Пиши мазками, как-то посоветовал
мне сын… (Я так и сделал, но 
ради порядка каждый мазок 
озаглавил. Сын, правда, об этом
не говорил). 

Урок химии.  Это был не урок, а дополнительное занятие. Уроки Паша не пропускал, а на кружок химии никогда бы и не пошел, так как Паша не особенно любил химию, а еще меньше учительницу. Учителей надо  любить больше чем сам предмет – так всегда получалось у Паши. А Настя как раз не любила математику, а жила напротив школы и почти все кружки посещала. Кружка по математике в школе не было. 

В тот день, в начале весны Настя перепутала последовательность жидкостей и после этого пришла в школу только на следующий год. Учительницу химии уволили. Настя запретила Паше навещать ее, да ему и самому было страшно к ней идти. Настя писала Паше письма. 
Месяца через три Паша все-таки пошел. На Насте было новое платье, такое, что юбка здорово  оттопыривалась, и была похожа на одежду балерины. 

Когда Паша дотронулся до Насти у края юбки, многие белые кружавчики ласково прикрыли его пальцы. Еще были запахи. Настя лицо 
отворачивала, но Паша один раз посмотрел. Только один раз. Потом пришли родители Насти. 
Паша пошел домой. Родители Насти Паше не понравились. Мама Насти попросила приносить Насте школьные задания, помочь догнать класс и Паша пообещал.

Жара.  Жара не выпускала из дома и приковывала к компьютеру. Под прохладой кондиционера Паша погрузился в Интернет сообщения, и неожиданно наткнулся на нечто необычное, но родное.

Дорфман. Некто, въедливый и красноречивый, «раскапывал» животрепещущую и сверх актуальную для Паши, доселе малоизученную, хотя и общеизвестную, тему. Судя по грамотному русскому языку, далеко ходить или ехать сочинителю не пришлось, так как эта самая тематика расположилась в нем самом и явно не давала покоя.
Паша догадался, что в прошлом, несчастный работал в каком-то засекреченном НИИ и возможно изобретал частицы, а поэтому не мог не подойти к вопросу научно и методологически грамотно,  как учили в университете, - сначала ввел единицу измерения, обозначив его как один 
«ностальгин». 

Паша представил себе муки творчества автора и как он долго возился с названием, - несомненно, хотелось совместить открытие со своей фамилией. Несколько дней он склонял ее и так, и этак, 
но, в конце концов, разум победил и исследователь выбрал нечто нейтральное, - так появился  один «ностальгин».
В общем, это простительно. Ученый просто, по человечески, испугался, а возможно подумал, что  есть остальной мир его не поймет или поймет, но неправильно, или по традиции заподозрит в  сионизме. Такой желанный, манящий, - один «ДОРФМАН» умер, не родившись. А, что поделаешь?
Вряд ли стоит пересказывать здесь всю аналитику статьи, но вот одной цифрой Паша очень  заинтересовался, а именно среднестатистическим периодом (во времени, конечно) полураспада.

Как, писал автор, необходимым и достаточным условием достижения такого результата мог служить  только физический скачек в прошлое по истечении некой константы времени. Никакие модные на  сегодня виртуальные хитрости здесь значения не имели. Необходим был реальный возврат.
Предполагаемое значение константы приводилось немалое и равнялось 5123 дню. Ну, цифра, как цифра, в десятичном привычном исчислении, похожая на многие другие.
Смысл статьи и самого открытия заключался в том, что небезызвестное число «пи» умноженное на один ностальгин, как раз и ровнялась этому многозначительному периоду.
Паша ухмыльнулся прыткому аналитику и способности выращивать гонорары на такой тоскливой, болотистой почве, полностью лишенной солнца и тепла, какой являла собой ностальгия.
Затем он машинально разделил эту цифру на триста шестьдесят пять, получив четырнадцать лет с небольшим хвостиком.

По спине пробежали мурашки, и холодный пот покрыл надбровные дуги. 
От судьбы еще никому не удалось убежать, что доказывает и эта история, так как именно  четырнадцать лет для Паши уже закончились, а до хвостика оставалось всего неполных четыре дня.
А въедливый автор статьи предупреждал, что не выполнение заданного условию зачастую  (он приводил и статистическую выборку) приводит к летальному исходу.
- Только этого мне еще не хватало, - прошептал Паша.
«Так можно и статистику разрушить», - промелькнула беспокойная мысль, и Паша позвонил своей знакомой. (Возможно, его смутило слово – «полураспад», которое исследователь объяснить забыл
или не захотел).
Понятно, что о господине Дорфмане своей знакомой Паша умолчал, а вот билет на самолет попросил, и уже на следующий день приземлился в точке ИСХОДА.

