и расставаниями, взлётами и падениями, горестями и радостями…
Рейтинг: +5
213 просмотров
Комментарии (4)
Людмила Комашко-Батурина # 10 апреля 2020 в 23:56 0 | ||
|
Анна Сабаева # 11 апреля 2020 в 00:48 0 | ||
|
Фрида Полак # 14 апреля 2020 в 12:13 0 |
Анна Сабаева # 30 апреля 2020 в 19:06 0 |