Первый в раю. Муза

Глава первая

Электричка мчалась к подмосковной платформе через тенистые перелески, разномастные дачи, гомон проснувшихся птиц. Электричка мчалась по звенящим мостам, по отполированным до синего блеска рельсам, под полупрозрачным небом, едва скрывающим замечтавшиеся звезды. Было утро, и электричка из набухающей шумом Москвы убегала к полусонной платформе.

У платформы росли молодые березки. Часть из них выгорела ранней весной, сразу после снега, когда под деревцами подожгли сухую траву. Березки стояли желтыми, как осенью. Выжженная земля под ними была похожа на некрасивое родимое пятно.

Рядом с пожарищем потрепанная собака играла с кошкой. Собака лизала кошке живот, и не больно, даже как-то ласково, кусала за шею.

Девушка с пухлыми ногами достала из рюкзачка пакет с едой, аккуратно развернула фольгу и бросили зверям бутерброд. Толстый лист колбасы и кусок хлеба полетели раздельно.

Лукин стоял на платформе и смотрел на сожженные березки. На девушку он не смотрел. По обыкновению он ждал электричку, на которой группу догоняли те, кто любил утром сладко поспать и не успел уехать на назначенной.

Разглядывать девушек из тургруппы было неинтересно. Все равно кто-то из них вечером выберет Лукина и окажется в его палатке, если он, конечно же, не напьется. Было почти все равно, кто это будет. В последнее время Лукин просыпался один.

Пришел поезд, Лукин пересчитал всех по головам, собрал корешки путевок и повел группу по туристической тропе. Перешли шаткий самодельный мостик через ручей и по длинному тягуну поднялись к лесу. На самой высокой точке намечался привал и завтрак.

Лукин достал термос и первым глотком обжег горло крепким сладким чаем. Он подождал, пока чай в кружке остынет. Он смотрел в землю перед собой. Туристы, вырвавшись из города, веселились от души. Их радостные, почти детские возгласы даже немного умиляли Лукина. Он зажмурился, чтоб скрыть снисходительную гримасу, а потом увидел перед собой пухлые ноги девушки, кормившей на платформе собаку с кошкой. Он поднял глаза.

- Муза, ты? - Она кивнула головой. - А я тебя совсем не узнал.

- Я это поняла.

Лукин встал и оказался на полторы головы выше ее. Муза была в тех же шортиках, в которых недавно приезжала на дачу, только майка была темной. Она казалась очень уютненькой и домашней среди сосен.

- Ты с кем? С Андрюшкой? – от сына Витьки Лукин знал, что у Музы был парень.

- Нет, - она покачала головой.

- Одна?

- Я с вами.

- Тогда пора идти.

Она смотрела, как Лукин взваливает на себя рюкзак с притороченными к нему спальником и одноместной палаткой. Она помогла ему поправить лямки рюкзака:

- Не тяжело?

- Нет, привык.

- Вы всю дорогу плеер слушали. Как и раньше - «Гудбай, Америка»?

- Это курс немецкого... Теперь не буду слушать.

- Так нельзя. Надо дослушать.

До места ночного привала Лукин шел в наушниках, но сосредоточиться на немецком не мог. За ним след в след шла девушка, которая ему очень нравилась, и он пытался сообразить, как ему быть. Ясно, что они будут спать в одной палатке, думал он, у нее совсем пустой рюкзачок, нет в нем ничего для ночевки в лесу. Этические проблемы его особо не угнетали. Ну, считались когда-то родней, но уже давно таковой считаться перестали. Дочь сестры бывшей жены после развода уже не племянница. Или как? Он не знал, как ко всему этому относится Муза.

Ее глаза казались бездонными, никаких ответов Лукин в них не видел. В конце концов, она здесь... Не настолько же она простодушна. Хотя... Мысли вертелись по кругу, как на карусели, так что было совсем не до курса немецкого языка.

Место для ночевки было уже оборудованным. Энтузиасты ближних походов на этой полянке давно сложили толстые сосновые бревна в почти ровный квадрат. Сидеть на бревнах было удобно. Центральное кострище обложили камнями из оврага.

Туристы с воплями разбивали палатки всевозможных расцветок, таскали дрова, доставали из рюкзаков продукты и одноразовую посуду. Лукин быстро обустроил себе ночлег и надул матрас. Он пользовался ножным механическим насосом. Когда-то у него был узенький матрас на одного, но с приобретением специфического опыта походов пришлось брать матрас пошире.

Когда шашлыки были готовы, стало темно и принесли к костру водку, рыжеволосый парень с гитарой, отвлекшись на секунду от подвертки колков, спросил его:

- Виктор Васильевич, выпьете с нами? - задав вопрос, он опять взялся за колки.

- Нет, спасибо.

- А ваша дама?

- Нет, - сказал Лукин. Спохватившись, он тихо спросил Музу: - Или ты хочешь?

- Не хочу.

Парень перебрал струны и запел. Голос у него был довольно приятный.

Когда впопыхах

Понесут хоронить,

В дороге захочется мне

Покурить...

И Ангел-хранитель -

Единственный друг -

Дозволит затяжку

Из собственных рук...

В этом месте шли грустные гитарные переборы.

- Муза...

- Что, дядя Витя?

- Здесь все идет своим чередом, можно не беспокоиться. Хочешь искупаться? Тут есть очень хороший вход в озеро, о нем никто из этих не знает...

- Очень хочу. Даже думала спросить, где это можно сделать. Дослушаем? Интересно, чем дело кончится.

- Они эту песню еще не раз исполнят. У этой группы она вроде гимна. Будет и женское соло, и мужское, и хор. Пойдем.

Они встали. Лукин помог Музе подняться, хотя в этом нет необходимости. Тело Музы было пружинисто, но протянутую Лукиным руку она с удовольствием приняла. Рыжий парень пел:

Спрошу у него я:

«Как встретит нас Бог?

Так много в душе

Запоздалых тревог...»

Лукин повел Музу в темноту. А им вслед неслось:

И Ангел ответит

С улыбкою кислой:

«Ты прожил неплохо,

Но как-то без смысла».




Глава вторая




Вода была теплой, а ночной воздух уже очень свежий. Выходить не хотелось. На обратной дороге они заблудились. Лукин спросил у Музы:

- А как ты здесь оказалась? Как нашла меня и мою экскурсию?

- Так вы меня сами позвали, дядя Витя, - ответила Муза лукаво.

- Я? Да ты что?

- Смс-кой позвали.

- Да я даже не знаю твой номер! - почти крикнул Лукин.

- Значит, проинтуичили. Это было позавчера.

- Позавчера... Ах да, позавчера меня Федор Кузьмич... Попросил в магазин сходить за... едой. В счет грядущей оплаты за комнату.

- Он хоть раз живые деньги получал?

Лукин засмеялся:

- Нет! Очень редко. - Они пробирались сквозь кусты, отодвигая ветки. Ветки были мокрыми от росы. Лукин, придерживая их, оборачивался назад, когда что-то говорил Музе. - Извини меня. Наверное, я был в экзальтированном состоянии.

- Я поняла. И вы еще раньше мне писали...

- Когда?

- Ну почти сразу же после Витькиного дня рождения.

- Тоже приглашал на экскурсию?

- Нет.

- А что я писал?

- Я... Я не помню.

Наверное, написал о том, что уже не могу без нее жить, подумал Лукин. И опять тогда была пьянка с хозяином. Все, пьянству — бой. Лукин повторил вслух последнюю фразу:

- Все, пьянству — бой. Ты ничего не отвечала. Я бы видел твои смс-ки. А свои я никогда не перечитываю. Оказывается, надо.

- Дядя Витя, вы краснеете?

- Наверное.

- Не надо, дядя Витя. Мне нравились ваши смс-ки.

Все уже разошлись, когда они нашли свою поляну. Какие-то тени еще мелькали, из леса периодически доносился хруст хвороста под неверными ногами, но народ в основном уже затих. Они подошли к своей палатке, и Лукин спросил:

- Ты когда-нибудь спала в палатках?

- Нет.

- Раздеваться лучше снаружи, - сказал Лукин, снимая с себя шорты и рубашку, мокрые от росы. - По возможности хорошо бы ничего не забыть, чтоб кавардак не устроить.

- И трусики тоже? - Муза стала полегкомысленнее после купания.

- Ну, они же еще не высохли после озера. А внутри все неудобно снимать.

Лукин забрался в палатку, стянул с себя мокрые плавки, поискал, куда положить, потом скомканными засунул их под подушку и повернулся лицом к стенке. Очень хотелось, чтобы Муза пришла спать совсем без ничего, но она пришла в длинной, до колен, майке. Это он обнаружил, когда она улеглась и когда он повернулся и обнял ее.

