Посвящается памяти Татьяны Алексеевны Колмогоровой
Д. Евтино Беловского р-на Кемеровской области
Деревня. Берег топкой речки,
Где вся трава истоптана скотом.
Плетни, строенья и дымок из печки.
В домишке - Таня в фартуке простом.
Теперь она - лишь тихая старушка,
Осталась в домике одна.
Рассохлась в погребе кадушка.
Болят к ненастью ноги и спина.
Одной ночами одиноко, страшно.
Не греет жарко топленая печь.
Поутру попроведает Дуняшу.
И надо будет шанежек испечь.
Уже давно неможется подруге.
И то сказать - годков её не счесть.
Прилипли к старым хвори и недуги.
Лежит она, не может пить и есть.
Едва рассвет своим холодным оком
Заглянет в это ветхое жильё,
И баба Таня в зипуне широком
Несет развесить мокрое бельё.
А заодно набрать угля, дровишек.
Суровы в эту зиму холода.
А раньше - полон дом детишек,
Сама она здорова, молода.
В войну тогда откуда брались силы?
И не просила милости властей.
Сама копала и сама косила,
Одна растила маленьких детей.
Но вот минуло вроде лихолетье.
И муж живой вернулся. Повезло.
И незаметно подрастали дети,
Лихим годинам, голоду назло.
В заботах деревенских тяжких:
Скотина, огород, с утра и допоздна,
И Таня вдруг заметила, однажды:
Покрыла ее косы седина.
Ушёл супруг в крестовый дом за речкой.
До срока жгли военные года.
Идет она к иконе с жёлтой свечкой.
Просить у Бога милости суда.
Ещё - чтоб сын её скорей приехал.
Поможет дров побольше нарубить.
Домишко как сама хозяйка, ветхий.
А в новом ей теперь уже не жить.
Позвали как-то дети маму в гости.
Живут две дочки в городе большом.
А в поезде всю ночь болели кости.
Едва нашла многоэтажный дом.
Оно, конечно, город – не деревня.
Тепло в квартире, тёплый туалет.
Как близнецы, подстрижены деревья.
Ни огорода, ни скотины нет.
Привыкла смолоду к подъёму рано.
А на перину не похож диван.
Воды налить бы в чайник из-под крана.
Закашлял недовольно зять Иван.
А дочкин голос, очень возмущенно:
- Ну, мама, и чего не спишь опять?!
Притихла на диванчике смиренно.
Хоть глаз коли - совсем не хочет спать.
И вспомнилось, как не давали дети
Ей спать. И дни, и ночи - кувырком.
Как поднималась рано, на рассвете,
Чтоб напоить их тёплым молоком.
Вот появились в доме внуки. Внуки!
Как снова Ожил в детских криках дом!
В делах, в заботе голова и руки.
Но разлетелись дети. В горле - ком....
А вот теперь она всем спать мешает,
Хоть и старалась очень не греметь.
Обузой быть? Домой! - Она решает.
Назад. В деревню. Там и умереть.
И вот теперь холодными утрами,
Когда еще не растопилась печь,
Она шуршит подшитыми пимами,
Когда захочет, может встать и лечь.
И никому на свете не мешает.
Никто со злом не скажет, не кричит.
Пальтишко старое совсем ветшает.
А нового теперь ей не купить.
На пенсию совсем надежды нету.
Хватило бы на хлеб и молоко.
Страна дарует нищую диету.
И правды нет. До Бога далеко.
Но баба Таня жалобы не любит
Ни на здоровье, ни на бедноту.
Послушает, как жалуются люди
И пожалеет старца, сироту.
И никого она не осуждает,
А если что, то просто промолчит.
И рая на земле не ожидает,
Ни на кого она не закричит.
И каждый день - как на работу - к Дуне.
К подруге, в одинокий дом.
А ведь была красавицей-певуньей.
Хлебнули вдоволь всякого в былом…
Однажды, в день жестокой стужи,
Когда метель рыдала за окном,
Остыл подругой принесённый ужин.
Ушла Дуняша в муках на покой.
Закрыла ей навек глаза подруга,
Слезу смахнув с дуняшина лица.
А за окном кружила в пляске вьюга.
И падал снег на землю без конца.
Похоронив подругу, баба Таня
Затосковала в домике своём.
Давно осела и остыла баня.
Бывало, с Дуней парились вдвоём.
И никого вокруг, кому открыть бы душу.
И не с кем посудачить, помолчать.
Привыкли люди телевизор слушать,
А стариков совсем не замечать.
Податься к сыну?
Снова в город ехать?
А как снохе приглянется она?
Не станет ли обузой и помехой?
Молчит в окне застывшая луна.
Приехал сын. Как тяжко ей, как тяжко
Опять свои вещички собирать.
И поняла: всё кончено, бедняжка.
Что в город едет к дочке умирать.
И вскоре нам печально позвонили,
Что бабу Таню привезли в село,
И меж берез её похоронили.
И снегом холмик скорбный замело.
Поют ей колыбельную берёзы.
