Вот вы тут спите

1 мая 2019 - Александр Джад
      Самое начало девяностых. Отдельно взятая обычная советская семья. Капитализм пока не настал, а социализм уже приказал долго жить. Несмотря на грядущие глобальные изменения в обществе, не истёрлись ещё в памяти старшего поколения отдельные вехи неведомые и непонятные многим сегодняшним молодым людям... 
 
    Ночь была тёплой, нет, душно-жаркой — летней. Воздух, наполненный ароматами цветов, приятно щекотал ноздри. Крупинки звёзд за открытым окном въедливо мерцали в вышине, да блекло светила луна. Иван Фёдорович, лёжа на кровати, мысленно попытался пририсовать к месяцу палочку. Не вышло. Значит, сход. Вот если бы получилась буква «Р», стало быть, растущая. «Пекинку» рано высаживать. Капуста растёт вверх. Подождём новолуния, потом молодую растущую луну. А вот редьку на сходе в самый раз, потому как в землю растёт.
    Не верил Иван Фёдорович в приметы. Всё это женские уловки. Посади правильно, подкорми вовремя, поливай в меру — и всё получится. Не верил, но соблюдал. Кто его на самом деле знает, что там да как?
    «Вот звёзды, — призадумался он, — светят и всё им хоть бы хны. Интересно, есть где-то там другие миры, иные жизни. А они торчат в вышине и на голову не падают. Подкинь яблоко вверх — обязательно вернётся назад. А вот звёзды висят себе. Что их там держит? Любопытно...»
    Не спалось. Не далее как вчера приехали гости — сын Алексей с женой Тамарой. Жили они в другом городе за несколько тысяч километров. Часто не наездишься. Но раз в год исправно навещали стариков.
    Посидели, как водится, без перегибов и излишних возлияний. О жизни поговорили. Посудачили о сложностях её и превратностях. Хорошо так повечерили. А вот теперь что-то не спалось. На радостях что ли перевозбудился? Шутка ли, в кои-то веки сын с женой в гости приехал. Наследник, продолжатель фамилии как-никак.
    «Не надо надеяться на потомков, предки тоже когда-то надеялись на нас», — вроде бы ни к чему вспомнил он где-то услышанную фразу. Перевернулся на спину, закинул руки за голову. Зазвёзденное небо осталось в стороне и больше не отвлекало.  
    «Да и не надеемся, — продолжал он размышлять. — Пусть живут своей жизнью. Скорее, наоборот, это они пока рассчитывают на нашу помощь. Ну и хорошо. Пусть пользуются, коль такая возможность есть. Главное, чтобы принимали не как должное и обязательное, да ещё требовательно, а с благодарностью. Тогда и мы с превеликим удовольствием.  Для кого ж нам ещё жить, как не для них?»
    Не спалось. Опустил ноги на пол. Поднялся. Спину сковало будто стальными обручами: не повернуться, не шевельнуться. Попытался распрямить затёкшие мышцы: выгнулся, поворочал плечами туда-сюда. Полегчало. Поискал ногами тапочки. Нашёл. Сунул в них ноги. Упёрся руками о кровать. Раскачался. Осторожно, слабым рывком вырвал тело с постели и встал.
    Если человек после пятидесяти проснулся утром и у него ничего не болит, значит, он труп. Кто это сказал? Кажется, Фейхтвангер.
    Прошёл в кухню. Налил в стакан водички. Пил не залпом, маленькими глоточками. Колосники не горели, не с чего. Выпил вчера всего-то пару рюмок да под хорошую закуску: солёные огурчики, картошечка, много зелени. Шашлычки были нежирные, хорошо промаринованные, прямо во рту таяли. Рыбка на гриле... Словом, всего было достаточно.
    Пил воду глоток за глотком скорее по привычке. Ведь не зря вставал. Тихонечко, чтобы не разбудить близких, включил радио. Прислушался. Передавали последние известия. ВВС США нанесли бомбовый удар.... В эпицентре взрыва оказалось здание дорожного департамента.... Пострадало в основном мирное население...
    Задумался. Американцы бомбили...
 