В полете. В самолете Паше  несказанно повезло, рядом с ним сидело прекрасное создание, с печальными серо-зеленными, с поволокой глазами, задумчивое и грустно-романтичное. 
Он любил красивых девушек. Но не подумайте чего-либо дурного…. Он смотреть на них любил. 
Паша никогда не предавался иллюзиям, в лифте дома было вмонтировано огромное зеркало, которое внятно подсказывало, - на девушку какого возраста Паша мог бы рассчитывать.
И, тем не менее, Паше не терпелось познакомиться с попутчицей, и он представился, слегка привстав, насколько позволяла нависающая верхняя полка. Ему приветливо ответили и даже  назвали имя.
Девушка говорила с акцентом русских, привезенных родителями в возрасте десяти – пятнадцати лет и поэтому имя свое она произнесла не совсем с городским выговором. Но Паша догадался, что зовут ее Настя (она же произнесла Носта). Правда, везение быстро закончилось.
Оказалось, что это не ее место, и девушка, не смутившись, выскользнула с сидения, протиснулась в проход мимо Паши, даже не прикоснувшись к его коленям, что для самолетной тесноты казалось невозможным. Паша проследил, как она исчезла за занавесом в носовой части самолета, и был 
благодарен ей за это кратковременное видение.
«А если Дорфман прав, и именно сейчас произойдет этот самый, неразгаданный, полураспад?»
Паша стал мысленно торопить пилотов. Ему это вскоре удалось, самолет сдвинулся с места. 

Носта, Носта, - ностальгин,
Пора скушать, - кумадин….

Паша принял ежедневную дозу лекарств и удовлетворенно закрыл глаза.

Грибоедов канал или Мойка.  Портрет Насти Паша хранил в своем семейном альбоме. Это была фотография в последнем десятом  классе. Ретушь выполнена была профессионально. Настя после уроков почти всегда ждала Пашу у дверей школы. Они много зимой гуляли по каналам Города, и Паша рассказывал Насте, как он будет устраивать свою жизнь. Паше нравились камни и ограды набережных каналов. Паша даже  поделился с ней, что никогда с будущей женой не будет спать в семейной общей кровати. 
Настя слушала его и по этому поводу тоже не возражала. Он рассказывал Насте, что кончит институт и уедет в дальние края, он докажет, что способен на многое. Он говорил, что страна  большая и жить нужно там, где строят новую жизнь.
Но продолжить прогулки с Настей Паше не дали двигатели самолета. Они 
опустили для него занавес тех четырнадцати с  хвостиком лет, которые он провел на земле своих предков.


Парение. Упомянутый выше занавес подняли вновь две девочки на пути назад и тоже в самолете, который уже набрал высоту.  Девочки эти были знакомы, но оказались по разные стороны прохода, каждая у своего окошка. Они весело обменивались подарками, а отцы, передавая разноцветные пакетики, говорили с ними на иврите, иногда, вставляя неизвестные девочкам слова на уже не родном для Паши русском языке. Эти несколько  слов  превратились в сознании Паши в черту, там позади, юпитеры погасли и он понял, театральное представление прошедшей недели, где неожиданно он оказался примадонной,  закончено. 
Девочка, сидевшая справа, еще не доросла до такой степени, чтобы полностью загородить  круглый иллюминатор, и Паша мог разглядеть кусочек земного шара, над которым самолет скользил и который разделил две его жизни, так непохожие друг на друга.
Но состояние Пашиной души все еще можно было определить, как «парение», так много радости вошло в нее за неполных семь дней и шесть ночей, вместившихся между перелетами.
Паша улыбнулся. Стюардесса с подносом прохладительных напитков ответила на улыбку, но не стала  его беспокоить, решив сэкономить на спящем пассажире бутылочку пива. 

После школы.  Настя пришла к Паше неожиданно, чтобы отдаться. Паша сидел безвылазно дома, готовясь к  сочинению - последнему вступительному экзамену в университет. Впервые за последние школьные  годы он перестал видеть Настю каждый день. В Городе шел дождь.  Настя скинула на пороге промокший плащ и глаза ее застилали дождливые слезы. Она обняла его  сразу, впервые за долгие, уже ушедшие школьные годы. Рыжие ее волосы прилипли к Пашиным щекам.
Дождь уничтожил все запахи. 
Паша ответил, сам испугавшись следующих мгновений. Он не помнит как, но вдруг увидел Настю  обнаженной, лишь в кружевных полупрозрачных трусиках – поразила слегка отмеченная, почти мальчишеская грудь. Настя заплакала – Паша слишком долго ее разглядывал. 