- Дядя Витя, - шепотом сказала Муза. - Почему вы так долго? Почему вы за целый день сделали это только в первый раз?

- Я боялся.

- А сейчас не боитесь?

- Сейчас нам некуда от этого деться. А из-за твоей футболки кавардак все-таки придется устроить.

- Там кто-то по лесу ходит. Поэтому ее оставила. Но кроме нее ничего нет. Я подниму ее. - Она сильно прогнулась, когда задирала футболку до горла. - Вот и нет кавардака.

Лукину очень хотелось расцеловать ее всю, но он стеснялся. У него кружилась голова от этого желания. Наверное, это было заметно. Она так и спросила:

- Вы стесняетесь?

- Очень.

- Я тоже. Но кому-то надо начать... Давайте я.

- Нет. Я старше.

- Сейчас это уже не имеет никакого значения.

- Все же я воспользуюсь правом старшинства.

- Дядя Витя, милый, теперь я стесняюсь...

Костер, высушив тяжелые толстые ветки, ярко вспыхнул. Палатка изнутри осветилась красновато-зеленым светом, освещая сплетенные тела. Кожа казалась алой, а по углам, как мыши, носились черные тени. И она почувствовала, когда Лукин попытался уйти, и крепко прижала к себе его тело. До этого ее руки были за головой. Они ритмично подрагивали, а иногда ее ладони сжимались в кулачки, и в такие моменты Лукин лучше понимал девушку. Муза прошептала:

- Сегодня пусть все будет по-взрослому...

И Лукин тут же задохнулся от нежности и счастья.

- По-моему, мы вели себя вызывающе, - сказала Муза, услышав смех из соседней палатки.

- Они пьют, им не до того.

- Мы были очень шумными. Вы клекотали, как …

- Коршун?

- Похоже... Коршун над белым лебедем.

- Но ты не была умирающим лебедем.

- Я все время умирала.

- Тебе неудобно?

- Нет. Совсем нет. В те моменты мне даже это очень нравилась. Я бесстыдница, да?

- Ну что ты! Ты скромница. Особенно сейчас, с задранной майкой.

- А я ее не хочу поправлять.

- Я тоже не хочу, чтоб ты ее поправляла.

- Но придется. Оказывается, мою грудь все время комар ел.

Лукин поцеловал красное пятнышко от укуса.

- Кажется, я комара проглотил, - сказал Лукин, закашлявшись, - И напился твоей крови. Теперь мы одной крови.

- Мы и так родственники. Вроде бы.

- Тебя это огорчает?

- Мама будет в ужасе.

- Она всегда в ужасе. И от всего.

- Теперь будет в настоящем ужасе.

- Ты переезжай ко мне. Все будешь подальше от этого ужаса. - Лукин вспомнил об ободранной съемной комнате, хозяине-пьянице, вечно урчащем туалетном бачке, о чем Муза еще не знала и поспешно добавил: - Я сниму другую квартиру.

- Наверное, тогда будет другой ужас.

- Мы найдем хорошую квартиру.

- Я не об этом. Мама меня везде достанет.

- Мне всегда казалось, что она хочет жить одна.

- Да, так оно и есть. Но при этом ей все равно надо кого-то доставать.

- А ты?

- Я тоже хочу без нее. Но мама без меня пропадет.

- Так уж пропадет. Это кажется. На самом деле никто не пропадает.

- Я взрослею со всех сил.

- Ты уже... - Они лежали обнявшись, лицом друг к другу. Лукин погладил ее от затылка до кончиков ног. Длины руки хватило дотянуться до ее удивительно гладких, как у младенца, пяток. Лукин провел рукой вверх и оставил ладонь на ее бедре. - Ты уже взрослая. - Лукин приподнялся. - Хочу посмотреть на тебя. Но ничего не вижу.

- Вы меня такой много раз видели. Когда в корыте купали. Это корыто на даче у Витьки до сих пор висит.

- Не такой я тебя видел. Ты стала красивой.

- У вас глаза блестят. Глаза могут блестеть в полном мраке?

- Если что-то отражают.

- Значит, это я отражаюсь в ваших глазах. Не думала, что я такая яркая.

- Ты удивительная. Может, поженимся?

Муза промолчала. Потом сказала:

- Мне хорошо с вами. Хоть вы всегда мне казались несчастным, что ли?

- И сегодня пожалела?

Она засмеялась:

- Этого тоже немного есть!

Лукин поцеловал ее, засыпающую, очень нежно, почти как ребенка. Потом она уснула, закинув ногу на живот Лукина, как в детстве. Засыпая, он слышал ночных птиц и отдаленный перестук поздней электрички.







Глава третья




Витька встретил Лукина на площади Ленинградского вокзала. Он иногда приезжал за отцом просто так, без всяких просьб. А Лукин просил его встретить, только когда сильно приходилось поддавать на обратном пути. Витька неподдельно удивился, увидев с отцом Музу:

- Ты заинтересовалась подмосковными монастырями? - Витька вел их к стареньким жигулям.

- Монастырями? - Муза сразу не поняла вопрос. - Ах, да... Красивый был монастырь.

- Ты его почти не заметила, получается? И черные иконы, на которых только папа знает, что нарисовано?

- Бог там нарисован.

- А стайки ангелов, которые вьются вокруг икон, как золотые рыбки? Папа, почему в старых церквях уютнее, чем в новоделах?

- Это как прикормленное рыбаками место на реке. Ангелы, можно сказать, туда по привычке летят.

Лукин и Муза забрались на заднее сиденье, зачем-то держась друг от друга на расстоянии. На сиденье Муза нашла руку Лукина. Машина тронулась. Из здания вокзала свет лился, как вода из кипящей переполненной кастрюли, а на ближних улицах было уже темно.

- Сынок, ты бы фары включил.

- Да зачем мне фары, если вы оба светитесь, как лампочки Ильича. Куда едем? Сначала на Варшавку, Музку завезем?

- Вези нас к папе, - неожиданно сказала Муза, открыв все-все-все.

Лукин вспомнил ободранную квартиру с пьяным хозяином, ужаснулся и сказал:

- А мама беспокоиться не будет?

- Она уже взрослая, пусть привыкает.

- Счастливый ты, папка! - весело сказал Витька.

- Ну, извини.

- Ну что ты, пап. Я серьезно говорил. - Витька достал сигарету и закурил. - Хотя веселухи теперь не избежать.

Федор Кузьмич, высокий худой старик, увидев в коридоре Музу, не смог встать с табуретки от изумления. Наверное, Муза представилась ему лучом немыслимо красивой звезды в его загаженной квартире. От неожиданности он сипло предложил, периодически пуская горлом петуха:

- Может, по маленькой? За знакомство?

- Нам некогда, - отказался Лукин. В комнате он не включал верхний свет, включил только лампу в изголовье. Утром Муза уехала, а Лукин остался лежать и мечтать. Было очень хорошо. Но в дверь постучался Федор Кузьмич:

- Василий Викторович, давай по-маленькой!

Не вставая, Лукин крикнул:

- Вообще-то я Виктор Васильевич!

- Да какая разница! Мы по-маленькой!

- Спасибо, Федор Кузьмич, не хочется.

- Да как это может быть, что не хочется? Такими категориями, как хочется или не хочется, в таких случаях не пользуются. Ты демократ, что ли? - Федор Кузьмич пошел на кухню, хлопнул дверью холодильника, вернулся к комнате Лукина и еще раз постучал. - Васек, а Васек! Давай по-маленькой!

Лукин встал, открыл дверь и увидел в коридоре шевелящуюся темноту.

- Да какой я Васек! Витек я, Витек!

В следующие приезды Музы Федор Кузьмич сам бежал открывать дверь. Он из кожи лез вон, чтобы быть любезным. Самое любезное, на что он был способен, это предложить ей водки. Однажды Муза даже выпила с ним стопку. Рюмку Федор Лукич предварительно долго мыл под струей горячей воды, обжигаясь, но мужественно терпя боль. Видно, и такой опустевшей и заплесневевшей душе необходимо что-то радостное и красивое.




Это было уже в сетябре. Лукин резал в своей комнате арбуз. Муза вернулась из кухни веселой.

- А я с вашим хозяином водки выпила для храбрости.

- Для храбрости? Ты меня пугаешь. Может, мне тоже следует пропустить для храбрости?

- А вам зачем, дядя Витя?

- Во-первых, почему ты с собой никогда телефон не берешь?

- Чтобы мама не доставала. Если я с телефоном, то это значит, что я его просто забыла забыть.

- А во-вторых... Правда, это рассказывать подольше. Давай арбуза поедим. - Лукин положил Музе на тарелку шикарный густо-красный ломоть. - За лето я неплохо поднял свой немецкий. Хочу переключиться на работу с иностранцами.

