Весна сорок второго выдалась ранней и тёплой. Природа вступила в свои права, невзирая на то, что вокруг грохотала война. Деревья оделись в свои зелёные одежды и наполнили воздух свежестью благоухания расцветающих садов. Село спало, совсем как в мирное время и не верилось, что по нашей Земле ходит, проливая кровь, немецкий солдат.
Сегодня, ранним апрельским утром, Анна проснулась раньше обычного, как делала это уже не первый раз. Она была разведчицей партизанского отряда, находившегося в глубине близлежащего леса. Каждую неделю, но в разные дни, её ждал связной на окраине леса, в определённом месте, в назначенное время. Опоздай она хоть на пять минут, это послужило бы сигналом того, что приближается опасность и связному нужно уходить. Анна быстро оделась и, прихватив пальто, тихонько подойдя на цыпочках, заглянула в комнату, где спали самые родные для неё люди. Одиннадцатилетний сын Коленька мирно посапывал, уткнувшись лицом в подушку. «Как же он похож на своего отца! , с тёмными курчавыми волосами и лицом, как две капли воды похожим на Егора. Так жаль, что я не вижу сейчас его глаз, таких же синих, таких же спокойных как у отца. Они помогают мне жить, ждать и любить»,-- подумала Анна и перевела взгляд на маму, которая в эту минуту глубоко вздохнула, а выдохнула продолжительным стоном. «Бедная Моя мамочка, наверное, тяжкий сон снится…» Анна перекрестила мать и сына и тихонько вышла из хаты. Выйдя на улицу, надела пальто, в полу которого ещё с вечера зашила бумаги, содержащие ценные сведенья. Ей не сложно их добывать, ведь она работает в комендатуре и гер офицер, господин Бергер, доверяет ей. Он очень благосклонно относится к молодой красивой женщине, в совершенстве знающей его родной, немецкий язык и умеющей грамотно вести документацию, выполняя роль секретаря. Да, Анна умела это делать. До войны она была зам. Председателя колхоза, и люди тогда её очень уважали. Ей доверили эту должность сразу после окончания института, где она и познакомилась с Егором, своей первой, большой любовью. Он и привёз её сюда, в свой колхоз. Это было так давно… В какой-то другой жизни, где было легко и светло… и где её любили…. А сейчас война… Односельчане её ненавидят и презирают, готовые камнями закидать, но боятся. Зато дети не боятся и бьют её сына чуть ли не каждый день. Но Коленька мужественно выдерживает, ни одна слеза не скатилась по его щеке. Лишь только один раз спросил в «лоб»:
-- Мама! Ты предательница? – и пробуравил синим взглядом.
-- Нет, сынок, так надо. Ты веришь мне?
-- Да, верю! – и прильнул головой к её груди, совсем как маленький мальчик.
Сейчас, пробираясь садами и огородами через всё село к лесу, Анна торопилась. Cкоро начнёт светать. Нужно вернуться домой ещё до восхода солнца, чтобы немцы не засекли. Но, почему именно сейчас нахлынули воспоминания? Она никак не могла сосредоточиться на чём-то другом. Мысли одна за другой возвращали её назад, в прошлое: « Егорушка! Как я скучаю по тебе. Где ты, на какой линии фронта защищаешь нашу Землю? Почему нет весточки от тебя, родной мой, жив ли ещё?» Невольно вспомнила его родителей, живущих на соседней с ней улице. С тех пор как она стала «сотрудничать» с немцами, они не приходят даже к внуку, а при случайной встрече с ней – отворачиваются, или переходят на другую сторону улицы. Их презрение и ненависть односельчан, легли на сердце тяжёлым камнем. Но, тяжелее всего было видеть укоризненный взгляд её матери. «Ну не могу я сказать тебе, родная, не могу! Чтобы в порыве чувств – защитить меня, ты не выдала людям правду». И Анна вспомнила, как год назад мама приехала к ней в гости, оставив больного отца одного в огромной квартире. Длительная поездка могла бы ухудшить его здоровье. Но уехать домой, мама уже не успела – началась война. И тут яркое воспоминание из детства заставило Анну улыбнуться: когда-то отец, ещё молодой и сильный, подбрасывал её - маленькую девочку – под самый потолок. А она, с перепуганным лицом и круглыми от страха глазами, затаив дыхание не произносила ни звука. Мама же , всплеснув руками, вскрикивала: « Не урони! Только не урони!» На что ей папа сразу же ответствовал: «Что ты, Надюша, как же я могу? Ведь она единственная моя доченька, такой ни у кого нет», - и уже к дочери, - «Трусишка, маленькая моя трусишка! Как же ты по жизни-то идти будешь…» и, обняв маму с дочерью на руках, они смеялись, как смеются очень счастливые люди. Углубившись в свои воспоминания, Анна и не заметила, как оказалась на условленном месте. « Степан! – тихо окликнула она, - Стёпа! Степан!» - чуть громче… и замерла, услышав за спиной шорох. « Почему он не отзывается?» -- сердце учащённо забилось, и она медленно обернулась. Перед ней стоял немецкий солдат с автоматом, а рядом в густой траве, лежало распростёртое тело молоденького связного с ножом в груди. Рассвет только забрезжил, и его лицо было невыразительным в тени раскидистого дуба, но Анна его сразу узнала – это был Степан.—А мальчику было всего девятнадцать, и он не хотел, чтобы вражеские сапоги топтали нашу святую землю,» -- подумала Анна и тут же ощутила, как грубая мужская сила заломила её руки за спину. « Вот и всё, тридцать пятая моя весна будет последней», - грустно подумала она.