Паша упал на колени, потянул Настю за собой и прижался на дощатом полу к ней своим возбужденном до безумия телом. Не зная, что именно необходимо делать, он сильнее и сильнее сливался с девушкой, почти потеряв сознание. Паша почувствовал судороги - его неопытная 
мужская сила выбилась наружу, не считаясь ни с чем…. Через несколько мгновение объятия его ослабли, стало стыдно, неловко, неуютно. Настя опять заплакала, не понимая происходящего, поднялась над Пашей, скрестила руки на груди. Паша уткнулся лицом в пол и замер. «Уйди. Дай мне встать, зачем ты пришла?», - и стал ждать.
Он слышал какие-то звуки в нетерпении, чтобы все скорее кончилось. 
Хлопнула дверь.
- Господа, пристегните ремни. 
Защелкали алюминиевые язычки. 
«Ненужное совпадение. Может, действительно, попутчицу зовут Носта?» 

Встречающие. Когда Пашу спросили через несколько минут после приземления в прошлую жизнь о планах, он ответил, что их нет. 
Потом, уже на второй день, ему было стыдно, что его посчитают вруном, хотя раньше он всегда держал себя за достаточно честного, правдивого и достаточно порядочного человека. 
Планов у Паши не было, но случилось так, что свободного времени тоже не оказалось. Все дни походили на цепочку давно подготовленных и хорошо спланированных встреч, причем долгожданных.
Но у него действительно не было никаких планов, - были только желания. Он так боялся, что  они не сбудутся, что старался скромностью своей (назовем это так), уберечь их (желания) от сглаза. Паша всегда боялся планировать, так как невыполненный план больше разочаровывает,
чем не сбывшееся желание.

Еще большее недоверие встречающих вызвало само столь неожиданное и как бы случайное  появление Паши в ГОРОДЕ, возвратиться в который так давно его звали и так искренне  многократно повторяли приглашения. А он все отмалчивался или плел какие-то нелепицы 
о прекрасных снах своих, о желании уберечь сказку от реалий, или еще что-то, такое же  невнятное и несуразное. А тут, - вдруг свалился…. 
Опять литературный вымысел, - Паша достаточно плавно приземлился под аплодисменты  оставшихся в живых и несказанно довольных благополучному исходу соотечественников. 
Паша тоже похлопал в ладоши, поблагодарив пилотов, которым удалось и на этот раз благополучно погасить бешенную скорость. Теперь Паше и сам господин Дорфман был нипочем.
- Почему ты Пашенька так неожиданно решился? Да еще без всяких планов?

И Паша прямо в аэропорту честно рассказал встречающим о произведение числа «пи» на один  «ностальгин», что равнялось (вы-то еще, надеюсь, не забыли) 5123 дням, но, заметив веселые огоньки в глазах вполне подходящих под определение старых, своих друзей и родственников,
смутился и привел в дополнении другую причину. Другая причина была принята более серьезно, хотя тоже не с полным доверием. Пашу все помнили как большого шутника.
- Мне девушка приснилась.  А она с вами живет.
Выручила Пашу Носта, порхнувшая мимо их компании и подарившая всем такой прекрасный и такой задумчивый взгляд. Девушка явна была из местных - шла без всякого багажа и даже сумочки,

Вранье. Вся Пашина компания все, все до одного, сразу же забыли об алогичности происходящего. 
Девушка была так прекрасна в своей грусти, и к тому же она успела порывисто, только на  одно мгновение, обнять Пашу, что у всех возникла одна и также мысль, они с Пашей прилетели  вместе и их багаж тоже совместный. 
Паша победно посмотрел на встречающих - ему на этот раз, кажется, поверили окончательно.
Паше Носта даже помахала рукой и сказала, - «До встречи!», что вызвало понимающие улыбки. 
Девушка скрылась. Паша тут же погрустнел, зачем-то начал оправдываться, что эта случайная  попутчица, которую он видел наяву лишь несколько минут, хоть и очень сладостных. 
Тут он опять сбился. Все понимающе переглянулись. А чего тут неясного?

Носта, Носта - не шали,
Под часами – ровно в три!

И тут Паша опять соврал – иначе бы ему опять не поверили. 
- Эта Настя, мы с ней не виделись 40 лет и случайно встретились в самолете. Она из  монахинь русского девичьего монастыря.  Школьная моя подружка.
Встречающие переглянулись. Девушке было от силы 20 лет, а скорее всего 18. 

