В этот редкий летний дождливый день...
5 января 2025 -
Irakli Khojashvili
А вот сегодня работа после обеденного перерыва не задалась.
Измученный сильнейшей изжогой после обеда в студенческой столовой, в полусне от двух таблеток церукала, я шел по Душанбе,
раздумывая, куда пойти, — то ли к друзьям, то ли в кинотеатр , где, судя по афише, показывали «Я — Пеле».
Пересилил футбол.
Да и мысль о том, что, может быть, фильм меня встряхнет, а после него я вернусь в лабораторию и всё же проведу запланированный на сегодня анализ.
Народу было мало. Представляю себе, что творилось бы на этом фильме в Тбилиси! Наверное, всё мужское население от мала до велика сидело бы в кинотеатрах!
Устроившись поудобнее в совершенно пустом ряду, я приготовился к зрелищу. Правда, до Пеле надо было просмотреть
еще парочку журналов с союзными и республиканскими новостями, а это довольно скучное занятие...
...Всё еще полусонный, я шел по улице и не мог понять в чем дело — что-то изменилось по сравнению с тем, что было до фильма.
И только когда большая капля упала на нос, я сообразил, что пошел дождь! Здесь это настолько редкое явление в такое время года, что я не поверил своим глазам и продолжал идти под понемногу усиливающимся дождем, непроизвольно прикрывая телом сумку с зубной щеткой, журналами и записями, с которой практически не расставался.
Только когда струйка воды потекла за шиворот, я окончательно проснулся и понял, что ощущения не обманывают меня.
Достав платок, я вытер волосы, стряхнул с сорочки капли, показавшиеся мне мутноватыми, и положил платок в карман.
На остановке автобуса у рынка толпа пряталась под деревьями.
Я тоже втиснулся в нее, но ветви и листья не очень-то спасали от уже припустившего ливня. Даже хуже — на нас капал уже не чистый дождь, а муть смываемой с листьев многонедельной пыли и автомобильной копоти, осевшей на них.
Подъехали сразу два автобуса, все ринулись в них, чтобы занять сидячие места, и втащили меня тоже. Я устроился на заднем
сидении прямо у двери — здесь было всё же больше воздуха, чем в середине «салона». (Какое совершенно неподходящее слово для небольшого автобуса, битком набитого разнообразно-неприятно пахнущими и задыхающимися от духоты людьми, — ведь окна,
естественно, не открывались).
Как видно, духота всё же сморила меня, и когда я, не соображая сколько остановок проехал, посмотрел в окно, то район показался мне незнакомым. Вскоре автобус окончательно остановился и из него стали выходить последние пассажиры.
Я, поняв, что сел не в тот маршрут и заехал куда-то не туда, решил уже не выходить под дождь, а вернуться на этом же автобусе
обратно и пересесть на нужный маршрут.
Краем глаза я увидел, как молодая женщина, выходившая из передней двери, вдруг неловко запрыгала на одной ноге, не решаясь ни опереться на вторую ногу, ни поставить битком набитые сумки в образовавшуюся на остановке грязь. Никто не обращал на нее внимания — кто, выйдя из автобуса, бежал под укрытие, а кто, наоборот, рвался в автобус. Подходя к ней, я увидел, что каблук ее туфли сломался. Вероятно, женщина, как минимум, подвернула ногу.
Я забрал у нее сумки, помог допрыгать до навеса и, представившись врачом, предложил осмотреть ее стопу, начавшую
уже припухать. Чего-чего, а таких вещей, работая несколько лет в пионерлагере, я насмотрелся! Как видно, у женщины было
растяжение связок, но, вроде, обошлось без переломов. Предложил вызвать «скорую помощь», но она сказала, что ей надо домой, к
сыну, — это здесь, в двух шагах, а там видно будет.
Я, конечно, предложил свою помощь и вскоре мы уже входили в ее квартиру. Её 10-летний сын, оказывается, уже пришел со школы и даже согрел обед.
Еще раз, уже более тщательно осмотрев стопу, я убедился, что можно обойтись фиксацией сустава. В аптечке нашелся и пенталгин. Накладывая ей повязку и прикладывая лёд из морозильника, вспомнилась, что это — признак благородной породы.