- Зачем вам иностранцы, дядя Витя? Они скучные.

- Платят больше. Мне давно стыдно приглашать тебя сюда.

- Бедность не порок, это даже в школе учат. Кстати, вчера встретила свою училку по литературе.

- Надеюсь, ты ей морду не набила?

- Нет, она сама от меня шарахнулась.

- Не помню, чему в школе учат. Помнится, что ерунде. Впрочем, не в этом дело. Руководство ответило, что пока такой работы нет. Но сегодня коммерческий директор... Он почему-то относится ко мне с симпатией. Не могу сказать, почему...

- Ну дядя Витя, как к вам можно по-другому относиться?

Лукин чмокнул Музу куда-то за ухо.

- Так вот, коммерческий директор сегодня шепнул мне... Он предварительно заставил меня поклясться самой страшной клятвой о неразглашении разговора... Он шепнул, что у его знакомого что-то такое есть. Но только в Сант-Петербурге. Там как раз нужен свой человек. Уедем от московского ужаса в Питер?

- Да! Конечно! А когда? - Она запрыгала по комнате, как кенгуру.

- Я позвонил этому питерцу. Он сказал, что контракт можно подписать уже с октября. Даже надо с октября его подписать. Я по интернету присмотрел квартирку на Васильевском...

Теперь Муза потянулась к Лукину и поцеловала его. Ее губы были влажными и сладкими от арбуза. Их лица были совсем рядом, и они шептали между сладкими поцелуями:

- У вас будет совсем новая жизнь, дядя Витя...

- Потому что мы будем жить в самом красивом городе в мире...

- Будем гулять в Летнем саду, а в выходные ездить в Царское село...

- Потому что там нас никто не знает...

- И потому что я, кажется, беременна...

На секунду Лукин застыл с вытянутыми для очередного поцелуя губами, а она отсранилась, чтобы видеть его. Лукин вскочил:

- Что ты раньше не сказала?

- А раньше говорить было преждевременно. Да и сейчас я не совсем уверена.

- В этом девушки уверены только на пороге роддома. Даже в родильном отделении. Давно?

- Да сразу же... Я уже утром в палатке почувствовала, что вы вцепились в меня и не отстаете. Будто крючок в меня вонзили и тянете. Я это потом каждый день чувствовала. А потом почувствовала, что со мной происходят странные вещи.

- Ты огорчилась?

- Огорчилась? - она вскочила и обняла Лукина. - Да это я в вас вцепилась и не отстаю, вот что я чувствую. Это вы у меня на крючке. Вот теперь какой у меня крючок! - Муза погладила свой живот. - Нет, пока не видно, такой у меня всегда... А вы огорчились, дядя Витя?

- Не смей даже такое говорить! Мама знает?

- Я ей ничего не скажу. Пусть увидит, когда уже все будет бесповоротно.

- Все-таки давай поженимся.

- И я стану Лукиной, как Витька? Маруся Лукина... Здоровско! А вы веселухи хотите, как это Витька называет?

- Я завтра же поеду к твоей маме и поговорю.

- Меня завтра не будет дома.

- Поговорю без тебя. Что тут такого? Даже лучше.

- Может, не надо?

- Мне самому не хочется. Но это надо.

- Может, пусть все само по себе идет?

- Все равно мы в Питер уедем. Как не сказать?

Она уже не была радостной. Только арбузное зернышко на ее подбородке напоминала о совсем недавней безмятежности. Потом они пытались веселиться в постеле с арбузной мякотью, но радость уже покинула их. Лукин отламывал от лунной арбузной дольки кусочки и давал их Музе. Нечаянные капельки он слизывал с ее тела. В какой-то момент неожиданно для самого себя он сказал:

- У вас форма груди фамильная.

- Дядя Витя, вы меня с тетей сравниваете?

- Извини.

- Сравниваете, да? У нас с тетей сиськи совсем одинаковые?

- Извини, сам не понимаю, что сказал.

- И в постеле одинаково себя ведем?

- Маруська, ну прости.

- Или кто-то лучше? Кто лучше? Что вы молчите? Она тоже стонет, как умирающий лебедь? Так я теперь постараюсь, не буду...

- Маруся, ступил я... Ну а ты зачем тупишь?

- Нет уж, давайте. Сейчас увидите! - Муза стала крепко прижиматься к нему. - Вернее, теперь ничего не увидите и не услышите.

- Ничего я не буду.

- Давайте, давайте! - Муза втаскивала Лукина на себя. - Вы хотите, чтоб я ненавидела свою тетку? Так вот: я ее ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Лукин свесил ноги с кровати и ладонями зажал уши. Муза приподнялась и прижалась к его спине. Ее кожа была липкой от арбузного сока. Она сказала:

- Дядя Витя, все.

Лукин подумал, что сейчас она начнет прощаться. Он испугался. Когда он спросил ее, голос его дребезжал:

- Что все?

- Дядя Витя, я уже все забыла.

От сердца отлегло. Будто что-то тяжелое спало с груди.

- Ты хорошая. Извини меня.

- И вы меня. Повернитесь ко мне. Надо это все поскорей забыть как следует.

И они старались все забыть изо всех сил, и белый лебедь все-таки был, и Федор Кузьмич в тапочках ходил по коридору, замирая у двери, за которой они любили друг друга. Потом она, заворачиваясь в полотенце, все же съязвила:

- Дядя Витя, а я лучше, ведь правда?

Лукину уже не было страшно, и он засмеялся, пытаясь поцеловать Музу:

- Похоже, сейчас Федор Кузьмич прослушал свою лебединую песню.

- Значит, я порадовала вас не одного? И вы не ревнуете? На вашем месте я бы ему уши с корнями выдрала. Пойду сама это сделаю по дороге в санузел.

- Со мной ты стала совсем не серьезной.

- Наоборот. Я серьезно говорю, что уши ему оторву.

Лукин попытался обнять Музу, но она выскользнула из его рук. Она неслышно подошла к двери и резко ее распахнула. Федор Кузьмич, подглядывавший в замочную скважину, ввалился в комнату и упал, потеряв равновесие.

Утром Лукин подошел к шкафу с мутным зеркалом и стал причесываться. Он был только в брюках. Муза, в одной блузке, встала между ним и зеркалом.

- Надо же, - сказала она, - из-за разницы в росте мы совсем не мешаем друг другу. Можем причесаться одновременно.

- Даже дополняем. Вместе мы вполне приличный человек в брюках и блузке.

- Вряд ли я помещусь к вам в брюки.

Лукин засунул руки ей под блузку.

- А вот я к тебе в блузку помещаюсь с удовольствием.

- И кто из нас несерьезный?

- Я, конечно. Ты в универ?

- Да. Откладываю, как могу, разборку с мамой.

Лукин помрачнел. Его руки на груди Музы стали вялыми. Муза повернулась к нему, обняла за шею.

- Дядя Витя, милый, и вы бы отложили. Я сразу почувствовала, как вы отреагировали на маму.

- Да все ерунда. - Муза пошла к столу и взяла сумочку. Лукин напомнил без улыбки: - Юбку не забудь.

Муза сняла со спинки стула юбку, надела и ушла.

Лукин подобрал в тон светлым брюкам рубашку, повязал галстук, надел единственный приличный синий пиджак, у метро купил букет роз и бутылку вина, которое, Лукин знал, Ритка любила, и поехал к ней. Открыв дверь, Ритка съязвила:

- Ишь как расфуфырился! С чего бы это? - Она до сих пор была ярко-рыжей. Короткая юбка на ней тоже была ярко-рыжей. Видно, совсем недавно ее носила Муза.

- Пройти можно?

- Иди на кухню. Я там убираюсь. - На кухне Ритка скрючилась как-то на бок, несколько мгновений постояла так, держась за поясницу, и продолжила уборку.

- А где Массад? - спросил Лукин.

- В Казань уехал. Зачем он тебе?

- В общем, незачем. - Лукин набрал в грудь воздуха насколько возможно. Он чуть ли не зажмурился при этом. - Я приехал просить руки твоей дочери.

В это время Ритка терла тряпкой разделочный стол. Она повернула лицо к Лукину и прошипела:

- Что ты сказал?

Лукин ответил еще бодрым голосом:

- Мы любим друг друга.

- Так вот где она пропадает без телефона! Что ты тут инцест развел! Она же твоя племянница!

- После развода с твоей сестрой это уже не в счет.

- В счет! Еще как в счет! Она родная двоюродная сестра твоего сына!

- По крови и юридически мы с ней не родственники. Мы любим друг друга.

- Что заладил, как попка! Ты подумай сам, кто тебя любить может, экскурсовод поганый! Тебе только девочек водить, фюрер недорезанный.

- У тебя нет права на недоверие.