Город.  Итак, - ГОРОД.
ГОРОД раскрылся перед Пашей сразу, не утаиваясь на задворках. Он (город) возник без  предупреждения, поглотив Пашу и его встречающих в громады своих камней и протяженные асфальты.
Природная болотистая равнинность его, позволила примкнуть аэропорт непосредственно к одному из главных проспектов. Слетавшие с небес гости уже через минуты вовлекались  здесь в городскую суету, становясь частью транспортного потока, падающего через «воронку» площади Победы. 
Ощутив вокруг себя родное, Паша как раз и воспарил, ни разу ни опустившись всю неделю. (Впрочем, об  этом уже упоминалось ранее).

Паша попросил высадить его на проспекте Космонавтов.
Он ступил своей красовкой на липучках прямо на травяной газон и, не оборачиваясь, прошел за угол бывшего мебельного магазина. Дверь лестничной площадки была раскрыта как в тот день. Паша присел на ступеньку.

Дальнее плаванье.  Настя изменилась за последними десять лет. Паша не удивился встрече. И усевшись за стол, заставленный закусками и бутылками, сначала даже засомневался.  Следы неудавшегося опыта по химии исчезли. Он застыл с рюмкой в руке и не сводил с не глаз.
- Пластическая операция, - сказала она сама через стол, заметив сомнение в его взгляде.
- Ты одна, - это они уже покачивались под мелодию танго.
- Муж в плавании…. На полгода….
- Хорошо выглядишь…. Я часто тебя вспоминаю.

Заиграла музыка. Настя опустила голову на его плечо и прижалась. Паша любил «Маленький цветок». 
Он почувствовал музыку еще сильнее.
Они снова встретились через неделю. Паша оставил свой «запорожец»  на параллельной улице и к этому дому дошел дворами. Он подождал, пока лифт остановится внизу, и соседи Насти выйдут из парадной. Паша удалось подняться на шестой этаж незамеченным.
Оказалась, что  на Насте кружевное белье. Какая гормония любви и желанию счастья.
Они ни слова не обронили о школьных годах.
А может, они вообще не говорили. Нет, она спросила, - Ну, как жена?
- Как все, - изменяет.  Он приходил в этот дом несколько лет.

Парение.  Паша воспарил настолько, что даже крайняя убогость подъездов и лестничных площадок ГОРОДА не повлияла на возникшее ощущение счастья, значит, сила потоков радости охвативших нашего героя
намного превышала злодейские козни не до конца еще цивилизованных, отдельных жителей. 

Мрачные лестничные площадки лишь доказывают ему, что процесс начался, идет и пока не  закончился. Разве он и сам не страшился этих замкнутых, темно-зеленых или грязно-коричневых пространств в течении всех пятидесяти лет прошлой его жизни, постоянно ожидая удара ножом
из темноты лестничных ступеней или выстрела с верхней ступеньки.

Милиция – полиция. Милиция остановилась на лестничной площадке, которая после капитального ремонта дома, где Паша играл свою свадьбу на деньги родителей, сохранила просторность парадных лестниц 
дореволюционных домов буржуев. 
Всего несколько часов, как Паша внес, но скорее всего запыхавшись втащил, свою уже жену  на третий этаж. Он точно знал, сколько ступеней между пролетами и был по-настоящему  счастлив, когда досчитал до последней.

Свадьба только разгоралась, и Паша буйно отплясывал нечто, хотя заметил – отец хмурится  от недовольства. Паша не остановился и притопывал изо всех сил. Он решил задать тон гостям.
Студенческая братия должна забыть, что они не на бескрайних просторах Казахстана в  студенческом отряде, и костер из шины КАМЗА еще не догорел. Самые близкие друзья его поддержали. Посуда в буфете не звенела, так как была на длинных столах. Плясали в комнате,
коридоре и на широкой лестничкой площадке.

Паша все-таки остановился, но говорить еще не мог – только дышал. Он встал у последней ступеньки, глядя на милиционеров сверху вниз, как бы прокрывая молодую жену, родителей  и гостей. Милиционеры повернулись и стали спускаться, а за ними нижние соседи, в длинных  домашних халатах.

Застолья.  Слава застольям, - оно соединяло, разрушая пробел времени и, как и писал господин Дорфман,  в своем труде, каждая такая встреча с доверительной вероятностью 0,85 уменьшала в итоге  «ностальгический объем» на единицу. Причем, что интересно, на этот процесс не влияло  ни количество выпитого, ни качество съеденного.
(Как отмечалось в конце работы Дорфмана, по этому поводу им было поданы документы на признание научных результатов «открытием».)

Когда Паша снова попадал на лестницу, то уже не замечал ни подъездов ни площадок, а хмельная радость от встречи с прошлым, только усиливалась под фонарями незабытых им улиц и площадей. 
Устали? Сейчас, только несколько строк. Вот-вот мы перейдем ко второй странице, но перед  этим.