«Давайте я постираю Вашу рубашку, а то эта грязь так въестся, что не отстирается. А потом проглажу, чтобы быстрее высохла… А Вы пока хоть голову помойте, а то она, небось, тоже вся в саже...»
Посмотрев на покрывшуюся грязными разводами рубашку и уже серый носовой платок, которым вытирал мокрые волосы, я понял, что, наверное, стоит прислушаться к предложению, тем более, что это, вероятно, займет не так уж много времени. Газовая колонка быстро разогрела воду и после душа я был приглашен к столу.
Мне дали рубашку, очевидно, мужа, которой пришлось подвернуть рукава. За обедом у меня почему-то создалось
впечатление, что мальчик — аутист. Был он очень молчаливый, как будто отрешенный, думал о чем-то своем и неохотно вступал в
беседу, которую я пытался с ним завязать.
Хозяйка достала гладильную доску, включила утюг в розетку, тут что-то щелкнуло и холодильник перестал урчать. «Опять пробка
вылетела»,— произнес мальчик. Я посмотрел на розетку — она болталась на проводах, не закрепленная в стене.
Вообще-то, у меня дома всё, что портилось по электрической части, чинилось кем угодно, только не мной, потому что я с
электричеством не дружу. Но, смотря, как это делают другие, я тоже чему-то научился, поэтому попросил показать мне имеющиеся в
хозяйстве инструменты и взялся за дело.
Нашлись и отвертка, и винты подлиннее тех, что, вырванные из креплений, уже не держали коробку розетки. Жаль, что у них не
было ни горсточки гипса, или цемента, а то я бы пошел даже на «капитальный ремонт»!
Надо бы попросить немного гипса у хирургов, или в травмпункте.
Раз пробки были выключены, то заодно проверил и все остальные точки, подтянув и укрепив крепления, заменил перегоревшие
лампочки в «люстре».
Чувствовалось отсутствие мужчины в доме.
Попутно я немного разговорил ребенка, поинтересовался, что он читает, чем увлекается.
Оказывается, он увлекался греческой мифологией и у него была такая же книга Н. Куна, которую я, в свое время, знал чуть ли не наизусть, и которую потом достал для своих детей. Мальчик даже перечислил двенадцать подвигов Геракла,
последовательность которых я постоянно «путал».
Увидев в его комнате шахматы, я, вспомнив былое увлечение, спросил — умеет ли он играть? Мальчик неохотно сказал, что отец
показал ему как-то ходы, но дальше дело не пошло.
Мне не хотелось, чтобы он замкнулся в себе и предложил вспомнить их, а заодно и показать ему несколько интересных вещей.
Ребенок оказался очень способным, схватывал всё на лету и вскоре уже мог поставить мат одинокому королю двумя ладьями — вроде бы наипростейший, но всё же имеющий определенные тонкости.
Рубашка и платок были давно просушены и проглажены, а мы учили уже мат одной ладьей, когда, случайно взглянув на часы, я
понял, что уже поздновато и мальчику давно пора спать.
Несмотря на перевязку, хозяйка пошла меня провожать, объяснив, что в это время в квартале у них полно бродячих собак,
да и неспокойно. На остановке выяснилось, что последний автобус сломался и ушел в гараж. Такси сюда заглядывали редко, частников тоже не было видно, топать по незнакомым микрорайонам до дома, или до друзей — было далеко, да и неприятно, так что спал я на раздвинутом диване у новых знакомых. И мне даже в голову не пришла мысль почитать журнал, или записать что-то перед сном...
Солнце, очевидно, найдя щель в неплотно задернутой занавеске, вдруг ударило мне в глаза. Просыпаться не хотелось, поэтому я
повернулся на другой бок, но не тут-то было! Оно снова светило… и говорило неприятным и не женским голосом: «Эй, праснис!..»
Даже показалось, что кто-то тряхнул меня за плечо.
— Кино кончился!.. Ты так хорошо спал!.. Вставай, уходить надо...— говорил мне, жуя «нас»* и сплёвывая зеленую слюну прямо на
пол, какой-то местный парень.
Я вышел из кинотеатра…
Накрапывал дождь… В это время года!..
«И всё же — как их звали?..» — крутилась мысль в моей голове.
