Марьяна грузно и неловко повернулась с правого бока на левый и неожиданно ойкнула. Михаил, только успевший задремать (последние ночи он крайне чуток и настороже), поднял голову.
— Что?.. А?.. Сильно толкается?.. Больно, да?..
— Там, - она указала на низ своего живота. – Неужели уже?.. - Михаил, слетев с кровати, уже стоял на ногах. – Позвони в «Скорую», - тихо простонала жена.
— Зачем «Скорую»? Какая «Скорая»?! Я – сам скорее любой «Скорой» домчу.
Михаил помог жене встать, одеться. Поддерживая за руку и за талию, бережно повел к выходу. Уже в дверях Марьяна, обернувшись, сказала:
— Пакет забыли… Тот, который поменьше.
Михаил фыркнул. Он ли не знает?! С месяц пакеты те в полной готовности: тот, который потощее,- для Марьяны, в нем свежее нижнее белье, халат и тапочки; тот, который попухлее, - для сынишки, пеленки-распашонки и прочая разная первая необходимость. На лестничной площадке он трижды даванул черную кнопку, но она не зажглась, а лифт никак не среагировал, демонстрируя, в отличие от Михаила, олимпийское спокойствие. Михаил буркнул: «Как на зло».
— Пойдем… Потихоньку…
— Не пойдем, а поедем, - бросил муж.
— Как?
— А вот так!
Михаил аккуратно взял Марьяну на руки и, осторожно ступая по лестничным маршам, спустился без передыху с двенадцатого на первый этаж. Оставив на минуту у подъезда жену, он мигом оказался у красного «Жигулёнка» (уже неделю, управляемый предчувствием, оставлял, рискуя, ясное дело, машину у дома, а не на парковке). Двигатель, фыркнув пару раз для порядка, тихо заурчал. И вот уже он мчит жену по ночному городу, туда, где институт материнства и младенчества. Жена, сжавшись в комочек, тихо постанывает, а муж уговаривает: «Потерпи, родная, еще чуть-чуть потерпи». И, наконец, приемный покой. Михаил все также бережно внес Марьяну на руках, уложил на кушетку. Молоденькая дежурная медсестра, что-то писавшая, даже не взглянула в их сторону. Михаил взбесился.
— Вы чего, сестра?! – заорал он. – Не видите, да, что жена рожает?!
Медсестра, не переставая писать, равнодушно бросает в ответ:
— Ну, во-первых, не рожает, а собирается рожать…
Михаил в ярости от такого равнодушия.
— Какая разница?!
— Большая. Впрочем, - по лицу девушки пробегает легкая ухмылка, - вам ли, мужикам, это понять?..
Михаилу показались целой вечностью те несколько минут, пока не появился дежурный врач, сопровождаемый санитарочками с каталкой.
— Ложитесь, - сказал врач, даже не взглянув на Марьяну.
— Как это «ложитесь»?! – непроизвольно вскрикивает Михаил. – Не видите, в каком она положении? – доктор лишь усмехается в ответ, а Михаил, подхватив жену, кладет на каталку и говорит. – Я буду ждать.
— Не надо, - выдавливает, кривясь от боли, Марьяна. – Поезжай домой… Я позвоню… Как только…
Михаил вышел на крыльцо. Покрутившись с минуту на пронизывающем ветру (весна нынче ранняя, но по ночам совсем не жарко), пошел к машине. Устроившись в салоне, включил зажигание. Движок заурчал. Взялся за рычаг коробки передач, но, вместо того, чтобы включить скорость, заглушил машину. Он решил ждать. Ждать здесь, у подъезда приемного покоя: «А что, если понадоблюсь?» Уже через четверть часа в руках держал сотовый. Набрал номер. В трубке послышался хрипловатый (наверное, простуженный) женский голос.
— Как Марьяна Василькова? – спросил он, как ему показалось настойчиво, то есть по-мужски.
— Муж, что ли?
— А то кто же?!
— Без изменений, - слышит в ответ. Женщина тотчас же кладет трубку.
