Серафим и Серафима

Раннее утро озарило небольшую кухоньку. Всё семейство было в сборе, и чинно завтракало. Семейство составляло всего два человека. Серафим Александрович – глава, да Серафима Александровна – его жена. Они  уже давно  жили вдвоём с момента бракосочетания их единственного сына.

        Сколько они уже живут вместе? Вспомнить бы. Серафима Александровна задумалась. Жизнь цветным калейдоскопом  замелькала в памяти.  
Их познакомили страшно подумать в каком году. Тогда он подошёл к ней, элегантно протянул руку и нежно коснулся кончиков её пальцев губами. Это потрясло. До сих пор она не встречала подобной галантности. Но ещё больше её поразило его имя – Серафим. И что самое интересное – Александрович. Он был очень предупредительным. Подавал руку, открывал перед ней двери, держал пальто. И всё это было ровно до свадьбы. Буквально на второй день после свадьбы как–то незаметно растаяла его галантность, деликатность, а заодно  и грамотность. До сих пор непонятно как это было возможно. 
Первый раз она обратила на это внимание в лесу. Поехали за грибами. И Серафима, по–привычке шла следом за ним. Раньше он отгибал веточку и ждал, когда она пройдёт. А теперь она не успевала уворачиваться от летящей прямо в лицо очередной ветки. Сначала подумала, что это случайно. Но когда это повторилось ещё пару раз, поняла – с галантностью покончено. Дальше – больше. Чего стоили его «путя» и «скоростя». Он так и говорил: «Я шёл через путя», «Переключал у машины скоростя». Сначала забавляло. Про то, что не пиджак, а «пинжак» она уже и не вспоминала. Как-то подходит и спрашивает: 
- У тебя есть фурнитура? – и напряжённо ждёт ответа.

- Не поняла тебя! О чём это ты? – вскинула брови Серафима

- Ну, фурнитура! Куда бумажки складывают! – начал он сердиться на её тупость.
- Это ты про мультифору что ли? – стараясь не рассмеяться, спросила она. 
- А я что сказал? – теперь удивился Серафим. 

Постоянно путая разные слова и их значения, Серафим не особо расстраивается по этому поводу. Побывали в гостях у сына. Бегает годовалый внучек. Серафим проявляет заботу:

- Тампакс бы  Димочке поменять!  - говорит он, обращаясь к снохе. Потом смотрит круглыми глазами на до слёз хохочущих родственников. Не смеётся только он, да Димочка. Все остальные прекрасно понимают, что речь шла о памперсе. От этого ещё смешнее.

         Всю жизнь он тщательно следил за своим здоровьем. Зубами легко мог перекусывать проволоку. Про врачей и не вспоминал. И был поразительно везуч. Когда они жили ещё в частном доме,  он занялся электрическим счётчиком. Встал на табуретку. Зачистил зубами один проводок, а потом туда же – в рот, засунул второй. Повезло, что в этот момент стоял на табуретке. Тряхануло так, что он слетел на пол. Потому  всё и обошлось. 
        А тут радикулит скрутил. Раз,  и ни сесть, ни встать. Что делать? Пошёл к врачу. Принёс оттуда микстуру и стал лечиться. Сколько себя помнила Серафима, он и таблеток - то не принимал. А тут по три раза в день, чётко по времени вливал в себя лекарство. Морщился, передёргивался, но пил. 
Лекарство закончилось. Пришёл он снова на приём к врачу. Сел перед молодой женщиной и через весь стол запустил пустой бутылёк. Тот проехал по гладкой поверхности и, повернувшись к врачу этикеткой, остановился. 
- Ну, выпил я Ваше пойло! Легче не стало! Дальше что?

Врач взяла в руки бутылёк, поднесла к глазам этикетку, а потом побледнела.
- Вы что ЭТО пили?! – она смотрела на него во все глаза.

- Ну,  Вы же сами прописали! – набычился Серафим

- Но здесь же по – русски написано «Наружное»! Это же втирать в поясницу надо было! – с этими словами она разбила бутылёк и выкинула его в урну.

Придя домой, он ещё долго ворчал на молодых и безграмотных врачей. 
          Сейчас, выйдя на пенсию, они наиболее хорошо узнавали друг друга. То, что раньше не  бросалось в глаза, теперь просто выпирало. Ни завтраки, ни обеды, ни ужины не проходили в молчании. Оба уха  Серафимы Александровны принимали огромную нагрузку. Во–первых, орал как последний потерпевший телевизор (Серафим Александрович жаловался на плохой слух), во-вторых, сам Серафим Александрович гудел, комментируя происходящее по голубому ящику,  или просто параллельно с ним. К великому своему огорчению, Серафима Александровна вынуждена была констатировать, что чаще всего не улавливает мысли ни там, ни там. А это, последнее время,  уже даже злило. Она нервничала, но деликатно молчала. Иногда просто вставала и уходила, что не влияло ни на трансляцию передач в телевизоре, ни на льющиеся тирады Серафима Александровича. Спустя много лет Серафима Александровна сообразила, что слушатели как таковые и не нужны её супругу. Ему главное – высказаться и быть услышанным самим собой.