----------------------------
* "Нас" — распространенная в азиатских странах жевательная смесь из табака и разного рода наполнителей.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0536011 выдан для произведения:
В этот редкий летний дождливый день...
А вот сегодня работа после обеденного перерыва не задалась.
Измученный сильнейшей изжогой после обеда в студенческой столовой, в полусне от двух таблеток церукала, я шел по Душанбе,
раздумывая, куда пойти, — то ли к друзьям, то ли в кинотеатр , где, судя по афише, показывали «Я — Пеле».
Пересилил футбол.
Да и мысль о том, что, может быть, фильм меня встряхнет, а после него я вернусь в лабораторию и всё же проведу запланированный на сегодня анализ.
Народу было мало. Представляю себе, что творилось бы на этом фильме в Тбилиси! Наверное, всё мужское население от мала до велика сидело бы в кинотеатрах!
Устроившись поудобнее в совершенно пустом ряду, я приготовился к зрелищу. Правда, до Пеле надо было просмотреть
еще парочку журналов с союзными и республиканскими новостями, а это довольно скучное занятие...
...Всё еще полусонный, я шел по улице и не мог понять в чем дело — что-то изменилось по сравнению с тем, что было до фильма.
И только когда большая капля упала на нос, я сообразил, что пошел дождь! Здесь это настолько редкое явление в такое время года, что я не поверил своим глазам и продолжал идти под понемногу усиливающимся дождем, непроизвольно прикрывая телом сумку с зубной щеткой, журналами и записями, с которой практически не расставался.
Только когда струйка воды потекла за шиворот, я окончательно проснулся и понял, что ощущения не обманывают меня.
Достав платок, я вытер волосы, стряхнул с сорочки капли, показавшиеся мне мутноватыми, и положил платок в карман.
На остановке автобуса у рынка толпа пряталась под деревьями.
Я тоже втиснулся в нее, но ветви и листья не очень-то спасали от уже припустившего ливня. Даже хуже — на нас капал уже не чистый дождь, а муть смываемой с листьев многонедельной пыли и автомобильной копоти, осевшей на них.
Подъехали сразу два автобуса, все ринулись в них, чтобы занять сидячие места, и втащили меня тоже. Я устроился на заднем
сидении прямо у двери — здесь было всё же больше воздуха, чем в середине «салона». (Какое совершенно неподходящее слово для небольшого автобуса, битком набитого разнообразно-неприятно пахнущими и задыхающимися от духоты людьми, — ведь окна,
естественно, не открывались).
Как видно, духота всё же сморила меня, и когда я, не соображая сколько остановок проехал, посмотрел в окно, то район показался мне незнакомым. Вскоре автобус окончательно остановился и из него стали выходить последние пассажиры.
Я, поняв, что сел не в тот маршрут и заехал куда-то не туда, решил уже не выходить под дождь, а вернуться на этом же автобусе
обратно и пересесть на нужный маршрут.
Краем глаза я увидел, как молодая женщина, выходившая из передней двери, вдруг неловко запрыгала на одной ноге, не решаясь ни опереться на вторую ногу, ни поставить битком набитые сумки в образовавшуюся на остановке грязь. Никто не обращал на нее внимания — кто, выйдя из автобуса, бежал под укрытие, а кто, наоборот, рвался в автобус. Подходя к ней, я увидел, что каблук ее туфли сломался. Вероятно, женщина, как минимум, подвернула ногу.
Я забрал у нее сумки, помог допрыгать до навеса и, представившись врачом, предложил осмотреть ее стопу, начавшую
уже припухать. Чего-чего, а таких вещей, работая несколько лет в пионерлагере, я насмотрелся! Как видно, у женщины было
растяжение связок, но, вроде, обошлось без переломов. Предложил вызвать «скорую помощь», но она сказала, что ей надо домой, к
сыну, — это здесь, в двух шагах, а там видно будет.
Я, конечно, предложил свою помощь и вскоре мы уже входили в ее квартиру. Её 10-летний сын, оказывается, уже пришел со школы и даже согрел обед.
Еще раз, уже более тщательно осмотрев стопу, я убедился, что можно обойтись фиксацией сустава. В аптечке нашелся и пенталгин. Накладывая ей повязку и прикладывая лёд из морозильника, вспомнилась, что это — признак благородной породы.