- Ха-ха, нет права на недоверие! Вспомнить только, что ты с моей сестрой сделал!

- Так это она... - Лукин зачем-то попытался вступить в заведомо проигранную дискуссию.

- Уматывайся.

- Ну не торопись так, - выговорил Лукин из последних сил. Но Ритку это только взорвало.

- И не смей ей больше звонить! - Она схватила забытый Музой на подоконнике телефон, с размаху бросила его на пол, растоптала рассыпавшуюся пластмассовую коробочку и останки выбросила в окно. - Все! Нет такого телефона! И больше не будет!

- Рита, успокойся на секунду. Дай слово сказать. Почему ты так меня ненавидишь?

- Потому что ты всем здесь чужой, и мне в первую очередь! Потому что ты ничего не хочешь и не умеешь! Потому что в тебе даже нет моторчика, чтоб вертеться, а еще руки распу...

- Как у Карлсона?

- Иди отсюда! Чего встал? Убирайся давай. Сейчас миску с отбросами на тебя вылью.

И вылила.

Лукин долго прождал Музу у ее дома, потом поехал в Медведково. Муза сидела на холодный ступеньках лестницы перед дверью. Стены подъезда были окрашены облупившейся краской казенного зеленого цвета. Она иногда сдирала скрюченные края краски.

- Вижу, поговорили? - Не вставая, Муза стряхнула с брюк Лукина прилипший мусор.

- Поговорили.

- А что так долго?

- Ждал тебя возле твоего дома. А ко мне почему не зашла? Тебя бы Федор Кузьмич с удовольствием пустил.

- Я бы с ним напилась до потери пульса.

- Ну и напилась бы, - сказал Лукин, думая о другом.

- Давайте. Но только с вами, дядя Витя.

- Может, все-таки тебе не стоит? - Лукин постепенно возвращался к реальности.

- Еще как стоит!

Они напились, мечтая, что в Санкт-Петербурге их никто не достанет. Они не пользовались рюмками, пили из горлышка. Муза пила водку мелкими глотками, как это часто делают девушки, и говорила:

- Только я к вам после родов приеду, дядя Витя. Я в Питере ничего не знаю.

- Боишься рожать?

- Да. Это больно.

- Но эта боль пройдет и забудется.

- Наверное. Но я не о том говорила...

- Да я понял, миленькая...

- Зато я маму бабкой сделаю! - Муза надолго приложилась к бутылке. - Мы с вами ее сделаем бабкой. Пусть потом разбирается со своим Массадом.

Лукин отобрал у Музы бутылку, сделал ею несколько вращательных движений, чтоб водка завихрилась, задрал голову и осушил бутылку, не отрываясь.







Глава четвертая




На Новый год Ритка разукрасила свою кухню: на окна повесила блестящие гирлянды, а на подоконник поставила искусственную елочку с огромными разноцветными шарами. Она резала овощи для салата, ловкими движениями скидывая в кастрюлю разноцветные кубики, когда с улицы пришла Муза.

Муза сняла сапоги в прихожей и в расстегнутом пальто пришла на кухню. Под пальто было нарядное платье, уже тесноватое. По детской привычке Муза пальцами достала из кастрюли дольку соленого огурца и потянула в рот.

- Брось кусочничать немедленно! - одернула ее Ритка. - Ты скоро по ширине меня обгонишь. Руки быстро вымой.

- Пожалуй.

- Что «пожалуй»?

- Пожалуй, скоро обгоню, - тоскливо ответила Муза, направляясь в ванную. - Но ненадолго.

- Что ненадолго? Яснее говори. А то вся такая из себя загадочная, как пельмень.

Ритка задумалась, прекратила резать овощи, положила на стол нож и пошла за дочерью.

- А ну-ка покажись мне! Да не поворачивайся попой, покажись как следует! Так...

- Так.

- Так? Потаскуха!

- Мама, зачем ты так? - Муза повернулась к крану и подставила под струю воды намыленные руки.

Ритка вернулась в кухню, шеча про себя: «Ох, чуяло мое сердце! Знала же, знала, только себе признаться не могла».

- Музка, кто это? - зло крикнула она в коридор. - Кто тебе живот надул? Давно хотела спросить, но надеялась, что если спрашивать не буду, то, может, и пронесет.

- Мама, как ты говоришь? Слышать стыдно, - Муза не выходила из ванной, оттягивая объяснения.

- Это ты меня стыдишь? А самой не стыдно?

- Нет.

- Какой срок?

- Такой, что уже ничего не поделать. Полгода.

- Ох... Ничего себе новогодний подарочек! Надеюсь, это опять Андрюшка? - Ритка не надеялась, но ответа ждала с отчаянием. В ее мозгу мелькало: неужели тот пострел везде поспел? Муза ответила не сразу:

- Нет...

Ритка с размаху бросила нож на стол и крикнула в затихшую квартиру:

- Кровосмесительница! Гели Раубаль!

- Мамочка, не ругайся Раубалью. - Муза, наконец, вышла из ванной. - Пожалуйста. Все равно я не знаю, кто она такая.

- А надо бы знать! Что ж тебя твой фюрер не просветил? Это племянница и любовница Гитлера в одном флаконе. Ты сама без роду, без племени, и в подоле тащишь хрен знает что. Неведому зверушку.

- А я надеялась, что ты обрадуешься стать бабушкой, - Муза оставила примирительные нотки и говорила уже с иронией.

Ритка сдернула с себя фартук и взяла телефон. Она подчеркнуто не обращала внимания на дочь:

- Массад, ты далеко? Подъезжаешь? Не отпускай машину, я сейчас выйду. Да, деньги есть... Все в порядке, просто коллега очень звала, не могла отбиться от приглашения. Подарок не успел купить? Отлично! Хватит с меня на сегодня подарков.

Она быстро пошла в комнату, быстро переоделась и быстро ушла. Муза задумчиво жевала нарезанные овощи. Включила и выключила телевизор. Вдруг услышала, что в коридоре кто-то разувается. Она обрадованно позвала: мама? Но это был Витька в красном дедморозовском колпаке.

- Музка, с наступающим! - сказал он, входя в кухню. - А что это у вас дверь настежь? И тетя Рита по лестнице скачет с шубой наперевес? Ты ее из дому выгнала, что ли?

- Я ее выгнала? Ну да, получается, что так.

- Жаль... Ох как жаль! Хоть плачь. И Новый год здесь она встречать не будет?

- Да откуда я знаю! Наверное, не будет.

- Так это здорово! То есть грустно, конечно, но зато Андрюшку можно позвать. Мы с ним сейчас в подъезде старый год провожали.

- Зови кого хочешь.

Витька, как ковбой, быстро вытащил из кобуры мобильник:

- Андрюша, заходи. Проверено, мин нет. - Витька отключился, но телефон не спрятал. - Может, для полного консенсуса и папу позовем?

- Дядя Витя сейчас в поезде Москва-Санкт-Петербург. Наверное, уже в Твери.

Витька обрадовался:

- Вот в Твери и пересядет на обратный поезд! - Он быстро набрал номер, подождал с телефоном у уха, набрал номер еще раз и спрятал мобильник в кобуру. - Данный вид связи не доступен. Постой, а откуда ты знаешь про поезд? Ты его сегодня видела?

- Еще как, - Муза почему-то вдруг обидилась на Лукина.

- А мне он даже не позвонил. Видно, по монастырям загулялись?

- По монастырям? Ну, если приюты на час называть кельями, то по монастырям. Есть в Москве такие приюты на час. Может, видел объявления?

- Мне такие подробности ни к чему. - Витька помолчал. - Лучше бы ко мне на дачу приехали.

- Спасибо, Витька. Неудобно, как ты сам не понимаешь?

- Не понимаю.

В дверь позвонили. Витька пошел открывать и вернулся с Андрюшкой. Андрюша на ходу разворачивал подарок Музе. Витька прокомментировал:

- Мы с Андрюшей решили тебе подзорную трубу подарить. Чтоб все видела, даже что делается в Санкт-Петербурге.

Муза чмокнула ребят по очереди, начав с Витьки. Андрюшу чмокнула нерешительно. Она взяла трубу и посмотрела в окно:

- Ой, спасибо! Но не вижу ничего. Как слепая.

- Это глаза у тебя от жира заплыли, - засмеялся Андрюша. - Дай-ка мне.

- Пойду переоденусь, - Муза отдавала ему трубу. - А вы хоть куртки снимите.

Ребята бросили куртки на табуретки и поочередно стали глядеть в трубу. Первым был Андрюшка. Ухмыляясь, он сказал:

- Вижу, как девушка постель стелит.

- Голая? - оживился Витька. - Дай мне посмотреть.

- Обожди! Не голая пока. А вот мужик входит. Он-то голый.