Три дня мучительных допросов, довели Анну до изнеможения. На вопросы – что, где, когда и кто – она уже не реагировала, но так же как и тогда, в детстве, не проронила ни звука.
Вся окровавленная, с переломанными руками, она лежала в тёмном подвале, на холодном цементном полу и пересохшими губами упрямо повторяла одну фразу: « Я не трусиха, папочка, не трусиха…»
Казнь была назначена с особым цинизмом, на третий день после ареста - первого мая. Ничего не добившись от хрупкой женщины, эсесовцы возжелали реванша: хотите солидарности? Так получите её! Под лозунгом « дружно все на демонстрацию» согнали жителей села на площадь перед комендатурой (бывшим сельсоветом). Там, в центре, ранним утром немцы сколотили виселицу на три петли. Женщины, дети и старики толпились вокруг зловещего сооружения, недоумённо перешоптываясь и с опаской поглядывая на троих офицеров, оживлённо «тарагаркающих» на своём «поганом» языке.
И, вдруг, внимание толпы сосредоточилось в одном направлении – два немецких солдата вели женщину, едва передвигающую ноги. Люди не сразу узнали её, а когда узнали, толпа ахнула. Одна из женщин потеряла сознание – это была мать Анны. К ней сразу же подбежали солдаты и, подхватив под руки, подвели, едва живую, к дочери, которая подставив плечо, пыталась поддержать мать. Кричащего Коленьку и тащить не пришлось, он прибежал сам. Всем троим приказали подняться на эшафот. Один из солдат не выдержал и, подскочив к ним, помог преодолеть ступеньки.
Поняв, что происходит, Анна закричала: «Отпустите мать и сына, они не виноваты!»
Один из офицеров, это был врач, что-то прошептал на ухо своему начальнику. Тот кивнул, и оба дружно рассмеялись. После чего последовала команда и солдаты, подбежав к толпе, выхватили из нее десять человек. Среди них были и дети. Их близкие отчаянно кричали, пытаясь удержать, не отдать – но, в ответ получали удары прикладами автоматов.
Затем этот врач (а он был психиатром) изложил условия для помилования, коверкая русские слова: «Хорошо, мы выполним твою просьбу, но только на половину. То есть, ты сама выберешь того из двух, кто должен остаться жить. У тебя даже есть шанс остаться в живых самой в том случае, если ты выберешь сына. Тогда твоя мать будет повешена, а эти десять человек будут расстреляны. Если же ты выберешь мать, то повесим тебя и сына, а мать и люди будут спасены. На решение даем тебе пять минут», - и он посмотрел на часы, засекая начало психологического эксперимента.
Толпа замерла. Анна не могла поверить услышанному. Пять минут решали жить или не жить двум самым любимым ей людям, и выбор должна сделать она. А эти десять, стоящие внизу, разве они виноваты?
Она повернулась и глянула на сына. И, вдруг, увидела его совсем крошечным: ее сыночек лежит на кровати, она наклонилась над ним, и он хлопает ее по щекам своими маленькими ручонками и смеется, а она целует его голенькое, розовое тельце…
Коленька смотрел на Анну бесконечно синими, полными ужаса глазами. И губы его прошептали:
- Я верю тебе, мама, если бы не было войны…
- Прости меня сынок… - так же тихо ответила Анна.
И тут же услышала голос офицера:
- Ну что? Ты сделала свой выбор?
- Да, - и не узнала свой голос.
- Громче! Кого ты выбрала?
Какое-то мгновение она молчала.
- Маму! – уже прокричала она, - маму!