«Давайте я постираю Вашу рубашку, а то эта грязь так въестся, что не отстирается. А потом проглажу, чтобы быстрее высохла… А Вы пока хоть голову помойте, а то она, небось, тоже вся в саже...»
Посмотрев на покрывшуюся грязными разводами рубашку и уже серый носовой платок, которым вытирал мокрые волосы, я понял, что, наверное, стоит прислушаться к предложению, тем более, что это, вероятно, займет не так уж много времени. Газовая колонка быстро разогрела воду и после душа я был приглашен к столу.
Мне дали рубашку, очевидно, мужа, которой пришлось подвернуть рукава. За обедом у меня почему-то создалось
впечатление, что мальчик — аутист. Был он очень молчаливый, как будто отрешенный, думал о чем-то своем и неохотно вступал в
беседу, которую я пытался с ним завязать.
Хозяйка достала гладильную доску, включила утюг в розетку, тут что-то щелкнуло и холодильник перестал урчать. «Опять пробка
вылетела»,— произнес мальчик. Я посмотрел на розетку — она болталась на проводах, не закрепленная в стене.
Вообще-то, у меня дома всё, что портилось по электрической части, чинилось кем угодно, только не мной, потому что я с
электричеством не дружу. Но, смотря, как это делают другие, я тоже чему-то научился, поэтому попросил показать мне имеющиеся в
хозяйстве инструменты и взялся за дело.
Нашлись и отвертка, и винты подлиннее тех, что, вырванные из креплений, уже не держали коробку розетки. Жаль, что у них не
было ни горсточки гипса, или цемента, а то я бы пошел даже на «капитальный ремонт»!
Надо бы попросить немного гипса у хирургов, или в травмпункте.
Раз пробки были выключены, то заодно проверил и все остальные точки, подтянув и укрепив крепления, заменил перегоревшие
лампочки в «люстре».
Чувствовалось отсутствие мужчины в доме.
Попутно я немного разговорил ребенка, поинтересовался, что он читает, чем увлекается.
Оказывается, он увлекался греческой мифологией и у него была такая же книга Н. Куна, которую я, в свое время, знал чуть ли не наизусть, и которую потом достал для своих детей. Мальчик даже перечислил двенадцать подвигов Геракла,
последовательность которых я постоянно «путал».
Увидев в его комнате шахматы, я, вспомнив былое увлечение, спросил — умеет ли он играть? Мальчик неохотно сказал, что отец
показал ему как-то ходы, но дальше дело не пошло.
Мне не хотелось, чтобы он замкнулся в себе и предложил вспомнить их, а заодно и показать ему несколько интересных вещей.
Ребенок оказался очень способным, схватывал всё на лету и вскоре уже мог поставить мат одинокому королю двумя ладьями — вроде бы наипростейший, но всё же имеющий определенные тонкости.
Рубашка и платок были давно просушены и проглажены, а мы учили уже мат одной ладьей, когда, случайно взглянув на часы, я
понял, что уже поздновато и мальчику давно пора спать.
Несмотря на перевязку, хозяйка пошла меня провожать, объяснив, что в это время в квартале у них полно бродячих собак,
да и неспокойно. На остановке выяснилось, что последний автобус сломался и ушел в гараж. Такси сюда заглядывали редко, частников тоже не было видно, топать по незнакомым микрорайонам до дома, или до друзей — было далеко, да и неприятно, так что спал я на раздвинутом диване у новых знакомых. И мне даже в голову не пришла мысль почитать журнал, или записать что-то перед сном...
Солнце, очевидно, найдя щель в неплотно задернутой занавеске, вдруг ударило мне в глаза. Просыпаться не хотелось, поэтому я
повернулся на другой бок, но не тут-то было! Оно снова светило… и говорило неприятным и не женским голосом: «Эй, праснис!..»
Даже показалось, что кто-то тряхнул меня за плечо.
— Кино кончился!.. Ты так хорошо спал!.. Вставай, уходить надо...— говорил мне, жуя «нас»* и сплёвывая зеленую слюну прямо на
пол, какой-то местный парень.
Я вышел из кинотеатра…
Накрапывал дождь… В это время года!..
«И всё же — как их звали?..» — крутилась мысль в моей голове.
----------------------------
* "Нас" — распространенная в азиатских странах жевательная смесь из табака и разного рода наполнителей.