- Это неинтересно.

- Надел трусы и ушел. А девушка собирается раздеваться. Тьфу, свет выключила.

- Вот дура!

- На трубу, - Андрюша хотел передать Витьке трубу. - Теперь смотри.

- Теперь сам смотри. Надо было раньше отдать, при мне бы разделась. А Музка потолстела по-странному. Может, беременная?

Андрюша вздрогнул:

- Как это?

- С девушками иногда случается такое.

- Такое случается не пойми с кем.

- Получается, что со всеми.

- А ты спроси!

- Сам спроси.

Муза пришла в кухню в широком непраздничном платье. Она смущенно встала у дверей - слишком уж пристально ребята ее разглядывали. Витька наконец сказал:

- Какая ты сегодня загадочная!

- Я не то, чтобы загадочная...

- А какая? - не отставал с вопросами Витька.

- Просто немного необычная.

Андрюша включился в допрос:

- Ты уже полгода необычная.

- Да, как раз полгода.

- Что полгода? - настойчиво спросил Андрюша.

- Беременна полгода, - решительно ответила Муза.

- Правда? - спросил Витька, с еще большим вниманием оглядывая Музу. - И правда.

Андрюша явно растерялся:

- Как же так, Музка... А как же я?

- Судя по твоему вопросу, ты тут не при чем, - сказал Витька.

- Заткнись! - крикнул Андрюша.

- А ты возьми себя в руки.

- Только и остается. Полгода только этим и занят, - циничные фразы совсем не вязались с Андрюшей, но он выдавливал их из себя, явно мучаясь.

- Нам знать об этом необязательно.

- Ребята, не пошлите, - вмешалась в перепалку Муза. - Вы же из интеллигентных семей.

- Да какая у Витьки семья! - сказал Андрюша, плюхаясь на витькину куртку на табуретке.

- Полегче, братишка, - Витька безуспешно пытался вытащить куртку из-под Андрюши. - Мой папка...

Андрюша стукнул себя кулаком по лбу:

- Так вон в чем дело!

- Мой папка - лучший папка в мире. Да, Музка?

Муза улыбнулась и неуклюже сменила тему:

- Ребята, откройте шампанское. А то весь праздник проругаемся.

Витька открыл шампанское так, что пробка полетела в потолок, а вино полилось на стол. Много натекло в кастрюлю с салатом. Витька разлил шампанское в чашки, что были на столе. Музе досталась чашка с отбитой ручкой:

- С новым годом! - сказала она с деланным весельем. - С новым счастьем!

- Тут старого хоть отбавляй, - угрюмо сказал Андрюша.

- Да нет уж. Теперь не убавить, слава Богу.

Андрюша встал, пошел в коридор, обулся и ушел, сильно хлопнув дверью. Муза поставила чашку с шампанским на стол:

- Витька, пойдешь Андрюшку догонять?

- Зачем?

- Ну, может, подеретесь. Вы как маленькие.

- А ты уже большая?

- Да. Твой папка постарался.

- С таким животом просто огромная... - Витька наложил в тарелку салат из кастрюли и с осторожностью его попробовал. После первой вилки стал есть с аппетитом. - Андрюшка сам вернется, он отходчивый. Мы в подъезде за батареей водку спрятали. Если этажом не просчитается, то вернется скоро.

Муза смотрела, как Витька ест, думая о чем-то своем. Вернее, она и не думала ни о чем: просто прислушивалось, что происходит внутри ее. Было заметно, что это занимает ее больше, чем Андрюша. А Витька рассуждал, поедая салат:

- Что-то долго его нет... Тут два варианта: или еще ищет, или уже нашел.

Входная незапертая дверь отворилась и из прихожей раздался шум снимаемой и разлетающейся по углам обуви. Андрюша вошел в кухню с пустой бутылкой в руках. Витька спросил:

- Нашел бутылку? Почему пустая?

- За батареей очень тепло, водка... ик... испарилась. Оставь салатика.

Витька пододвинул ему кастрюлю:

- На, внизу самый смак, почти одно шампанское.

- Ну что ж. За такой Новый год надо выпить шампанского из кастрюли. Меньшие емкости не годятся. Музка, есть трубочки для коктейля? Нет? Ну тогда я так.

Он обеими руками поднес кастрюлю ко рту и стал пить. Жидкость булькала в его горле и тонкой струйкой текла по подбородку на пол. Он думал, что потерял Музку навсегда.







Глава пятая




В марте Муза родила дочку. Лукин взял отгулы и поехал в Москву. Он долго топтался перед дверью, обитой темно-красным дермантином. Многократно нажимал и отпускал кнопку звонка. Ему казалось, что за дверью он слышал шаги. Он положил цветы и пакеты перед дверью, пошел к лифту, хотел нажать кнопку вызова лифта, но передумал и стал спускаться по лестнице. В этот момент Ритка открыла дверь. Она высунула рыжую голову, нагнулась, подняла с коврика цветы и бросила на лестницу вслед Лукину.

- Дай ты ей хоть от родов отойти! - крикнула она. - Да и вообще: дай ты ей жить нормально! Тебя вся родня теперь вдвойне ненавидит, не только я! Совесть поимей.

- Рита, где она?

- Не твое дело. Ну прошу, отстань от нее. Хочешь, на колени встану?

- Не надо колени. Просто скажи, где она?

Ритка захлопнула дверь. Лукин посмотрел на разбросанные по ступенькам цветы и поехал в роддом.

В полукруглом окошке равнодушная пожилая регистраторша отвечала на вопросы по телефону. Лукин с трудом дождался конца разговора. Женщина в окошке не успела положить трубку, как телефон зазвонил опять. Она взяла трубку и поднесла ее к уху. Лукину пришлось всунуть в окошко голову:

- Пожалуйста, пожалуйста, хоть на минутку... Прошу вас... Как состояние Маруси Шульгиной?

- А вы кто?

- Как кто? Что вы имеете ввиду? Я отец. Да, отец.

Регистраторша долго смотрела в журнал, прижимая телефонную трубку к полной груди. Из трубки неслись неразборчивые вопросы, алеканье, потом короткие гудки.

- Вашу дочь уже выписали. - Женщина положила трубку и сейчас же привычно подняла ее. - Але?

Лукин позвонил Витьке:

- Ты не... Да, привет, привет. Ты... С чем поздравляешь? Ах да, спасибо. Сынок, ты не знаешь, где Муза? Дома? Дома ее нет. Позвонить? Так у нее нет телефона, как всегда. А кто может знать? Тетя Рита? Ну да, тетя Рита... Спросишь у нее сам? Я подожду твоего звонка. - Он ходил туда-сюда, держа в руках телефон. Витька перезвонил очень быстро. - Узнал? Не уз... Послала? Как это? Ну да, я понял...

Лукин достал сигареты и вышел через стеклянные двери на просторное крыльцо, перед которым тесно стояли машины. Он не знал, что делать. Возвращаться в дом к Ритке казалось невозможным. Он закурил и взял такси до трех вокзалов. Скоро он еще раз приехал в Москву.

Снег потаял еще не весь. Лукин, одетый по питерской моде - одновременно провинциальной и элегантной, подошел к детской площадке. Площадка имела форму правильного квадрата и была огорожена разноцветным штакетником.

Андрюша, шмыгая носом и глотая сопли, в легкой куртке качал коляску и сюсюкал с младенцем. Длинный серый шарф он несколько раз намотал на шею.

- Андрей, привет! Что ты тут...

- Здравствуйте, дядя Витя! Музка в детскую кухню побежала, меня за себя оставила.

- Так уж за себя...

Лукин положил цветы и пакеты на качели и взялся за ручку коляски. Андрюша продолжал качать коляску, не понимая его намерений. Лукин взялся за ручку обеими руками и Андрюша, наконец, отошел.

- Вы только с поезда? - спросил он, закуривая.

Лукин заглянул под козырек коляски.

- Меня на утреннем экспрессе уже все проводницы знают.

- Вы только такого Музке не скажите, - улыбнулся Андрюша. - Она серьезная.

- Да не до того теперь. Давно Муза ушла? - Лукин с удовольствием угукал малышке.

- Скоро вернется. Она всегда быстро возвращается. Я пойду, пожалуй.

Он ушел, а Лукин сразу расслабился, дурачась и кривляясь перед ребенком. Он не увидел появившуюся из-за угла дома Музу. А она, размахивая пакетами, подбежала к нему, целуя и ласкаясь. Лукин обнял ее одной рукой, другой продолжал крепко сжимать ручку коляски.

- Дядя Витя, вы только с поезда? Наверное, вас уже все проводницы знают?

- Ммм... Да ну их!

- Пойдемте скорее домой.

- А как же...

- Мамы дома нет.