          Ещё по – молодости, когда они засыпали, Серафим Александрович любил рассказывать о своей героической роли в деле защиты Родины. Она сначала пыталась поддерживать беседу. Порой исповедь мужа простиралась до трёх и четырёх утра. Крепясь из последних сил, чтобы не заснуть, молодая жена активно слушала. Потом, когда поняла, что её реплики остаются за кадром, а  суть историй  годами не меняется, стала тихо засыпать на плече у бывшего славного воина. Спустя много лет до неё дошло, что в деле ночного повествования она, как слушатель, и не важна как-то. Это выяснилось, когда она полностью обнаглев, развернулась к нему спиной во время самого пика философствования. Серафим Александрович даже не заметил столь явного демарша, и продолжил рассказ,  не запнувшись и не сбившись ни на секунду. Так вот и повелось с тех пор – он говорит, она спит.

         На кухне жена и не пыталась прерывать мужа. Он говорил, а она думала о только ей известных проблемах. Серафима Александровна раньше пыталась вклиниться в тирады мужа, и обратить внимание на себя и свои переживания, но бесполезен был этот труд. Он слышал только себя. Порой её слова тонули в его параллельном бурчании. 

Она уже и на недомогание перестала жаловаться. На её слова:

- Дорогой, у меня что–то сильно болит голова! – если фраза доходила до ушей любимого, то в ответ слышалось.

- Ты знаешь, и у меня тоже! - вот и всё сочувствие.

Открылась ещё одна особенность супруга. Стоит жене начать делать какое-нибудь дело, он тут же комментирует его. К примеру, начала Серафима Александровна убирать в квартире, тут же слышит: «Уборочку бы надо сделать!» Когда первые разы слышала, то глаза округляла: «Сима! Я как бы уже убираю!» - он согласно кивал и уходил довольный тем, что его задание выполняется. И так со всем абсолютно: хлеб режет – «Хлеб надо порезать!», окна моет – «Окна бы помыть!» Теперь она просто улыбается, слыша эту констатацию факта. 

         Ещё одна особенность поначалу очень нервировала Серафиму Александровну – её муж никогда всё не доедал. Ровно ложку, но не доест. Глоток, но не допьёт, кусочек хлеба и тот оставит. Причём, неважно какой величины был взят хлеб – всё–равно останется. Так же он и работал. Всё сделает, но малость недоделает. Постелил – линолеум, а стыки не прибил у порогов. Теперь ходят спотыкаясь. 

Построил дачу. Домик вышел ладненький. И в домике всё так чистенько и хорошо, а прямо рядом с домиком, у крыльца – оставил пенёк от небольшого клёна. Сколько раз ему говорила: «Выкорчуй! Ну, что тебе стоит! Вдруг споткнёмся!» В ответ: «Завтра!» - ещё одно любимое словечко. И столько уже было этих «завтраков»,  что и не передать. 

         Как–то встречали гостей на даче. Хозяин предупредил  про пенёк, а сам про него и забыл. В сумерках побежал по срочному делу, споткнулся, упал. Встал и не помнит,  зачем и выскочил. В другой раз с ведром навернулся -  нога запнулась. Не раз уже кровь носом хлестала от этих падений. Серафима Александровна, охая и вздыхая, оказывает помощь. Пока лежит эта непутёвая головушка у неё на коленях, он соглашается, что надо выкорчевать, и обязательно добавляет «Завтра!» Так и бьются друг о друга. Завтракам конца нет.

        Сейчас за столом   Серафима Александровна слышит снова  комментарии  мужа, а сквозь них льётся  украинская песня. Расслышав всего два слова, она хохочет, и впрямь почти про неё – девушки поют про незадачливую дивчину, что  в огороде «зачипилась за пенёк!»
Серафима Александровна встаёт, подходит к мужу, что сидит за столом и сосредоточенно беседует сам с собой, глядя в телевизор,  целует его в макушку, почти свободную от растительности, и шепчет: «Пенёк ты мой ненаглядный!»

Она смотрит на него, улыбаясь,  и думает, что это наверно и есть Любовь, когда принимаешь в человеке всё, а особенно его слабости.