    Вспомнилось детство. Двадцать первое июня тысяча девятьсот сорок первого года. В тот день ему исполнилось тринадцать. Лето только начиналось. Казалось, всё было впереди: речка, ягоды, грибы, соседские дружки. Особенно Васька — вот с кем был не разлей вода. Везде вместе.
    Отмечали торжество скромно, но со вкусом. Бабуля напекла пирожков с зелёным лучком и яйцами. Приготовила любимую творожную запеканку с мёдом. Пили клубничный морс и ароматный, заправленный мятой и мелиссой, чай. Потом купались в речке, гоняли мяч на лугу: одна сторона улицы против другой. Домой пришел уставший, но довольный, когда солнце уже почти село за горизонт. Выпил крынку парного молока. Бухнулся в кровать. И, как только голова коснулась подушки, уснул, как говорят, без задних ног.
    Разбудил его страшный гул, словно гром во всё небо. Только гром, не грохнувший разом, а как будто подкрадывающийся, нарастающий, страшный и неотвратимый. Дрожали земля, стены, кровать. Люди, вырванные из постелей, прямо в исподнем выскакивали на улицу и с испугом вглядывались в чёрное с золотинками звёздное небо, пытаясь понять, что происходит.
    Может, как предрекали, настал конец света?
    Но в это не верилось. Ведь все советские люди — строители социализма, а потом и коммунизма — атеисты. Тогда что же это?
    Страшно не было. По молодости и недоумию трудно представить масштабность происходящего. Но было по-настоящему ужасно жутко от необъяснимости творящейся непонятности.
    Гром нарастал. Люди метались по улице, не зная, что следует предпринять и как поступить. Армада немецких самолётов приближалась. Уже поняв, откуда следует ожидать опасность, люди внимательно следили за надвигающейся на них серой тучей. Вдруг из тучи, словно горошины, посыпались чёрные точечки.
    И тут началось. Вот когда стало понятно, что такое настоящий ад. Земля, стены уже не дрожали, они под жуткий грохот просто разлетались, сначала взметнувшись к небу, и чуть позже не менее неистово ссыпались обратно искорёженными полуобгоревшими обрубками. Слышались женские истеричные крики, детский плач. Со всех сторон раздавались душераздирающие стоны, вопли, неистовые мольбы. В панике люди метались, словно пойманные в капканы звери. Казалось, невозможно спрятаться, вырваться из этого огнедышащего грохочущего ада... 
 
    Иван Фёдорович поставил давно опустевший стакан на стол. Встал. Выглянул в окно. Звёзды, луна, чёрное с золотинками мирное небо — всё было на месте. А в это самое время американцы бомбили... Кому-то было совершенно не до сна.
   Вернулся в спальню. Прилёг и попытался заснуть, а то наутро будешь никакой. В доме гости. Нужно быть в тонусе. Это по молодости можно сутками не спать.
    Он прикрыл глаза. Но события той памятной ночи никак не хотели отпускать...
 
    ...Потом всё стихло. Скинув свой смертоносный груз, самолёты улетели. Наступила полнейшая тишина. Люди словно оглохли. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Даже обычно не трусливые собаки куда-то спрятались. Не было слышно их привычного брехливого, ничего не значащего лая.
    Василия, лучшего дружка, разорвало прямым попаданием так, что наутро нечего было даже хоронить. Собрали, как сейчас говорят криминалисты, отдельные фрагменты и закопали. Не стало на свете лучшего дружка. Был да весь вышел.   
    А потом пришли немцы.
    Ивану Фёдоровичу хоть и было в ту пору всего тринадцать, но выглядел он гораздо старше. Под метр восемьдесят, широкоплечий, ширококостный, представляющий, как казалось оккупантам, опасность для Великой Германии. Потому — концлагерь.
     Потом побег под немецкими автоматными очередями. Поймали. Выглядел он к тому времени уже не так внушительно, как раньше. Скорее наоборот: длинный худой скелет, обтянутый ссохшейся кожей. Решили, что опасность от него не исходит, но поскольку силушка ещё кое-какая осталась, отправили на работы в Германию. Опять побег. Удачно. Но куда бежать в незнакомой стране, да ещё не зная языка?
    Хорошо, какая-то немка-фрау подобрала и пригрела. Работал у неё. Помогал по хозяйству, в поле, ловко управлялся с живностью. Ему, привыкшему к сельскому труду, это было не в тягость. Это и спасло. Так и выжил.
    Многое пришлось пережить за эти военные годы: голод, холод, обстрелы, травлю собаками. Всякого навидался. Но ничто потом не казалось более страшным, чем та незабываемая ночь на двадцать второе июня сорок первого года. Ночь первой бомбёжки. Ночь начала войны...
 