Поднялся солдат и увел с эшафота женщину, которая когда-то дала Анне жизнь, а теперь дочь подарила жизнь ей. Анна смотрела в страждущие глаза матери и это было последнее, что она видела…
[Скрыть]Регистрационный номер 0134210 выдан для произведения:
Весна сорок второго выдалась ранней и тёплой. Природа вступила в свои права, невзирая на то, что вокруг грохотала война. Деревья оделись в свои зелёные одежды и наполнили воздух свежестью благоухания расцветающих садов. Село спало, совсем как в мирное время и не верилось, что по нашей Земле ходит, проливая кровь, немецкий солдат.
Сегодня, ранним апрельским утром, Анна проснулась раньше обычного, как делала это уже не первый раз. Она была разведчицей партизанского отряда, находившегося в глубине близлежащего леса. Каждую неделю, но в разные дни, её ждал связной на окраине леса, в определённом месте, в назначенное время. Опоздай она хоть на пять минут, это послужило бы сигналом того, что приближается опасность и связному нужно уходить. Анна быстро оделась и, прихватив пальто, тихонько подойдя на цыпочках, заглянула в комнату, где спали самые родные для неё люди. Одиннадцатилетний сын Коленька мирно посапывал, уткнувшись лицом в подушку. «Как же он похож на своего отца! , с тёмными курчавыми волосами и лицом, как две капли воды похожим на Егора. Так жаль, что я не вижу сейчас его глаз, таких же синих, таких же спокойных как у отца. Они помогают мне жить, ждать и любить»,-- подумала Анна и перевела взгляд на маму, которая в эту минуту глубоко вздохнула, а выдохнула продолжительным стоном. «Бедная Моя мамочка, наверное, тяжкий сон снится…» Анна перекрестила мать и сына и тихонько вышла из хаты. Выйдя на улицу, надела пальто, в полу которого ещё с вечера зашила бумаги, содержащие ценные сведенья. Ей не сложно их добывать, ведь она работает в комендатуре и гер офицер, господин Бергер, доверяет ей. Он очень благосклонно относится к молодой красивой женщине, в совершенстве знающей его родной, немецкий язык и умеющей грамотно вести документацию, выполняя роль секретаря. Да, Анна умела это делать. До войны она была зам. Председателя колхоза, и люди тогда её очень уважали. Ей доверили эту должность сразу после окончания института, где она и познакомилась с Егором, своей первой, большой любовью. Он и привёз её сюда, в свой колхоз. Это было так давно… В какой-то другой жизни, где было легко и светло… и где её любили…. А сейчас война… Односельчане её ненавидят и презирают, готовые камнями закидать, но боятся. Зато дети не боятся и бьют её сына чуть ли не каждый день. Но Коленька мужественно выдерживает, ни одна слеза не скатилась по его щеке. Лишь только один раз спросил в «лоб»:
-- Мама! Ты предательница? – и пробуравил синим взглядом.
-- Нет, сынок, так надо. Ты веришь мне?
-- Да, верю! – и прильнул головой к её груди, совсем как маленький мальчик.
Сейчас, пробираясь садами и огородами через всё село к лесу, Анна торопилась. Cкоро начнёт светать. Нужно вернуться домой ещё до восхода солнца, чтобы немцы не засекли. Но, почему именно сейчас нахлынули воспоминания? Она никак не могла сосредоточиться на чём-то другом. Мысли одна за другой возвращали её назад, в прошлое: « Егорушка! Как я скучаю по тебе. Где ты, на какой линии фронта защищаешь нашу Землю? Почему нет весточки от тебя, родной мой, жив ли ещё?» Невольно вспомнила его родителей, живущих на соседней с ней улице. С тех пор как она стала «сотрудничать» с немцами, они не приходят даже к внуку, а при случайной встрече с ней – отворачиваются, или переходят на другую сторону улицы. Их презрение и ненависть односельчан, легли на сердце тяжёлым камнем. Но, тяжелее всего было видеть укоризненный взгляд её матери. «Ну не могу я сказать тебе, родная, не могу! Чтобы в порыве чувств – защитить меня, ты не выдала людям правду». И Анна вспомнила, как год назад мама приехала к ней в гости, оставив больного отца одного в огромной квартире. Длительная поездка могла бы ухудшить его здоровье. Но уехать домой, мама уже не успела – началась война. И тут яркое воспоминание из детства заставило Анну улыбнуться: когда-то отец, ещё молодой и сильный, подбрасывал её - маленькую девочку – под самый потолок. А она, с перепуганным лицом и круглыми от страха глазами, затаив дыхание не произносила ни звука. Мама же , всплеснув руками, вскрикивала: « Не урони! Только не урони!» На что ей папа сразу же ответствовал: «Что ты, Надюша, как же я могу? Ведь она единственная моя доченька, такой ни у кого нет», - и уже к дочери, - «Трусишка, маленькая моя трусишка! Как же ты по жизни-то идти будешь…» и, обняв маму с дочерью на руках, они смеялись, как смеются очень счастливые люди. Углубившись в свои воспоминания, Анна и не заметила, как оказалась на условленном месте. « Степан! – тихо окликнула она, - Стёпа! Степан!» - чуть громче… и замерла, услышав за спиной шорох. « Почему он не отзывается?» -- сердце учащённо забилось, и она медленно обернулась. Перед ней стоял немецкий солдат с автоматом, а рядом в густой траве, лежало распростёртое тело молоденького связного с ножом в груди. Рассвет только забрезжил, и его лицо было невыразительным в тени раскидистого дуба, но Анна его сразу узнала – это был Степан.—А мальчику было всего девятнадцать, и он не хотел, чтобы вражеские сапоги топтали нашу святую землю,» -- подумала Анна и тут же ощутила, как грубая мужская сила заломила её руки за спину. « Вот и всё, тридцать пятая моя весна будет последней», - грустно подумала она.