Возвращение.  Жилищ Паша посетил много и, перебирая их в памяти сейчас, в обратном полете, он задремал,  а проснулся от бурных аплодисментов.  Самолет катился по земле.

Во сне Паше приснилась Носта, которую он нежно обнял,  но видно не рассчитал сил, так как она испустила дух и тихо напоследок прошептала, - убийца. 
«Носта, - не уходи….», - видно вскрикнул во сне Паша. «Что,- спросил сосед, - вы просите  лекарство ностальгин?» «Извините, задремал», - смутился Паша. «Откуда он знает про ностальгин?
Видно тоже статью прочитал».

- Нет, я принимаю кумадин.
Разбудили его вовремя. Самолет выруливал к новому зданию аэропорта. 

Две благополучных посадки в течение одной недели это безусловный успех.  И Паша, еще не приподнявшись с кресла, продолжая начатое неделю назад парение, подытожил, - поездка удалась. Он набрал номер телефона своей старенькой мамы и доложил о прибытии.
Ох, поторопился наш герой, - поездка может быть и, действительно, удалась, только тот ли это Паша, не подменили ли его. А что, так бывает, подсунут двойника, а настоящий, тот который  раньше был, - исчезает, причем бесследно.
Все началось с очереди к милым девушкам на проверку паспортов, которые печатями постукивали и в глаза пристально смотрели. 

Сам себя перепутал. Стоял Паша, стоял, долго так стоял, терпеливо, и, наконец, застыл у окошка, чтобы помочь  девушке в форме свершить опознание его личности.
Девушка в глаза смотрела дольше обычного, а потом спросила, где он живет. Паша стал вспоминать, и признался, что здесь. 
- Так, что ты в очередь к иностранцам встал?  Паша посмотрел
на табличку над окошком, а она гласила, что здесь обслуживаются только иностранные граждане.
- А я кто?
- Ты же сам сказал, что здесь живешь, или пошутил?
Паша смутился, и пошел в другую очередь стоять, а сам подумал, что это плохая примета. 
А потом он вспомнил Насту, ее серо-зеленые глаза с поволокой. А действительно, кто  я теперь? – спросил он снова, но теперь уже сам себя.
Новая здешняя  очередь ему попала плохая. Впереди оказался бедуин с тремя женами  и бесчисленными детьми. Опознать их все девушке в кабинке было не просто, а главное долго.  Пока Паша стоял, время шло и шло, а когда его выпустили чемодан забирать, чемодана  не оказалось.

Плохие приметы. 
Час искали чемодан и где-то нашли, - снова подумал, «Еще одна плохая примета. Уже вторая подряд».
Сел Паша в такси, белое и большое. Подумал, что все позади,  ан нет - опять ошибся.
- Тебе куда ехать? – зачем-то спросил таксист, кстати, на русском.
Паша вздрогнул и приземлился, теперь уже окончательно. Его целую неделю никто на русском не называл   на ты.
- Да здесь недалеко, в ….
- Ну и денек, ни одного настоящего пассажира! О цене договоримся или по счетчику?
- Мне квитанция нужна, включай счетчик, - сказал Паша и показал рукой какой счетчик.
- Вот угораздило, ты, что рукой машешь. С тобой же вежливо, по-хорошему разговаривают,  а ты размахался.
Паша руки положил на колени и постарался больше не шевелиться. 
«Три неприятности, одна за другой, - это тоже плохая примета, троица ведь». Ему захотелось остановить такси и выйти посреди дороги, но наказывать самого себя на этот раз Паша  не решился. Ехали быстро и недолго.

Таксист злобно ждал, пока Паша вытащит свои вещи из багажника, и укатил, даже не сказав  на прощание, - «Спасибо!»
«Наверно не стоило возвращаться…», - несвоевременно решил Паша. 
Паша стоял у дома, жара обняла его как родного. Семидневное парение прекратилось, и он  понял, что действительно приехал. Паша оглянулся, и ему снова показалось, что приехал он не туда, - за стеклянной дверью переливался под мрамор с вазонами деревьев парадный вход.
Зеркало в лифте подтвердило, что впервые за неделю он оказался один. Один он открыл свою  квартиру и сразу включил компьютер. 
В фотоаппарате просились наружу триста пятьдесят четыре отснятые им самим свидетельские показания.
Всего несколько минут и замелькали на экране прошедшие дни. 

Предательство. Паша очнулся от телефонного звонка и, оторвавшись от экрана компьютера, прошел к мобильному  телефону в салон, но с большим опозданием, не успев ответить. Зато он успел бросить взгляд
на цветы за оком. Цветы сдались жаре и решили погибнуть, отомстив ему за предательство. 
Цветы не могли знать, что Паша уехал лишь на неделю, и что будут спасены. В суматохе  скоропостижных сборов Паша успел объяснить лишь собачке, что скоро вернется, по дороге  в ее временное жилище. Поэтому цветы не могли этого слышать.  Цветы погибли, но Паша обильно полил их, стараясь как бы защитить себя от неминуемого возмездия, и поехал к Баруху - он безумно соскучился по морю.