    Не спалось. Волчком ворочался на кровати, пытаясь найти удобную позу. Всё мешало: подушка, простыня, руки и те никак не мог никуда пристроить. Духота. Нет, не уснуть.
    Встал. Чтобы никому не мешать, вновь вышел в кухню. Сел перед распахнутым окном.  Как и в том далёком сорок первом стояла жара. Воздух, наполненный ароматами цветов, приятно щекотал ноздри. Глянул вверх. Ведь живут же где-то там люди. Интересно, какие они?..
    Включил радио. Передавали  последние новости. Теперь целью бомбардировок стал железнодорожный вокзал. Американские военные заявили, что удар был нанесен по артиллерийским установкам в ответ на огонь ПВО противника. Но, как всегда, пострадало мирное население: женщины, старики, дети.
    Посидел, послушал. Постепенно небо начало светлеть. Летом вообще светает рано. Из гостевой комнаты донесся шорох. Проснулись. Сын, видимо, привык рано вставать. Привычка — великое дело. В отпуске спешить некуда, спи себе — не хочу. Так нет же, проснулся...
    Иван Фёдорович подошёл к комнате, где отдыхал сын с женой. Осторожно постучал. Прислушался. Тишина. Ещё раз постучал.
    — Пап, ты? — услышал хрипловатый со сна голос сына. — Что-то случилось?
    — Случилось, сынок, случилось, — Иван Фёдорович заглянул в комнату.
    — Мама? — сын резко сел в кровати. — Не тяни, пап.
    — Вот вы тут спите, а там американцы города бомбят! 
    Невестка, не поднимая головы, прыснула в подушку. Сын на секунду замешкался, не зная как реагировать. Нет, отец не шутил.
    — Бать, ты чего? — сын с облегчением откинулся назад. — Какие американцы? Мы ж с дороги. Дай хоть в отпуске отдохнуть, — и, завернувшись в простыню, повернулся на бок.
    — Конечно, отдыхайте, — Иван Фёдорович тихонечко прикрыл за собой дверь.
    — Старый, ты чего колготишься? — жена выглянула из спальни, на ходу запахивая халат. — Дай людям поспать. Что случилось-то?
    — Они тут спят, — пожевав губами, Иван Фёдорович невольно сглотнул. — А там американцы города бомбят, представляешь?!
    Иван Фёдорович смотрел остановившимся взглядом не на жену, нет. Куда-то мимо. Он был не здесь. Не сейчас. Та жуткая, незабываемая ночь со всеми своими ужасами и страхами всё ещё стояла у него перед глазами... 
    Всё рано или поздно заканчивается. Хорошее забывается быстро. Плохое — чуть дольше. И только ужас и страх пережитого сопровождает нас всю жизнь, и нет-нет, да и захолодит кожу своими промозглыми цеплятистыми когтями.  
 

© Copyright: Александр Джад, 2019

Регистрационный номер №0446512

от 1 мая 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0446512 выдан для произведения:       Самое начало девяностых. Отдельно взятая обычная советская семья. Капитализм пока не настал, а социализм уже приказал долго жить. Несмотря на грядущие глобальные изменения в обществе, не истёрлись ещё в памяти старшего поколения отдельные вехи неведомые и непонятные многим сегодняшним молодым людям... 
 