- Что мы, школьники, что ли? - Лукин обрадовался и смутился.

- Пойдемте скорее. Мама придет скоро. - Она задорно прищурилась. - А я еще студентка, забыли?

- Не забыл. Это я всегда помню.

- А мне не забыть, как вы меня в гостиницу водили. У меня тогда живот уже был выше носа. Вот там над нами администраторы потешались! Так что лучше дома, пока мамы нет.

- А дочка уже нагулялась?

- Успеет, у нее еще все впереди. - Муза потянула Лукина за руку в сторону подъезда. - Пойдемте, каждая минута дорога.

- А тебе после родов уже можно?

- Да что вы все спрашиваете, мне до этого дела никакого... Ну скорей же!

Лукин восхищенно поцеловал Музу в лоб.

- Ты умна не по годам.

- Просто я с детства реалистка.

Лукин развернул коляску, направился к выходу и натолкнулся на Ритку. Она была в глянцевой красной куртке и без шапки. В рыжих волосах таял мокрый снежок. Лукин произнес мгновенно упавшим голосом:

- Рита, здравствуй.

Ритка, ничего ему не отвечая, пошла к дочери:

- Муза, скорей иди домой. Я врача вызвала, он уже должен подойти.

- Какого врача? Зачем?

- У твоей дочки сопельки, разве не видела? Рано ты с ней выходить на улицу начала. - Ритка подошла к качелям, взяла принесенные Лукиным цветы и пакеты и засунула в урну. - Опять здесь кто-то намусорил. - Ритка не уходила, дожидаясь Музу.

- С каких пор ты стала ее сопли замечать? Мама, иди домой.

- Нет.

- Мама, пожалуйста! Я тебя быстро догоню.

- Только очень быстро. - Ритка все же ушла.

Муза обняла Лукина.

- Все она выдумала про врача. Как вас увидела, так и выдумала.

Лукин засунул голову под полог коляски и радостно засмеялся оттуда:

- Муза, она меня погладила!

- У нее же ручки спеленуты, - Муза даже не улыбнулась.

- Она меня носиком... Видишь?

- Вижу. А сопельки в самом деле есть, - Муза достала из кармана перчатку и вытерла ею щеку Лукина. - Мама сейчас в поликлинику названивает, так что врач скоро будет, она не отстанет. С нее станется, она и скорую позовет. Помните, вы приезжали, а я после роддома спала без задних ног, и она вас не пустила? С ней не договоришься.

- Муза, когда ты ко мне переедешь?

- Дядя Витя, вы же видите, какая она еще маленькая. - Лукин молчал. - Ах вы гори мои луковые! Пойду я... - Муза обняла вцепившегося в коляску Лукина, пряча покрасневшее лицо в его пальто.

- Может, еще выйдешь сегодня? У меня поезд поздний.

- Сегодня мама и при пожаре меня из дома не пустит. Уходите, отдайте коляску.

- Довезу хоть до лифта.

- Не надо, дядя Витя. Мне надо поплакать, а то молоко пропадет. Уезжайте.

Лукин посмотрел на стебли цветов, торчащие из урны, оставил коляску, поцеловал Музу и пошел в сторону метро. Он не видел, что Ритка следила за ними, а если б увидел, то все равно ничего бы не понял. Ритка вышла из подъезда и направилась к Музе:

- Убрался наконец, слава тебе Господи!

- Я так и думала, что ты никуда не ушла, - Муза сделала равнодушное лицо. Ей не хотелось плакать при маме.

- Я боялась, что он уговорит тебя ехать к нему в Питер. Все это время сочиняла последнее слово на суде, почему я его убила. Как вспомню его бесстыжую рыжую морду...

- Это ты рыжая. А он никогда рыжим не был. Он темно-русым был. А сейчас... седой.

- Лысый ты хочешь сказать?

- Не наговаривай на него лишнего.

- А он что, в суд подаст, если лишнее наговорю? Тоже мне зятек нашелся! Если кого не люблю, так прицеплюсь и к тому, что он и не делал. Ты знаешь, что он ко мне клеился?

- Это обычное мужское дело - клеиться. И как, удачно?

- А это не твое дело.

- Я знаю, что ты злишься совсем не из-за этого. Ты сама такая, как о нем говоришь. А он не такой.

- Ну, положим, если я и такая, так это не обязательно, чтоб я ему симпатизировала. Даже наоборот, потому что все ясно понимаю. - Ритка увидела наконец музкины слезы и попыталась укротить себя. - Не клеился он ко мне, успокойся, это я до кучи, чтоб убедительнее... Ладно, о себе не думаешь, подумай о нем. Ему год-другой - и в тираж. Замучает он тебя бессильной ревностью. Человек стареет, сил лишается, а ревность не стареет. Она такая же, как в молодости. Откуда ему сил взять? И этих тоже? - Ритка кивнула в сторону коляски с ребенком. - А потом и себя замучает. Нет, вначале себя замучает, тебя уже потом. Хотя разницы в этом никакой. Никогда не думала, что скажу такое, но придется: если любишь его, то пошли его. И чем дальше... - Ритка увидел страшные глаза дочери и на ходу поправилась. - И чем раньше, тем лучше. - Но сдержать себя не смогла и добавила: - У него хоть время останется оклиматься перед смертью.

- Почему ты его так не любишь, мама? Он же хороший.

- Мы с ним во всем разные, совсем разные. Получается, если он хороший, то я плохая. Он хороший?

- Очень.

- А я плохая?

Муза не ответила ничего.

- Массад уехал. Андрею я теперь слова не скажу. Разве я плохая?

- Мама... А правда, что он к тебе... не клеился?

Ритка хихикнула:

- Да ты ревнивая! Какое тебе дело до того, что было, когда ты еще не родилась? Ты б его тогда бросила? - Ритка с удовольствием выдержала паузу в ожидании ответа. Решив, что Муза все равно не бросила бы Лукина, призналась: - Не было ничего.




Глава шестая




А потом пришло жаркое лето, и Муза сдавала выпускные экзамены, и, конечно же, не переехала к Лукину.

Андрюша в шлепанцах на босу ногу катал туда-сюда коляску по детской площадке и оглядывался по сторонам. Из постоянного московского гула выделился гул легковушки, потом явственно раздался визг тормозов. Сияющая Муза вбежала на детскую площадку. Она чмокнула Андрюшу и заглянула в коляску.

- Все! Последний сдала! - Андрюша попытался обнять ее, но она скинула со спины его руку. - Если б не ты, ничего б не сдала!

- Сдала бы. Ты все серьезно делаешь.

- А кто б с дочкой оставался? Некому, кроме тебя. А так пришлось бы с собой таскать и в коридоре ее... Видела раз такое.

- Когда выпускной? Возьмешь меня?

- Да как же... Куда дочку дену?

- С собой возьмем! - Андрюша засмеялся. - Тете Рите оставим.

- Как же! Так она с ней и останется.

- Так и останется. Я попрошу.

- Что-то ты чересчур самоуверен.

- Тетя Рита сейчас исполняет все мои желания. Как старик Хотабыч. Иногда мне даже не по себе.

- Видно, я с подготовкой к экзаменам переуредствовала. Ничего не заметила.

- Я знаю, почему она так делает.

Муза перестала улыбаться.

- Ах вон она теперь как делает!

- Я понимаю, чего она хочет. Я б на нее наплевал... Извини, не так сказал. Мне все равно, чего она хочет. Но я хочу этого же.

- Да все я вижу, Андрюша.

- Давай поженимся. Мы же с тобой когда-то хорошо жили.

- Не знаю...

- Давай скорей поженимся. А то ты опять кого-нибудь родишь. И тетя Рита тебе житья не даст. Не надоело? Думай давай.

- Я уже давно подумала.

- И?

- Принеси мне сигарет, пожалуйста.

- У меня есть, - Андрюша достал пачку сигарет.

- Я такие не курю, ты знаешь. Ну сходи, ну пожалуйста!

- Я мигом! Тут за углом табачка... Стой здесь и никуда не уходи.

Муза дождалась, когда он скроется за углом, и достала мобильник. Ей подумалось, что это чуть ли не первый случай, когда телефон нужен и он на месте.

- Алло, дядя Витя? Можете говорить? Сдала, все сдала на отлично! Спасибо. Выпускной двадцать второго... Нет, не приезжайте. Нет, я вас не стесняюсь, не выдумывайте. Я с Андрюшкой пойду... С дочкой мама побудет. Еще не согласилась, но согласится обязательно. Нет, слон не сдох. И вообще еще ничего не случилось. Вы меня слышите? Не молчите. Если вы хоть раз подумаете, что я вас разлюбила, то я вас убью. Даже по телефону вижу, что вы улыбаетесь. А я не фигурально, я серьезно. Не шутите, когда с вами не шутят... Сами во всем будете виноваты. Счастливо! Обязательно дочку поцелую.