А снег, и дождь стекают, будто слёзы.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0093632 выдан для произведения:
Посвящается памяти Татьяны Алексеевны Колмогоровой
Д. Евтино Беловского р-на Кемеровской области
Деревня. Берег топкой речки,
Где вся трава истоптана скотом.
Плетни, строенья и дымок из печки.
В домишке - Таня в фартуке простом.
Теперь она - лишь тихая старушка,
Осталась в домике одна.
Рассохлась в погребе кадушка.
Болят к ненастью ноги и спина.
Одной ночами одиноко, страшно.
Не греет жарко топленая печь.
Поутру попроведает Дуняшу.
И надо будет шанежек испечь.
Уже давно неможется подруге.
И то сказать - годков её не счесть.
Прилипли к старым хвори и недуги.
Лежит она, не может пить и есть.
Едва рассвет своим холодным оком
Заглянет в это ветхое жильё,
И баба Таня в зипуне широком
Несет развесить мокрое бельё.
А заодно набрать угля, дровишек.
Суровы в эту зиму холода.
А раньше - полон дом детишек,
Сама она здорова, молода.
В войну тогда откуда брались силы?
И не просила милости властей.
Сама копала и сама косила,
Одна растила маленьких детей.
Но вот минуло вроде лихолетье.
И муж живой вернулся. Повезло.
И незаметно подрастали дети,
Лихим годинам, голоду назло.
В заботах деревенских тяжких:
Скотина, огород, с утра и допоздна,
И Таня вдруг заметила, однажды:
Покрыла ее косы седина.
Ушёл супруг в крестовый дом за речкой.
До срока жгли военные года.
Идет она к иконе с жёлтой свечкой.
Просить у Бога милости суда.
Ещё - чтоб сын её скорей приехал.
Поможет дров побольше нарубить.
Домишко как сама хозяйка, ветхий.
А в новом ей теперь уже не жить.
Позвали как-то дети маму в гости.
Живут две дочки в городе большом.
А в поезде всю ночь болели кости.
Едва нашла многоэтажный дом.
Оно, конечно, город – не деревня.
Тепло в квартире, тёплый туалет.
Как близнецы, подстрижены деревья.
Ни огорода, ни скотины нет.
Привыкла смолоду к подъёму рано.
А на перину не похож диван.
Воды налить бы в чайник из-под крана.
Закашлял недовольно зять Иван.
А дочкин голос, очень возмущенно:
- Ну, мама, и чего не спишь опять?!
Притихла на диванчике смиренно.
Хоть глаз коли - совсем не хочет спать.
И вспомнилось, как не давали дети
Ей спать. И дни, и ночи - кувырком.
Как поднималась рано, на рассвете,
Чтоб напоить их тёплым молоком.
Вот появились в доме внуки. Внуки!
Как снова Ожил в детских криках дом!
В делах, в заботе голова и руки.
Но разлетелись дети. В горле - ком....
А вот теперь она всем спать мешает,
Хоть и старалась очень не греметь.
Обузой быть? Домой! - Она решает.
Назад. В деревню. Там и умереть.
И вот теперь холодными утрами,
Когда еще не растопилась печь,
Она шуршит подшитыми пимами,
Когда захочет, может встать и лечь.
И никому на свете не мешает.
Никто со злом не скажет, не кричит.
Пальтишко старое совсем ветшает.
А нового теперь ей не купить.
На пенсию совсем надежды нету.
Хватило бы на хлеб и молоко.
Страна дарует нищую диету.
И правды нет. До Бога далеко.
Но баба Таня жалобы не любит
Ни на здоровье, ни на бедноту.
Послушает, как жалуются люди
И пожалеет старца, сироту.
И никого она не осуждает,
А если что, то просто промолчит.
И рая на земле не ожидает,
Ни на кого она не закричит.
И каждый день - как на работу - к Дуне.
К подруге, в одинокий дом.
А ведь была красавицей-певуньей.
Хлебнули вдоволь всякого в былом…
Однажды, в день жестокой стужи,
Когда метель рыдала за окном,
Остыл подругой принесённый ужин.
Ушла Дуняша в муках на покой.
Закрыла ей навек глаза подруга,
Слезу смахнув с дуняшина лица.
А за окном кружила в пляске вьюга.
И падал снег на землю без конца.
Похоронив подругу, баба Таня
Затосковала в домике своём.
Давно осела и остыла баня.
Бывало, с Дуней парились вдвоём.
И никого вокруг, кому открыть бы душу.
И не с кем посудачить, помолчать.
Привыкли люди телевизор слушать,
А стариков совсем не замечать.
Податься к сыну?
Снова в город ехать?
А как снохе приглянется она?
Не станет ли обузой и помехой?
Молчит в окне застывшая луна.
Приехал сын. Как тяжко ей, как тяжко
Опять свои вещички собирать.
И поняла: всё кончено, бедняжка.
Что в город едет к дочке умирать.
И вскоре нам печально позвонили,
Что бабу Таню привезли в село,
И меж берез её похоронили.
И снегом холмик скорбный замело.
Поют ей колыбельную берёзы.
А снег, и дождь стекают, будто слёзы.