    Ночь была тёплой, нет, душно-жаркой — летней. Воздух, наполненный ароматами цветов, приятно щекотал ноздри. Крупинки звёзд за открытым окном въедливо мерцали в вышине, да блекло светила луна. Иван Фёдорович, лёжа на кровати, мысленно попытался пририсовать к месяцу палочку. Не вышло. Значит, сход. Вот если бы получилась буква «Р», стало быть, растущая. «Пекинку» рано высаживать. Капуста растёт вверх. Подождём новолуния, потом молодую растущую луну. А вот редьку на сходе в самый раз, потому как в землю растёт.
    Не верил Иван Фёдорович в приметы. Всё это женские уловки. Посади правильно, подкорми вовремя, поливай в меру — и всё получится. Не верил, но соблюдал. Кто его на самом деле знает, что там да как?
    «Вот звёзды, — призадумался он, — светят и всё им хоть бы хны. Интересно, есть где-то там другие миры, иные жизни. А они торчат в вышине и на голову не падают. Подкинь яблоко вверх — обязательно вернётся назад. А вот звёзды висят себе. Что их там держит? Любопытно...»
    Не спалось. Не далее как вчера приехали гости — сын Алексей с женой Тамарой. Жили они в другом городе за несколько тысяч километров. Часто не наездишься. Но раз в год исправно навещали стариков.
    Посидели, как водится, без перегибов и излишних возлияний. О жизни поговорили. Посудачили о сложностях её и превратностях. Хорошо так повечерили. А вот теперь что-то не спалось. На радостях что ли перевозбудился? Шутка ли, в кои-то веки сын с женой в гости приехал. Наследник, продолжатель фамилии как-никак.
    «Не надо надеяться на потомков, предки тоже когда-то надеялись на нас», — вроде бы ни к чему вспомнил он где-то услышанную фразу. Перевернулся на спину, закинул руки за голову. Зазвёзденное небо осталось в стороне и больше не отвлекало.  
    «Да и не надеемся, — продолжал он размышлять. — Пусть живут своей жизнью. Скорее, наоборот, это они пока рассчитывают на нашу помощь. Ну и хорошо. Пусть пользуются, коль такая возможность есть. Главное, чтобы принимали не как должное и обязательное, да ещё требовательно, а с благодарностью. Тогда и мы с превеликим удовольствием.  Для кого ж нам ещё жить, как не для них?»
    Не спалось. Опустил ноги на пол. Поднялся. Спину сковало будто стальными обручами: не повернуться, не шевельнуться. Попытался распрямить затёкшие мышцы: выгнулся, поворочал плечами туда-сюда. Полегчало. Поискал ногами тапочки. Нашёл. Сунул в них ноги. Упёрся руками о кровать. Раскачался. Осторожно, слабым рывком вырвал тело с постели и встал.
    Если человек после пятидесяти проснулся утром и у него ничего не болит, значит, он труп. Кто это сказал? Кажется, Фейхтвангер.
    Прошёл в кухню. Налил в стакан водички. Пил не залпом, маленькими глоточками. Колосники не горели, не с чего. Выпил вчера всего-то пару рюмок да под хорошую закуску: солёные огурчики, картошечка, много зелени. Шашлычки были нежирные, хорошо промаринованные, прямо во рту таяли. Рыбка на гриле... Словом, всего было достаточно.
    Пил воду глоток за глотком скорее по привычке. Ведь не зря вставал. Тихонечко, чтобы не разбудить близких, включил радио. Прислушался. Передавали последние известия. ВВС США нанесли бомбовый удар.... В эпицентре взрыва оказалось здание дорожного департамента.... Пострадало в основном мирное население...
    Задумался. Американцы бомбили...
 