Подбежал Андрюшка с пачкой сигарет. Похоже, что конец разговора он слышал.

- И что надумала?

- Ты все слышал? - Андрюша кивнул головой. - Тогда зачем спрашиваешь?

- Потому что он уже знает, что все проходит.

- А я, получается, еще нет?

- Да ладно, Музка, все ведь видно. Ты серьезная, а страсти вокруг - в общем-то, дурацкие.

- Ничего себе дурацкие!

Андрюша вскрыл пачку сигарет. Целлофан с фольгой он смял и спрятал в карман шорт.

- Курить-то будешь?

Муза потянулась была за сигаретой, но отдернула руку:

- Нет.

- А я знал, что ты просто позвонить хотела.

- Да, Андрюша...




Глава седьмая




А Лукин в это время был уже в Москве. Он выходил из здания Ленинградского вокзала, когда Муза позвонила ему с детской площадки. Сперва он радостно заорал:

- Музка, привет! Да, говорить могу, с тобой я все могу. Как экзамены? Все сдала? И даже на отлично? Ну ты девушка серьезная, другого не ожидал. Поздравляю. Когда выпускной? Послезавтра? Я приеду, я уже... - Но он не успел сказать, что он уже приехал. - Что, лучше не приезжать? Ты... Ты меня стесняешься? Ах с Андрюшкой... А дочка с кем останется? Мама? Что с ней случилось? Неужели слон сдох? Что молчу? Да нет, вроде, не молчу. Все-таки любишь? - Лукин блаженно заулыбался. - Не надо меня убивать. Поцелуй дочурку.

Лукин потоптался у дверей вокзала, он не знал, что теперь делать. Зачем-то дернулся в сторону билетных касс, услышав объявление по громкой связи: «Уважаемые пассажиры! Скорый поезд «Москва-Санкт-Петербург» подан под посадку к третьей платформе, четвертому пути. Повторяю, скорый поезд...» Решил позвонить Витьке:

- Сынок, привет! Я уже в Москве... Едешь встречать? Опять едешь встречать? Да не стоило бы... Скоро будешь? Тогда жду, сынок.

Очень скоро, играя ключами, подошел Витька:

- Ну что, к Музке на Варшавку?

- Да нет, сынок...

- Что так? Слон сдох?

Лукин кисло улыбнулся неожиданному совпадению:

- Я вот что... Я сегодня не к Музке...

- Вот те раз!

- Я сегодня к тебе приехал.

- Здоровско! Тогда поехали скорей на дачу, пока пробок нет. Папка... - Витька погладил Лукина по спине.

- Тебе в институт не нужно?

- Сегодня диплом защитил. С институтом меня больше ничего не связывает.

- Поздравляю! Значит, и повод есть. Как быстро все проходит...

- Быстро проходят всякие глупости.

- Наверное... Получается, чем жизнь глупее, тем быстрее.

- Это ты как-то философски! Не соответствует моменту.

Из здания вокзала до них донослось: «Уважаемые пассажиры! Во избежание террорестических актов...» Уличный шум съел конец объявления. Витька взял дорожную сумку Лукина, которая стояла между ними.

- Пока на вокзале, надо бы билеты обменять. Подождешь немного, сынок?

Витька поставил сумку на асфальт.

- Значит, все-таки не ко мне приезжал? Вы поссорились?

- Нет. Еще нет... Извини, я оговорился: надо взять обратный, а не поменять. В последнее время часто приходится корректировать планы, вот и оговорился. К тебе я приехал, к тебе.

- Да ладно, папка, я не обижаюсь. Привык, знаете ли, за многие годы.

- Прости меня, сынок.

- Я же сказал, что не обижаюсь, папа. А то, что у тебя жизнь по кругу все норовит... Так это не беда. По кругу, все-таки, не вниз. - Витька поднял сумку, в этот раз решительно. - Ну что, поехали? Обратный потом возьмешь, сейчас с билетами не трудно.

- Да, конечно. Только по дороге давай в магазин заскочим.

- Антигрустина взять хочешь?

- Его, родимого. Его... Я бы уже прямо в машине накатил.

- Может, все-таки отвезти тебя к Музке?

- Знаешь, она до сих пор ко мне на «вы».

- А ты ее просил перейти на «ты»?

- Еще бы! Только без толку, сбивается. А дядей Витей...

Витька заулыбался:

- Даже ночью называет?

- Типа того.

- Давай все же на Варшавку.

- Да нет, сынок. Знаешь, есть время любить, а есть время ненавидеть. Для «ненавидеть» время не кончается, как оказалось. А вот время для «любить» проходит.

- Ты себя с тетей Ритой не сравнивай. У вас все по-другому.

- Видно, у всех все одинаково. Но антигрустину надо побольше.

К машине они пошли молча.

Ничего не изменилось на даче. Даже корыто висело на веранде на прежнем месте. Только на грядках растения росли в ином порядке. Витька следил за севооборотом.

- Редиска у тебя уже зацвела, сынок, - сказал Лукин, рассматривая посевы.

- Она торпливая. Лишь бы семена дать, а дальше хоть травой зарасти. Общий закон.

- Думаешь? - улыбнулся Лукин.

- Думать не надо. По всему видно.

- Как у них все прямолинейно.

- Имел бы огород, все бы раньше понял.

- Ладно, хватит философствовать, давай делом займемся, - сказал Лукин, доставая водку из пакета.

Они выпивали на веранде и закусывали редисками. Редиски были темно-розовыми с белым верхом. На некоторых плодах виднелись коричневые извилинки, проделанные огородной живностью, и Витька коротким ножом срезал их и выкидывал на тарелку. Срезанные места на редисках были белыми и сочными. Было вкусно.

- От водки не только наркотический эффект, - сказал Лукин. - В водке есть еще философский аспект.

- Вот же как! Предчувствовал что-то такое, - сказал Витька, наполовину наполняя рюмки. - Всегда отчего-то казалось, что бутылка стоит хорошей книги. Они даже в одной ценовой категории. А для афоризма рифма не обязательна.

- Хорошо, вот тебе афоризм без рифмы: в каком-то возрасте молодая девушка и красивая — синонимы.

- Это ты о Музке?

- Совсем нет! Из окна твоей машины поглядывал вокруг и думал. А Муза - необыкновенная. Ей даже красивой быть не обязательно, до того она необыкновенная.

- До сих пор она для тебя такая необыкновенная?

- Так это ее суть, это не косметика. А вот у меня нет... Главное, чего у меня нет, так это времени. - Лукин помолчал. - Помнишь Федора Кузьмича?

- Это старикан, который тебе комнату в Медведково сдавал? Конечно, помню. Скептик еще тот.

Лукин засмеялся. Ему нравился сын. И еще он знал, что сын тоже любит его. Он погладил Витьку по спине, с удовольствием ощущая ладонью его крепкий хребет.

- Да. Философия жизни у Федора Кузьмича простая. «Может, к счастью иль к несчастью — истина проста...» Знаешь эти стихи?

- Шпаликов?

- Шпаликов, да. Как-то я был в Москве и имел время заехать в Медведково к Федору Кузьмичу. Заехал.

- Ну и как он поживает без тебя? С порога за бутылкой послал?

- Да у меня с собой все было. Только он сейчас никак не поживает.

- Вот те раз! - Витька поставил на стол поднятую было бутылку, не налив водки.

- Соседка рассказала, что он так и не смог найти жильца. Наверное, и не искал. А ему кто-то был нужен, как костыль, что ли... - Витька все-таки налил водки. Лукин скаламбурил, чувствуя, что перебирает: - Вот и я съехал от него и тоже перестал быть жильцом.

Витька водкой даже поперхнулся.

- Папа, ну и шуточки у тебя! Ты же еще совсем молодой!

Лукин чувствовал, что он раскис, слабеет духом и что у него краснеет лицо. Он быстро выпил водки. Но сдерживать себя он уже не мог.

- Молодой-то молодой. Только больше ничего не будет.

- Ты опять о... А почему это?

- Просто не успеет. - Они помолчали. - Может, в Староярск съездим? Бабушка там одна.

- Мне выпускной отгулять надо. Она про внучку еще ничего не знает?

- Скажу...




Глава восьмая




На выпускной Муза надела немыслимо короткую юбку.

- Трусы видно, - сказал Андрюша.

- Не видно.

Андрюша наклонился, посмотрел и согласился:

- Не видно. А если бы ниже наклонился, то было бы видно.

- Бесстыдник.

- Это ты бесстыдница. У меня была только одна женщина. Да и то это ты. А у тебя уже два мужчины.

- Как два?

- Да ты про меня совсем забыла?