Старый знакомый. До моря Паша добрался вроде бы без помех, но  последняя улица была перегорожена строителями. Паше  пришлось изменить накатанный маршрут, он начал плутать по улочкам, пересек и…. Он не был у этого средних размеров МАРКЕТА с той поры. 
Паша остановил машину и вышел.
МАРКЕТ находился на углу, самой мрачной улицы, а скорее всего пародией на улицу виденную им когда-либо. Однако улица эта вела непосредственно Пашу на рынок.
Именно вела, так как автобус себе в те времена Паша позволял только в обратную сторону, уже  нагруженный продуктами. Чтобы добраться от Пашиного жилища до рынка, надо было прогуляться по этому проспекту от дома с номером 120 до номера один и дальше. Но дальше было море. 

Мрачная, черно серый с обветшалыми, почти разваленными трех, четырех этажными домами,  улица могла разбить самое лучшее состояние духа. Красотам глубин на пару с лазурным куполом надо было здорово постараться, чтобы привести Пашу в чувство на набережной, примерно 
в километр, до первых рыночных прилавком с криками и нарядным изобилием даров природы. 

В перерывах между походами на рынок Паша посещал этот Маркет, и однажды продавец, почти  ровесник Паши по возрасту, но прибывший гораздо раньше в страну из из южной республики СССР, 
поинтересовался, откуда Паша приехал. Паша рассказал про Город.
- Как ты мог из Города в эту дыру залезть?
Паша тогда ничего не ответил и не стал объяснять не очень умному, что он, Паша вернулся к своим  предкам, что теперь его станут все уважать, что он, Паша участник великого процесса. Он не стал также  рассказывать продавцу, как интересно ему учить новые буквы, слова и какая прекрасная  жизнь его ждет.

Паша решил проверить - жив ли продавец. Он вспомнил, что тот, видно когда-то, по случаю,  посетил Город, и Паша хотел поделиться с ним. Паша заглянул вовнутрь. Продавец еще жил.
- Здорово! Что-то давно не заходишь?
- Да лет пятнадцать не был?
- Ух, ты – не заметил?
- Я тоже. Я из Города приехал.
- Молодец! А что ты там делал?
- Симфонию в филармонии слушал…. Малера…. Немецкий композитор, жил в начале двадцатого века.
- Ну и как?
- Громко играли…. Оркестр большой. Люстры…. Красный бархат…. Ну, ты понимаешь!?!
- А ты сам-то музыкант?
- Нет – я системный администратор! Счастливо.
- Заходи еще.

Филармония. Паша купил у продавца МАСТИК. Он не мог совсем разочаровывать старого знакомого и хотел  увеличить его доход. Однако в кошелке у Паши оказались одни рубли и копейки (все местные  он отдал таксисту) и МАСТИК продавец ему одолжил.
- В следующий раз заплатишь…, через пятнадцать лет.
Паша поехал дальше, а перед глазами его (он сидел филармонии на пятом ряду) ждали   взмаха палочки первая и вторая скрипки….

В Филармонии Паша оказался с друзьями. Билеты стоили дорого, но он так и не узнал – сколько? Друзья денег с него нигде и ни за что не брали. Паша постеснялся попросить и за Настю. 
Ему так захотелось показать ей место, где он сделал первое предложение в жизни.  Паше тогда отказали, и не просто отказали, а с большим удивлением и даже гневом. 
Рядом с тем местом, где Паше отказали в тот вечер, стоял бюст Бетховена. Они (Бетховен  с Пашей) ничего не ответили на отказ. А в следующий раз, может быть через год, Паша к бюсту  подошел с женой. Он рассказал жене снова, как сделал ей предложение здесь. Жена заплакала и вернулась на бархатные скамейки, которые тянулись по стенам зала за белыми колоннами  посидеть. У них не было мест, и сидеть удавалось только в антракте. Стипендий на жизнь  им не хватало. Свадьбу год назад оплатили родители Паши. 

Свадьба. Больше всего обрадовалась Пашиной свадьбе мама, так как она очень боялась, что эта рыжая  стерва (так мама Паши называла Настю, у которой были прекрасные светло каштановые волосы),  «захомутает» ее сыночка. 
Родители Паши мечтали для него о «еврейской девушке».
Свадьба была шумная. Настю Паша тоже пригласил на свадьбу. Но точно по середине свадьбы  Настя ушла, и это был последний раз, когда Паша ее видел в девушках. Свадьбу Паша сыграл не далеко от Мойки, и Настя, возможно, бежала по тем самым каменным плитам набережной,
где Паша рассказывал ей о своих планах на жизнь. 
Но Настю он не обманул – Паша никогда в дальнейшем не спал ночью вместе со своими женами в общей кровати.