    Вспомнилось детство. Двадцать первое июня тысяча девятьсот сорок первого года. В тот день ему исполнилось тринадцать. Лето только начиналось. Казалось, всё было впереди: речка, ягоды, грибы, соседские дружки. Особенно Васька — вот с кем был не разлей вода. Везде вместе.
    Отмечали торжество скромно, но со вкусом. Бабуля напекла пирожков с зелёным лучком и яйцами. Приготовила любимую творожную запеканку с мёдом. Пили клубничный морс и ароматный, заправленный мятой и мелиссой, чай. Потом купались в речке, гоняли мяч на лугу: одна сторона улицы против другой. Домой пришел уставший, но довольный, когда солнце уже почти село за горизонт. Выпил крынку парного молока. Бухнулся в кровать. И, как только голова коснулась подушки, уснул, как говорят, без задних ног.
    Разбудил его страшный гул, словно гром во всё небо. Только гром, не грохнувший разом, а как будто подкрадывающийся, нарастающий, страшный и неотвратимый. Дрожали земля, стены, кровать. Люди, вырванные из постелей, прямо в исподнем выскакивали на улицу и с испугом вглядывались в чёрное с золотинками звёздное небо, пытаясь понять, что происходит.
    Может, как предрекали, настал конец света?
    Но в это не верилось. Ведь все советские люди — строители социализма, а потом и коммунизма — атеисты. Тогда что же это?
    Страшно не было. По молодости и недоумию трудно представить масштабность происходящего. Но было по-настоящему ужасно жутко от необъяснимости творящейся непонятности.
    Гром нарастал. Люди метались по улице, не зная, что следует предпринять и как поступить. Армада немецких самолётов приближалась. Уже поняв, откуда следует ожидать опасность, люди внимательно следили за надвигающейся на них серой тучей. Вдруг из тучи, словно горошины, посыпались чёрные точечки.
    И тут началось. Вот когда стало понятно, что такое настоящий ад. Земля, стены уже не дрожали, они под жуткий грохот просто разлетались, сначала взметнувшись к небу, и чуть позже не менее неистово ссыпались обратно искорёженными полуобгоревшими обрубками. Слышались женские истеричные крики, детский плач. Со всех сторон раздавались душераздирающие стоны, вопли, неистовые мольбы. В панике люди метались, словно пойманные в капканы звери. Казалось, невозможно спрятаться, вырваться из этого огнедышащего грохочущего ада... 
 
    Иван Фёдорович поставил давно опустевший стакан на стол. Встал. Выглянул в окно. Звёзды, луна, чёрное с золотинками мирное небо — всё было на месте. А в это самое время американцы бомбили... Кому-то было совершенно не до сна.
   Вернулся в спальню. Прилёг и попытался заснуть, а то наутро будешь никакой. В доме гости. Нужно быть в тонусе. Это по молодости можно сутками не спать.
    Он прикрыл глаза. Но события той памятной ночи никак не хотели отпускать...
 
    ...Потом всё стихло. Скинув свой смертоносный груз, самолёты улетели. Наступила полнейшая тишина. Люди словно оглохли. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Даже обычно не трусливые собаки куда-то спрятались. Не было слышно их привычного брехливого, ничего не значащего лая.
    Василия, лучшего дружка, разорвало прямым попаданием так, что наутро нечего было даже хоронить. Собрали, как сейчас говорят криминалисты, отдельные фрагменты и закопали. Не стало на свете лучшего дружка. Был да весь вышел.   
    А потом пришли немцы.
    Ивану Фёдоровичу хоть и было в ту пору всего тринадцать, но выглядел он гораздо старше. Под метр восемьдесят, широкоплечий, ширококостный, представляющий, как казалось оккупантам, опасность для Великой Германии. Потому — концлагерь.
     Потом побег под немецкими автоматными очередями. Поймали. Выглядел он к тому времени уже не так внушительно, как раньше. Скорее наоборот: длинный худой скелет, обтянутый ссохшейся кожей. Решили, что опасность от него не исходит, но поскольку силушка ещё кое-какая осталась, отправили на работы в Германию. Опять побег. Удачно. Но куда бежать в незнакомой стране, да ещё не зная языка?
    Хорошо, какая-то немка-фрау подобрала и пригрела. Работал у неё. Помогал по хозяйству, в поле, ловко управлялся с живностью. Ему, привыкшему к сельскому труду, это было не в тягость. Это и спасло. Так и выжил.
    Многое пришлось пережить за эти военные годы: голод, холод, обстрелы, травлю собаками. Всякого навидался. Но ничто потом не казалось более страшным, чем та незабываемая ночь на двадцать второе июня сорок первого года. Ночь первой бомбёжки. Ночь начала войны...
 