А вот сегодня работа после обеденного перерыва не задалась.
Измученный сильнейшей изжогой после обеда в студенческой столовой, в полусне от двух таблеток церукала, я шел по Душанбе,
раздумывая, куда пойти, — то ли к друзьям, то ли в кинотеатр , где, судя по афише, показывали «Я — Пеле».
Пересилил футбол.
Да и мысль о том, что, может быть, фильм меня встряхнет, а после него я вернусь в лабораторию и всё же проведу запланированный на сегодня анализ.
Народу было мало. Представляю себе, что творилось бы на этом фильме в Тбилиси! Наверное, всё мужское население от мала до велика сидело бы в кинотеатрах!
Устроившись поудобнее в совершенно пустом ряду, я приготовился к зрелищу. Правда, до Пеле надо было просмотреть
еще парочку журналов с союзными и республиканскими новостями, а это довольно скучное занятие...
...Всё еще полусонный, я шел по улице и не мог понять в чем дело — что-то изменилось по сравнению с тем, что было до фильма.
И только когда большая капля упала на нос, я сообразил, что пошел дождь! Здесь это настолько редкое явление в такое время года, что я не поверил своим глазам и продолжал идти под понемногу усиливающимся дождем, непроизвольно прикрывая телом сумку с зубной щеткой, журналами и записями, с которой практически не расставался.
Только когда струйка воды потекла за шиворот, я окончательно проснулся и понял, что ощущения не обманывают меня.
Достав платок, я вытер волосы, стряхнул с сорочки капли, показавшиеся мне мутноватыми, и положил платок в карман.
На остановке автобуса у рынка толпа пряталась под деревьями.
Я тоже втиснулся в нее, но ветви и листья не очень-то спасали от уже припустившего ливня. Даже хуже — на нас капал уже не чистый дождь, а муть смываемой с листьев многонедельной пыли и автомобильной копоти, осевшей на них.
Подъехали сразу два автобуса, все ринулись в них, чтобы занять сидячие места, и втащили меня тоже. Я устроился на заднем
сидении прямо у двери — здесь было всё же больше воздуха, чем в середине «салона». (Какое совершенно неподходящее слово для небольшого автобуса, битком набитого разнообразно-неприятно пахнущими и задыхающимися от духоты людьми, — ведь окна,
естественно, не открывались).
Как видно, духота всё же сморила меня, и когда я, не соображая сколько остановок проехал, посмотрел в окно, то район показался мне незнакомым. Вскоре автобус окончательно остановился и из него стали выходить последние пассажиры.
Я, поняв, что сел не в тот маршрут и заехал куда-то не туда, решил уже не выходить под дождь, а вернуться на этом же автобусе
обратно и пересесть на нужный маршрут.
Краем глаза я увидел, как молодая женщина, выходившая из передней двери, вдруг неловко запрыгала на одной ноге, не решаясь ни опереться на вторую ногу, ни поставить битком набитые сумки в образовавшуюся на остановке грязь. Никто не обращал на нее внимания — кто, выйдя из автобуса, бежал под укрытие, а кто, наоборот, рвался в автобус. Подходя к ней, я увидел, что каблук ее туфли сломался. Вероятно, женщина, как минимум, подвернула ногу.
Я забрал у нее сумки, помог допрыгать до навеса и, представившись врачом, предложил осмотреть ее стопу, начавшую
уже припухать. Чего-чего, а таких вещей, работая несколько лет в пионерлагере, я насмотрелся! Как видно, у женщины было
растяжение связок, но, вроде, обошлось без переломов. Предложил вызвать «скорую помощь», но она сказала, что ей надо домой, к
сыну, — это здесь, в двух шагах, а там видно будет.
Я, конечно, предложил свою помощь и вскоре мы уже входили в ее квартиру. Её 10-летний сын, оказывается, уже пришел со школы и даже согрел обед.
Еще раз, уже более тщательно осмотрев стопу, я убедился, что можно обойтись фиксацией сустава. В аптечке нашелся и пенталгин. Накладывая ей повязку и прикладывая лёд из морозильника, вспомнилась, что это — признак благородной породы.
«Давайте я постираю Вашу рубашку, а то эта грязь так въестся, что не отстирается. А потом проглажу, чтобы быстрее высохла… А Вы пока хоть голову помойте, а то она, небось, тоже вся в саже...»