Самый первый раз. Первый раз в Филармонию Пашу привел его дядя, музыкант, так тогда думал о нем Паша. 
Врезалась в память люстра, под которой он сидел и его собственные ботинки. На люстре  было множество хрусталиков и Паше казалось, что количество их точно совпадает с числом  услышанных звуков. Каждая нота вызывала сечение нового оттенка в хрусталике и смычки  словно скользили по световым лучикам.
Из-за этих ботинок, ноги в которых Паша засунул под кресла, как только мог, не дали ему  сдвинуться с места, до самого конца. Но у него тогда еще не было хронических заболеваний,  и он дотерпел до дома. 

Пятнадцатилетний Паша не знал - перед приходом в Филармонию надо одевать другие ботинки. 
Ботинок у Паши тогда были только одна пара, а до филармонии Паша играл в них в лапту во дворе дома. Двор и сегодня был землисто-глинянный (это Паша уже успел проверить - он посетил почти все дворы, где жил когда-то в Городе). Глина оставляла следы ха красных коврах парадной 
лестницы по пути в белококонный зал. Все взгляды праздной публики были устремлены на эти куски глины. В этом Паша не сомневался и до сегодняшнего дня.

Следующий раз. Этого раза лучше бы и не было. Они с женой традиционно совершали круги по фойе в антракте,
и Паше уже было не стыдно за ботинки, немецкую «Саламандру», которую тоже по блату принесла ему жена. Вернее она оставили коробку в такси, когда Паша выволакивал ее совершенно пьяную.
Таксист оказался порядочным человеком и приехал к ним через два часа. Он помогал Паше довести жену до квартиры и поэтому сразу нашел их квартиру. В комнату, где стоял бюст Бетховена Паша  жену больше не водил.

У стойки с пирожными стояла совершенно бледная Настя в шикарном, явно заграничном платье и,  увидев Пашу, показала глазам на выход, из фойе.
Паша сделал еще один круг, отпросился у жены в туалет. В соседнем небольшом зале, у бюста Бетховена стояла Настя.
- Что мне делать? Я попалась, - заплакала, но только слезами….
Паша спиной почувствовал холод. 
- Он знает?
- Ты что? Через две недели он уходит. К счастью на его судне срочно надо менять команду. 
Там, дизентерия – все лежат вповалку. Нам повезло.
- Хорошо – я все устрою, - сколько он времени его не будет?
- Как всегда – не меньше трех месяцев.
- Тогда все в порядке. 
Зазвенел первый звонок. Они не стали дожидаться второго. Настя даже не посмотрела ему в глаза, как обычно.

Кладбище во льдах.  - Завтра у меня полярники соберутся – приезжай.
- Завтра последний день – хочу белые ночи вспомнить, так что ты уж без меня. Да я для  вашей компании чужак.
- Зря, а то почти все, с кем я в Антарктиде тогда….
- Тебе бы поспать, а то ты даже под гром литавр Малера на плечо ко мне заваливался. 
- А на меня так всегда притушенные люстры действуют, здесь не в громкости дело. Зря, что не 
можешь…. Только одного не будет. Мы его там оставили…. Навсегда…. Не выдержал. 
Письмо получил – жена у знакомого в клинике аборт делала, а он уже к тому времени как   год зимовал. А ты говоришь жениться? Я уж как-нибудь свой век дотяну.
- Брось ты! Чего только на свете не бывает. Не все же на себя мерить…. А в каком году  это случилось.
- 1982. Ну, тогда прощай, счастливого тебе приземления и жары поменьше.
- Не совпадает. Давай дружище! А за филармонию с Малером и бюстом Бетховена спасибо.
- А причем здесь бюст Бетховена.
- Он много про меня слышал.
- А…, понятно…. Тогда еще раз, до новых….
Паша вошел в полуразрушенную парадную сталинского дома, не переименованного Московского  района. Московскому району повезло - он был по пути на Москву, а Москву еще не  переименовали.

У Баруха. Солнце заканчивало свою вечернюю посадку. Оставалось по Пашиным расчетам секунд десять….
На этот раз Паша заказал не маленькую бутылочку пива, а пол-литровую. 
Дул легкий бриз.
В воде плескались люди, а со стороны горизонта за бурунами волн иногда возникал темной точкой пловец. Он уверенно приближался к берегу. 
- Барух, я в России гостил неделю, - Паша продолжал наблюдать за еще далеким пловцом.
- А я там никогда не был.
- Возьми туристскую поездку в ГОРОД, - не пожалеешь.
- Нет, мне и здесь не плохо. Сейчас сезон, много клиентов. Надо немного заработать, а то  зима меня почти обанкротила.
- Если соберешься, я тебе подскажу, где стоит побывать.