Три дня мучительных допросов, довели Анну до изнеможения. На вопросы – что, где, когда и кто – она уже не реагировала, но так же как и тогда, в детстве, не проронила ни звука.
Вся окровавленная, с переломанными руками, она лежала в тёмном подвале, на холодном цементном полу и пересохшими губами упрямо повторяла одну фразу: « Я не трусиха, папочка, не трусиха…»
Казнь была назначена с особым цинизмом, на третий день после ареста - первого мая. Ничего не добившись от хрупкой женщины, эсесовцы возжелали реванша: хотите солидарности? Так получите её! Под лозунгом « дружно все на демонстрацию» согнали жителей села на площадь перед комендатурой (бывшим сельсоветом). Там, в центре, ранним утром немцы сколотили виселицу на три петли. Женщины, дети и старики толпились вокруг зловещего сооружения, недоумённо перешоптываясь и с опаской поглядывая на троих офицеров, оживлённо «тарагаркающих» на своём «поганом» языке.
И, вдруг, внимание толпы сосредоточилось в одном направлении – два немецких солдата вели женщину, едва передвигающую ноги. Люди не сразу узнали её, а когда узнали, толпа ахнула. Одна из женщин потеряла сознание – это была мать Анны. К ней сразу же подбежали солдаты и, подхватив под руки, подвели, едва живую, к дочери, которая подставив плечо, пыталась поддержать мать. Кричащего Коленьку и тащить не пришлось, он прибежал сам. Всем троим приказали подняться на эшафот. Один из солдат не выдержал и, подскочив к ним, помог преодолеть ступеньки.
Поняв, что происходит, Анна закричала: «Отпустите мать и сына, они не виноваты!»
Один из офицеров, это был врач, что-то прошептал на ухо своему начальнику. Тот кивнул, и оба дружно рассмеялись. После чего последовала команда и солдаты, подбежав к толпе, выхватили из нее десять человек. Среди них были и дети. Их близкие отчаянно кричали, пытаясь удержать, не отдать – но, в ответ получали удары прикладами автоматов.
Затем этот врач (а он был психиатром) изложил условия для помилования, коверкая русские слова: «Хорошо, мы выполним твою просьбу, но только на половину. То есть, ты сама выберешь того из двух, кто должен остаться жить. У тебя даже есть шанс остаться в живых самой в том случае, если ты выберешь сына. Тогда твоя мать будет повешена, а эти десять человек будут расстреляны. Если же ты выберешь мать, то повесим тебя и сына, а мать и люди будут спасены. На решение даем тебе пять минут», - и он посмотрел на часы, засекая начало психологического эксперимента.
Толпа замерла. Анна не могла поверить услышанному. Пять минут решали жить или не жить двум самым любимым ей людям, и выбор должна сделать она. А эти десять, стоящие внизу, разве они виноваты?
Она повернулась и глянула на сына. И, вдруг, увидела его совсем крошечным: ее сыночек лежит на кровати, она наклонилась над ним, и он хлопает ее по щекам своими маленькими ручонками и смеется, а она целует его голенькое, розовое тельце…
Коленька смотрел на Анну бесконечно синими, полными ужаса глазами. И губы его прошептали:
- Я верю тебе, мама, если бы не было войны…
- Прости меня сынок… - так же тихо ответила Анна.
И тут же услышала голос офицера:
- Ну что? Ты сделала свой выбор?
- Да, - и не узнала свой голос.
- Громче! Кого ты выбрала?
Какое-то мгновение она молчала.
- Маму! – уже прокричала она, - маму!
Поднялся солдат и увел с эшафота женщину, которая когда-то дала Анне жизнь, а теперь дочь подарила жизнь ей. Анна смотрела в страждущие глаза матери и это было последнее, что она видела…