Михаил посмотрел на часы: без четверти час. Он, протяжно зевнув, включил автомагнитолу. Под звуки любимой его певицы Валерии, прикрыв глаза, стал ждать. Прошло три с половиной часа. Михаил, пожалуй, уже в десятый раз звонит дежурной медсестре, однако слышит в ответ неизменное: «Без изменений». Михаил психует. Психует из-за собственного бессилия, из-за того, что ничем не может помочь жене, которая в эти минуты, как он предполагает, корчится от страшных болей. В его памяти сейчас всплывает многое. Вот они на дискотеке, знакомятся, танцуют. Марьянка, конечно, отличная танцовщица, а он – увалень, но все равно оба веселы. Он, только взглянув на кареглазую девчонку с толстой и длинной косой на спине, втюрился, можно сказать, по уши. И с тех пор ни на шаг от нее. Через год, когда Марьянка перешла на второй курс индустриально-педагогического университета, а он, Михаил, защитив диплом политехнического, устроился менеджером в крупный металлургический холдинг – поженились. Сняв однокомнатную «хрущёбу», зажили самостоятельно, отдельно от родителей. От его родителей, так как Марьяна своих мать и отца не помнит: по документам, ее оставили в роддоме. Родители Михаила почему-то к невестке относились более трепетно и нежно, чем даже к нему, особенно отец. На свадьбу - «Жигулёнка». Отец условие выставил, чтобы невестка подарила ему внука. Как говорится, вынь да полож. Желание отца, к счастью, совпало с желанием Михаила. Нет-нет, он вовсе не против дочурки, но пусть, считает он, первым, старшеньким, будет сын, а уж потом… Михаил смотрит на часы: почти шесть. Перед ним, на начавшем сереть горизонте появились алые полоски – первые признаки утренней зари. Вновь звонит и вновь тот же ответ. Он прикрывает глаза и последнее, что запомнил, - хриплый голос любимого певца его жены Вилли Токарева: «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый да ты не вейся на ветру…»
…Михаил ведет за руку девочку. Та прижимается к нему и ласково вскидывает глазёнки на него. В руке у девочки – огромный букет полевых цветов, а в белокурых волосёнках – полыхают огромные ярко-красные банты. Все указывает на то, что отец ведет дочурку первый раз в первый класс. Он скашивает глаза на розовощекое личико, светящееся счастьем, и удивляется: «Как так? Ведь должен сын родиться, а тут дочурка и такая большая». Он ничего не понимает и качает головой. Тут за спиной слышится ломкий юношеский голос: «Не переживай, пап: я – здесь». Он оборачивается и видит сына, да-да, своего первенца, но не младенца, а почти мужчину с ранцем за спиной. В ушах – затычки, то есть наушнички. Хиты, видимо, любимые слушает, потому что в такт музыке качает головой. Раздается рев автомобиля. Отец видит, как машина несется прямо на его сына. Михаил дико орет: «Сынок, спасайся!.. Сынок…»
Михаил в ужасе просыпается. Чувствует, как по лицу скатываются струйки леденящего пота. Слышит, как в кармане надрывается сотовый. Выхватывает и, охваченный все еще страхом, произносит: «Да…» В трубке звучит для него необыкновенно желанный голос жены: «С сыночком…» Он не верит и потому лицо его выглядит в эту минуту счастливо-глуповато: «Да?.. В самом деле, сын?..» Марьяна в ответ счастливо смеется: «Ну, конечно, дурачок…» Понимает Михаил, что надо что-то спросить, но что именно он не знает. И потому говорит первое, что пришло на ум: «Видела?» «Не без этого». Михаил, осторожничая, тихо спрашивает: «Ну и… В кого?..» В трубке опять звучит смех: «В тебя, Мишенька… Хотя не совсем… Больше в свекра…. Такой же богатырь… Четыре сто, между прочим». Михаил тихо произносит: «Спасибо, - голос его прерывается, а от глаз скатываются слезинки, слезинки мужского счастья. После паузы просит. – Покажи, а?.. Ну, в окно… Через стекло, а?» «Ты чего? – опять слышен смех жены. – Рехнулся?» «Почему?» «Ему ж всего ничего – два часа и десять минут» «Хочется, знаешь… страшно». «Приходи вечером, - обнадёживает жена, - принесут на кормление и покажу».
Михаил все-таки на что-то еще надеется, поэтому обходит прямоугольное пятиэтажное здание, на втором этаже отсчитывает нужное окно и до рези в глазах всматривается. Увы… Он вздыхает. Глядит на часы: маленькая стрелка осторожно подкрадывается к девяти: на службу опаздывает. Он возвращается к машине.
Михаил появляется на пороге офиса и гаркает:
— Уррра-а-а! Я – отец! У меня сын, богатырь, четыре сто.
Кто-то из служащих спрашивает:
— Видел?
— Чудаки! Как можно, если мужику от роду несколько часов?
Один из тех, кто к нему сидит спиной, вздыхает и ёрнически говорит:
— Был мужик и нету… Потеряли приятеля и, похоже, навсегда. Не с кем теперь пивка попить или вечерком сразиться в шахматишки.
— Ты чего, Тишка? – изумленно спрашивает Михаил. Вообще-то его зовут Тихоном. – Какое пиво?! Какие шахматы?! Не понял, да? Сын у меня, сын!
Тихон лишь притворно вздыхает.
— Да, нет мужика… Совсем пропал мужик…
— Ты что говоришь? – продолжает изумляться Михаил. Он, видимо, изрядно за прошлую ночь поглупел и не понимает приятеля.
— Увы! – многозначительно произносит Тихон и опять слышится его вздох.
Михаил проходит к своему столу, садится. Включает компьютер.
— Приглашаю на крестины, всех приглашаю! – говорит он, глядя в экран монитора. – А тебя, - Михаил встает, подходит сзади к Тихону и кладет ему руки на плечи, - приглашаю в крёстные. Согласен?
— Разве отвяжешься, - тот, как будто нехотя, соглашается. – Подумай, какой из меня крестный?
Михаил возвращается к своему столу и хохочет.
— Из тебя, Тишка, получится чудный крестный. В тебе есть то, чего нет у меня, - здоровый скептицизм. Он сгодится, если мы, родители, забалуем парнишку, ты остановишь нас, ведь так?
Тихон не отвечает, однако он, похоже, тоже счастлив.
Прочитав рассказ, сразу вспомнил себя и своего первенца которого долго ждал и наконец... Может я не прав, но мне кажется отцы больше радуются дитю, чем матери. Для матерей - это естественно и привычно, привычно и естественно производить потомство.
Мне тоже сразу припомнилась ночь ожидания перед роддомом, когда я впервые готовился стать отцом. Но тогда меня прогнала с улицы вышедшая из санпропускника дежурная медсестра. Был декабрь месяц, жутко холодный. Если этот рассказ пробуждает у мужчин такие воспоминания, значит он удался. Удачи!
Мне понравились рассуждения мужчин о таком важном событии в жизни! Рассказ, конечно, удался, вызвав такое активное обсуждение, но по-моему немножко не в тему. Конкурс о женщине, а она как будто отошла на второй план...Автору- творческих успехов!
Помочь сайту
Поздравления