    Не спалось. Волчком ворочался на кровати, пытаясь найти удобную позу. Всё мешало: подушка, простыня, руки и те никак не мог никуда пристроить. Духота. Нет, не уснуть.
    Встал. Чтобы никому не мешать, вновь вышел в кухню. Сел перед распахнутым окном.  Как и в том далёком сорок первом стояла жара. Воздух, наполненный ароматами цветов, приятно щекотал ноздри. Глянул вверх. Ведь живут же где-то там люди. Интересно, какие они?..
    Включил радио. Передавали  последние новости. Теперь целью бомбардировок стал железнодорожный вокзал. Американские военные заявили, что удар был нанесен по артиллерийским установкам в ответ на огонь ПВО противника. Но, как всегда, пострадало мирное население: женщины, старики, дети.
    Посидел, послушал. Постепенно небо начало светлеть. Летом вообще светает рано. Из гостевой комнаты донесся шорох. Проснулись. Сын, видимо, привык рано вставать. Привычка — великое дело. В отпуске спешить некуда, спи себе — не хочу. Так нет же, проснулся...
    Иван Фёдорович подошёл к комнате, где отдыхал сын с женой. Осторожно постучал. Прислушался. Тишина. Ещё раз постучал.
    — Пап, ты? — услышал хрипловатый со сна голос сына. — Что-то случилось?
    — Случилось, сынок, случилось, — Иван Фёдорович заглянул в комнату.
    — Мама? — сын резко сел в кровати. — Не тяни, пап.
    — Вот вы тут спите, а там американцы города бомбят! 
    Невестка, не поднимая головы, прыснула в подушку. Сын на секунду замешкался, не зная как реагировать. Нет, отец не шутил.
    — Бать, ты чего? — сын с облегчением откинулся назад. — Какие американцы? Мы ж с дороги. Дай хоть в отпуске отдохнуть, — и, завернувшись в простыню, повернулся на бок.
    — Конечно, отдыхайте, — Иван Фёдорович тихонечко прикрыл за собой дверь.
    — Старый, ты чего колготишься? — жена выглянула из спальни, на ходу запахивая халат. — Дай людям поспать. Что случилось-то?
    — Они тут спят, — пожевав губами, Иван Фёдорович невольно сглотнул. — А там американцы города бомбят, представляешь?!
    Иван Фёдорович смотрел остановившимся взглядом не на жену, нет. Куда-то мимо. Он был не здесь. Не сейчас. Та жуткая, незабываемая ночь со всеми своими ужасами и страхами всё ещё стояла у него перед глазами... 
    Всё рано или поздно заканчивается. Хорошее забывается быстро. Плохое — чуть дольше. И только ужас и страх пережитого сопровождает нас всю жизнь, и нет-нет, да и захолодит кожу своими промозглыми цеплятистыми когтями.  
 
 
Охапка сена
Первоапрельский рассказ
Рейтинг: +14 460 просмотров
Комментарии (7)
Пётр Великанов # 5 мая 2019 в 16:41 +7
Можно понять старика. Не спится, возраст, бессонница. Вспоминает прошлое. Хорошо написано. Но получается, что американцы напомнили старику про военное детство. Хотя любая агрессия людям несёт горе.
Аида Бекеш # 8 мая 2019 в 23:58 +4
Детство, опалённое войной, ещё будет вспоминаться много раз.
Понравился рассказ!

lenta9m
Владимир Перваков # 14 мая 2019 в 19:38 +5
Точно: если луна буквой "С" - значит стареет.
Рассказ хорошо читается, плавная ночная зарисовка.
Всё понятно про ужасы бомбардировок и мысли стариковские при бессоннице...
Людмила(Lakshmi) # 14 мая 2019 в 22:52 +4
И хорошо, что плохое когда-то заканчивается. Понравился рассказ.
София Даль # 17 мая 2019 в 00:53 +3
Ночью спать надо, а Иван Федорович войну вспомнил. Он ее и не забывал.
korzina
Сергей Шевцов # 21 мая 2019 в 10:53 +3
У нас в Донецке в четырнадцатом году было то же самое, что и у Ивана Фёдоровича в сорок первом. Только вместо немецких самолётов прилетали украинские бомбардировщики. Но если к нам с женой приедут из Киева дочь с зятем, я вряд ли буду рваться в их комнату, когда они ещё толком не проснулись, чтобы сообщить им, как американцы бомбят мирное население Сирии. А, может, у меня просто крепче нервы?
Паршин Александр # 21 мая 2019 в 18:34 +2
Написано хорошо, читать интересно, читается легко.
Правда, сомневаюсь, что рассказ соответствует теме "исторический рассказ". Как я понял тему, то должен быть исторический герой, или историческое событие.