Посмотрев на покрывшуюся грязными разводами рубашку и уже серый носовой платок, которым вытирал мокрые волосы, я понял, что, наверное, стоит прислушаться к предложению, тем более, что это, вероятно, займет не так уж много времени. Газовая колонка быстро разогрела воду и после душа я был приглашен к столу.
Мне дали рубашку, очевидно, мужа, которой пришлось подвернуть рукава. За обедом у меня почему-то создалось
впечатление, что мальчик — аутист. Был он очень молчаливый, как будто отрешенный, думал о чем-то своем и неохотно вступал в
беседу, которую я пытался с ним завязать.
Хозяйка достала гладильную доску, включила утюг в розетку, тут что-то щелкнуло и холодильник перестал урчать. «Опять пробка
вылетела»,— произнес мальчик. Я посмотрел на розетку — она болталась на проводах, не закрепленная в стене.
Вообще-то, у меня дома всё, что портилось по электрической части, чинилось кем угодно, только не мной, потому что я с
электричеством не дружу. Но, смотря, как это делают другие, я тоже чему-то научился, поэтому попросил показать мне имеющиеся в
хозяйстве инструменты и взялся за дело.
Нашлись и отвертка, и винты подлиннее тех, что, вырванные из креплений, уже не держали коробку розетки. Жаль, что у них не
было ни горсточки гипса, или цемента, а то я бы пошел даже на «капитальный ремонт»!
Надо бы попросить немного гипса у хирургов, или в травмпункте.
Раз пробки были выключены, то заодно проверил и все остальные точки, подтянув и укрепив крепления, заменил перегоревшие
лампочки в «люстре».
Чувствовалось отсутствие мужчины в доме.
Попутно я немного разговорил ребенка, поинтересовался, что он читает, чем увлекается.
Оказывается, он увлекался греческой мифологией и у него была такая же книга Н. Куна, которую я, в свое время, знал чуть ли не наизусть, и которую потом достал для своих детей. Мальчик даже перечислил двенадцать подвигов Геракла,
последовательность которых я постоянно «путал».
Увидев в его комнате шахматы, я, вспомнив былое увлечение, спросил — умеет ли он играть? Мальчик неохотно сказал, что отец
показал ему как-то ходы, но дальше дело не пошло.
Мне не хотелось, чтобы он замкнулся в себе и предложил вспомнить их, а заодно и показать ему несколько интересных вещей.
Ребенок оказался очень способным, схватывал всё на лету и вскоре уже мог поставить мат одинокому королю двумя ладьями — вроде бы наипростейший, но всё же имеющий определенные тонкости.
Рубашка и платок были давно просушены и проглажены, а мы учили уже мат одной ладьей, когда, случайно взглянув на часы, я
понял, что уже поздновато и мальчику давно пора спать.
Несмотря на перевязку, хозяйка пошла меня провожать, объяснив, что в это время в квартале у них полно бродячих собак,
да и неспокойно. На остановке выяснилось, что последний автобус сломался и ушел в гараж. Такси сюда заглядывали редко, частников тоже не было видно, топать по незнакомым микрорайонам до дома, или до друзей — было далеко, да и неприятно, так что спал я на раздвинутом диване у новых знакомых. И мне даже в голову не пришла мысль почитать журнал, или записать что-то перед сном...
Солнце, очевидно, найдя щель в неплотно задернутой занавеске, вдруг ударило мне в глаза. Просыпаться не хотелось, поэтому я
повернулся на другой бок, но не тут-то было! Оно снова светило… и говорило неприятным и не женским голосом: «Эй, праснис!..»
Даже показалось, что кто-то тряхнул меня за плечо.
— Кино кончился!.. Ты так хорошо спал!.. Вставай, уходить надо...— говорил мне, жуя «нас»* и сплёвывая зеленую слюну прямо на
пол, какой-то местный парень.
Я вышел из кинотеатра…
Накрапывал дождь… В это время года!..
«И всё же — как их звали?..» — крутилась мысль в моей голове.
----------------------------
* "Нас" — распространенная в азиатских странах жевательная смесь из табака и разного рода наполнителей.
Рейтинг: 0
27 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!