У стойки сгрудилось семейство, явно свеженькие эмигранты из России, и выбирала мороженое  по большому плакату, где был изображен весь ассортимент. Хорошо продуманная, яркая реклама позволяла без знания языка заказать желанное. Барух поспешил их обслужить, - людям было жарко.

Пловец уже коснулся ногами дна и стал выходить, - «Это должно было случиться, - иначе, зачем было затевать весь этот перелет?» 
Паша застыл и не сводил с выходящего глаз. Когда показались из-под воды руки, он облегченно вздохнул. Татуировка моряка дальнего плавания не оставила больше сомнений. И часы подводника тоже.  

- «Сколько время?», - спросила изрядно уставшего мужчину полная дама с маленьким черноглазым мальчуганом у самого берега.
- «Пол шестого», - ответил ей тот, и Паша вздрогнул от звука незабываемого им ни на минуту голоса, правда, более глуховатого, чем в их последней встрече на их с Настей свадьбе.
«Откуда он знает местный? Наверное, теперь он все знает…?»

Мужчина сделал шаг на бетонную площадку заведения Баруха, влажную от набегающей волны и стал  подниматься по лестнице, направляясь к месту, где под тентом сидел Паша. Ресторанчик Баруха  (как вы помните), примыкал непосредственно к морскому прибою, прилепившись к неровной,  земляной стене обрыва.
На нем были сатиновые черные трусы, почти до колен.
Паша отодвинул стул и освободил его от своей шапочки, ключей от автомобиля и кошелька,  переложив все на белую пластмассовую столешницу с отверстием посередине. Места хватило. 
Теперь он был не один. Сегодня одиночество было бы особенно в тягость
- А я думал, мы уже никогда не встретимся. 

- Я отпросился. Но ненадолго. Ты не виноват, Паша. Она мне все рассказала до свадьбы. Но я надеялся, что… Я ушел не из-за тебя – из-за себя. 
Помолчали. Паша решил сменить тему.
- Видишь, ГОРОД снова переименовали. 
- Да, мне рассказывал один из прибывших. Не помню, правда, кто. Тоже моряк дальнего плавания
Подошел Барух.
- Что-нибудь принести?

Паша непонимающе посмотрел на хозяина, пытаясь отделить мысли от вопроса на иврите.
- Нет, нам больше ничего не надо.
Барух тоже непонимающе посмотрел вокруг.
«Сколько лет в СТРАНЕ, а до сих пор путает множественные формы с единственным числом. 
Старый видно уже, - не потянуть еще один язык». 
- Пожалуй, принеси счет, - спохватился Паша, заметив взгляд Баруха по сторонам, - Мне надо вернуться домой, у меня файл открыт на компьютере. Я альбом о поездке делаю. Потом принесу, покажу тебе ГОРОД.
- А, о твоей поездке в Россию?
Паша неотрывно смотрел вдаль, - солнце здесь  садится точно за горизонт.
«Что-то этот седой русский сегодня «не в себе»», - ворчал Барух, выписывая квитанцию.

- Ну, я пойду, пора.
Он поплыл в сторону горизонта и быстро исчез в уже ставших темно-синими волнах.

Ошибка Дорфмана. Первое, что Паша сделал, вернувшись домой, - он подошел к окну. Цветы словно очнулись,  заметив хозяина, выпрямились, а листочки развернулись в сторону упавшего за море солнца. 
Небо еще светлело, но уже спускались сумерки….
Внизу, на автомобильной стоянке, около его машины стояла девушка.
Стояла она как-то очень печально, опустив голову. Паше с восьмого этажа было невозможно  разглядеть ее лицо, а тем более опущенное вниз. Но он узнал ее по платью. Платье было  похоже на платья балерин… и туфли тоже.
Собака забралась на кресло и лизнула Пашину руку. Она тоже увидела девушку, но лаять на  нее не стала, как будто была уже с ней давно знакома. Паша нагнулся к ней, а когда снова посмотрел в окно, - девушки уже не было.

Носта, милая моя,
Нет житья мне без тебя.

Скорее всего, Дорфман ошибся.  Но ведь нет закономерностей без сключений.

КОНЕЦ

Комментарии автора:
Кумадин – лекарство при аритмии сердечной мышцы;
Барух – владелец ресторанчика, где Паша часто проводил время.