- Ах да. Извини.

В кафешке сперва они были вместе, потом Андрюша куда-то запропастился. Муза потанцевала и даже не запомнила - с кем. Она стала искать Андрюшу. Ее телефон был у него. Она не знала, что делать. Веселье было на пике, и было жалко все бросать. Парни были энергичны и возбуждены, а девушки одеты так легко, что казались полуголыми. От всего этого приятно кружилась голова. Всем было очень беззаботно.

Муза заняла денег, скомкала купюры в кулаке, взяла такси и уехала домой. Ключей тоже не было, пришлось звонить. Она слегка дотронулась до кнопки звонка и отдернула руку. Дверь сразу же открыл Андрюша. Он был в одних трусах, а на руках держал ребенка Музы. Девочка увидела маму и заплакала. Муза взяла ее на руки.

- Что так быстро? - шепотом спросил Андрюша. - Мы тебя только к утру ждали.

- Как ты здесь оказался? - спросила Муза, дуя на личико ребенка. - И почему в трусах? Закрой свои бледные ноги.

- Могу вообще без трусов, - обиделся Андрюша.

- Извини. Но странно...

- А кому Маргарита Андреевна могла позвонить, как не мне? У тебя телефон что ли есть?

- Мама звонила?

- Да.

- Меня ты мог найти?

- У тебя выпускной, тебе оттянуться надо. Я сказал Маргарите Андреевне, что приеду сам. Она не возражала. Она не справлялась.

- А ты справился? Всю ночь у двери простояли?

- Зато не плакали.

- Извини, Андрюшечка. Я перепугалась. А ты молодец, спасибо. Как бы я без тебя...

Муза освободила одну руку, притянула к себе голову Андрюши и поцеловала. Потом прошла в свою комнату и уложила дочку в кроватку. Девочка тут же уснула. Вошел Андрюша. Джинсы он так и не надел. Он сказал Музе:

- Ты ложись, я с ней побуду. От тебя вином пахнет.

- Сидром, - устало уточнила Муза.

- От тебя сидром пахнет.

- Сам напоил.

- Не пила бы.

- Сегодня хотелось.

- Поэтому ложись, я с ней побуду.

Муза разделась и легла. Она лишь потом поняла, что разделась при Андрюше. Потом он тоже прилег и обнял ее.

- Ты хочешь? - спросил Андрюша.

- Да что я? Все вокруг хотят этого.

- Только я... Да Маргарита Андреевна.

- Не надо про нее сейчас. Ты хороший. Я бы без тебя не справилась.

Потом Андрюша обиженно сказал:

- Ты меня даже не заметила.

- Заметила.

- А я старался, чтоб у нас дети были. - Потом робко спросил, даже будто попросил: - Ничего?

- Пусть...

- Ты серьезная. Это хорошо.

- Да какая я серьезная...

Андрюша уснул. Это была самая короткая ночь в году. За окном уже посерело. Муза не спала и думала: «Андрюшка смешно так пыхтит... Даже меня не видит. А у дяди Вити я вся была как на ладони. Как Дюймовочка. А ему больше нравился белый лебедь.

Теперь буду сравнивать. Теперь даже не захочу, а буду сравнивать. Как дядя Витя сравнивал мои сиськи с теткиными...»

Муза подняла руку. Рука белела в темноте комнаты.

«Кожа и правда у меня очень белая. А белый лебедь на пруду качает павшую звезду... Упала так упала.

Упавшей я впервые почувствовала себя, когда он привел меня в «гостиницу на час». Это мерзкое заведение, хотя что мерзкого в простой московской квартире? У меня тогда был живот уже выше головы. И регистраторша... или как ее?.. сказала: интересные у вас предпочтения. А он ответил… Нет, он ей подыграл: какие есть. Но я видела, что он меня хотел именно такой: с пузом и с коричневой дорожкой от пупка вниз. И мне там было хорошо.

А белый лебедь... А белого лебедя уже не будет. Чтоб там ни было, а про белого лебедя мне уже никто ничего не скажет. Вот бы съездить в Питер и остановиться у Вити как бы по-родственному! Прикольно. Но теперь это уже будет не то».

Муза подумала, что впервые назвала Лукина по имени, без «дяди».

«Теперь без «дяди». Потому что теперь я знаю столько же, сколько и он. Да, не меньше. Даже больше. Я теперь знаю больше, чем он. Я знаю, что возвращаться — плохая примета. Даже не примета, просто уже некуда возвращаться.

Вернуться-то некуда. Может, ему просто не повезло. Может, это суть жизни. Но он хотел не только вернуться, но что-то исправить. А жизнь разве поправима?

Витя, ты больше не возвращайся. Никогда не возвращайся. За «не тем» не стоит возвращаться».

Она остранилась от Андрюшки и отодвинулась, насколько позволяла кровать. Но уснуть она не могла. Она слышала, как мама прошла на кухню. Она слышала, как звенит ложка в чашке. Потом потянуло табаком. Муза встала, накинула халатик и пошла на кухню. Очень захотелось курить. Она взяла сигарету из маминой пачки. Маргарита Андреевна пододвинула ей зажигалку. В утренней тишине было хорошо слышно, как зажигалка царапает поверхность стола.

- Что молчишь? - спросила наконец Маргарита Андреевна. - Злишься, что я все так хорошо подстроила? Ничего я не подстраивала, все само собой вышло... Ну, почти само собой. Так и надо твоему фюреру.

- Ему этого не надо. Ему и тетки хватило бы.

- А что тетка? Переспала с кем-то? Подумаешь, делов-то! Ну ты что, Музка? Ты думаешь, что изменила ему? Ну сама подумай: разве изменила? Да я уверена, что ты сейчас его даже больше любишь. Ну ведь так? Ну так ведь? - Муза молчала. - Хочешь, я ему сама позвоню и позову сюда? Хочешь?

- Нет.

- Правильно. Вот это правильно.

- Ничего не правильно.

- Значит, звонить мне?

- Не звони.

- Ты твердо решила?

Муза молчала.

- А я бы и не позвонила.

- Да знаю, мама, знаю!

- Ты же сама хотела, чтоб так случилось.

- Ничего я не хотела.

- Тогда почему до сих пор к нему не уехала?

- Не уехала.

- То-то же.

- Ладно, мама. Случилось так случилось.

- Ты все правильно сделала.

- Не правильно.

- А я ему такие бы рога поставила! - Маргарита Андреевна подошла к зеркалу и вытащила из своей головы воображаемые рога одной рукой, потом другой. - Вот такие бы.

- Слава Богу, что ты этого не можешь сделать.

- Слава Богу, что ты это сделала.




Глава девятая




Осенью Витька приехал к отцу в Санкт-Петербург. Лукин ждал его, куря у окна и поглядывая на подъезжающие к дому машины. Ему было лениво прибраться в квартире: галстук болтался на люстре, а белая сорочка висела на стуле, свесившимся рукавом подметая пол.

Лукин сравнивал себя с воздушным шариком после парада: вялым и сморщенным. А ведь был таким круглым и жизнерадостным! Галстук к приезду Витьки он все же успел снять, а сорочку убрать в гардероб. Витька бросил дорожную сумку посреди комнаты и плюхнулся в кресло:

- Тяжко весь день за рулем!

- Ах да! - Лукин достал из шкафа с книгами тяжелую бутылку с темным виски и налил по чуть-чуть в ребристые стаканы. - Нравится Питер?

- Питер не город, а большая деревня. - Витька не взял свой стакан. - Папа, я же весь день за рулем...

Лукин налил в стаканы доверху:

- Извини.

- Возращался бы ты в Москву, папа.

Лукин понюхал виски, сморщился и ответил стихами:

- «Никогда не возвращайся в прежние места».

Выпив, Витька вытер губы тыльной стороной ладони:

- Опять Шпаликов? Ну, да... Однако это не истина.

- Мне теперь нечего там делать.

Витьку это немного покоробило: опять в первую очередь отец подумал не о нем. Но он решил не обижаться.

- Музка звонила...

- Нет, мне не звонила.

- Да я не спрашиваю, я рассказываю. Музка перед отъездом звонила. Говорит, что вышла замуж.

- За Андрюшку? - спросил Лукин без удивления.

- Да. А что, он парень хороший. Только страшный! И Вику любит. Возится с ней и оба гогочут. А Вика мне кто?

- Сестра.

- Это Музка мне сестра. Тетя Рита настаивает, что Вика мне племянница.

- Они обе тебе сестры.

- Прикольно. Папа, тебе очень плохо?

- Да, сынок.

- Разве ты не знал, что так и будет?

- В начале было хорошо, а все остальное пришло потом. Кстати, как там тетя Рита?

- Тетя Рита больше не красится. Так рыжей и осталась.