Солдатское счастье

 

 

Воды Амударьи отделяют нас от советской погранчасти, только изредка можно поорать и помахать руками солдатикам, находящимся по ту сторону границы с мятежным государством. Ребята отвечают тем же, но между нами – роковой рубеж. Они в своей стране, мы – на чужбине, в полностью враждебной обстановке. Правда, и на заставе служится не легче – провокации на земле, воде и в воздухе нередки на советско-афганской реке. А мы-то и вовсе живой мясной заслон на линии перекрестного огня.

 

 

Войсковое подразделение части состоит из нескольких палаток  прорезиненного брезента с двухъярусными койками почти на сорок пять персон. В таких жилищах имеются буржуйки для обогрева в зимнее время: температура воздуха здесь может опускаться в холодный период до минуса одного градуса по Цельсию, нередко выпадает снег. Кроме палаток для служивых есть несколько модулей комсостава, собранных из деревянных щитков, штабное помещение, медпункт и столовая. Вода привозная, но питание усиленное в условиях военных действий. Подведено электричество, имеется солдатская баня. Словом, жить можно, если бы не некоторые факторы риска – стреляют. 

 

В то утро нам предстоял тяжелый рейс вглубь страны с грузом боеприпасов, оружия и провизии для советских частей, разбросанных по стране вплоть до самого Кабула. Дальше афганской столицы экспедиции не предпринимались – слишком опасно. Для застав и блокпостов, расположенных за хребтом Гиндукуш, Сулеймановыми горами, вплоть до Газнийского плоскогорья, на юге которого лежит город Кандагар, и реки Гильменд, все необходимое доставляли по воздуху, на грузовых вертолетах МИ-8. Либо применяли комбинированные рейсы: до половины маршрута оружие, провизия и медикаменты прибывали на "вертушках", после чего перегружались в машины и следовали дальше, преодолевая горные дороги и перевалы, где за каждым камнем мог прятаться душман-снайпер или скрываться засада. 

 

 

Сушь, пыль, яркое почти режущее глаза солнце, жара. По выбитой в серой кремнеземной почве глубокой колее идет колонна военных суперКАМАЗов. В нашей кабине – трое солдат-водителей: я, сержант и паренек по фамилии Почкин. Первой движется машина сопровождения, БМП-2. Караван следует практически вслепую из-за сплошной завесы сухой серой пыли, поднимаемой мощными колесами тяжелогруженых мастодонтов. Не видно ничего: ни дороги, ни окрестных гор, ни даже болезненно-сухого солнца, раскалившего все вокруг до состояния кипения. 

 

 

В таких условиях зримым остается лишь хвост впереди идущего транспортного средства, да и то неясно, сквозь пылевую дымку. Сбиться с пути необычайно легко: стоит одному экипажу покинуть колею, как вся колонна тащится вслед, свернув с трассы. Солдаты головной БМПэшки являются и впередсмотрящими, и координирующими движение. Авангард периодически останавливается и ждет, пока вереница суперКАМАЗов соберется вместе, давая время отклонившимся с курса водителям выправить свои автомобили, а отстающим - подтянуться.

 

Такие командировки очень ответственны и опасны: караван почти беззащитен, прекрасно виден с гор и является идеальной мишенью для обстрела. Особенно страшные вещи происходят при перевозке горючего: духи любят подрывать цистерны с бензином и керосином, так как результат виден сразу и налицо. Гигантские костры из машин и людей радуют воинственных партизан, точно австралийских аборигенов – пластмассовые бусы. Хорошо ещё, с нами авангардная машина, главная разящая сила, благодаря которой мы не выглядим совсем уж беззащитными. Безопасность экспедиции во многом зависит от чутья и расторопности экипажа БМПэшки. В принципе, в таких рейсах рискуют все одинаково, но тут уж кому как повезет, у кого какое счастье – жить или умереть.

 

 

Ещё почти три часа пути. Скоро наша конечная цель – военный лагерь на подступах к местечку Сари-Санг, особо контролируемому русскими. 

Доехать без приключений так и не удалось. Впереди идущий остановился, и мы услыхали сухие хлопки выстрелов: засада! Солдаты-водители, похватав АКаэМы, выскакивали из машин и, спрятавшись за колеса, принимались палить в сторону предполагаемого противника. В тот день я получил боевое крещение. 

 

Вскоре ситуация прояснилась: по обе стороны от широкой лощины, где проходил проезжий тракт, в горах засели две группы духов. Их цель представлялась ясной, как день: перебить водителей и сопровождение, захватив грузы и транспорт. Самое поганое, ударную силу нападавших составляли пулеметчики, которых прикрывали вооруженные бойцы. Духи опасались орудий русских БМПэшек, но их родные горы надежно укрывали своих сынов. 

 

Мы же были как на ладони, прячась лишь за своими КАМАЗами. Наша задача представлялась весьма простой: перебить заслон и по возможности уничтожить пулеметчиков. Тактика боя и вовсе казалась элементарной: выбрав противника, следовало пристрелить его, шаг за шагом продвигаясь к огневой точке. Пулемет БМПэшки стрекотал без умолку, и вскоре бой угас также внезапно, как  начался. 

 

 

Перестрелка продолжалась меньше часа, когда наша группа, карабкавшаяся по склону, достигла цели: укрытия афганского пулеметчика. Увидев, кто этот бесстрашный воин, я немало удивился. На сером валуне, выгнувшись дугой, лежал юный паренек, почти ребенок, лет двенадцати от роду, с пробитой навылет грудью. Из раны с сиплым шипением вырывался воздух. Кровь вокруг пулевого отверстия кипела мелкими бледно-розовыми пузырями. Черные, почти закатившиеся глаза парнишки пылали неугасимой ненавистью. Один из солдат вскинул АКМ, собираясь добить раненого. Повинуясь безотчетному порыву, я кинулся на тщедушное детское тельце, перепоясанное пулеметными лентами.

 

 

-Уйди, душара, сваливай, ну! – рыкнул распаленный стрельбой солдат. – Он же ненавидит нас лютой ненавистью, волчонок афганский!

-Нет! – твердо ответил я. – Он только серьезно раненый ребенок! Хочешь пристрелить мальчишку, сначала убей меня!

Солдат, прищурившись, навел на меня автомат, но выстрелить не смог. Остальные молча наблюдали разыгравшуюся драму.

 

 

-Что у вас тут? – к нам поднимался старший офицер колонны, майор Синенко, слывший самым справедливым командиром части.

-Да вот, рядовой Петров не дает отправить на тот свет пулеметчика, - хрипло заметил солдат, вознамерившийся выполнить свой интернациональный долг до конца – пристрелить юного духа.

-Товарищ майор, но он ребенок! – ответил я, вставая. – И к тому же, ранен!

Синенко покачал головой:

-Знаешь, Петров, он уже не ребенок, а воин с оружием в руках и, спасая его, мы губим десятков пять наших! Но ты прав в одном, советские солдаты не должны идти против своей совести и убивать детей. Они наших не убивают...

 

 

-Да их тут нет, а то и убивали бы! – произнес кто-то из солдат.

 

 

-Но их же нет! – возразил майор Синенко. – Ладно, рядовой, раз ты такой гуманный, неси пацана в машину, отвезем в лагерь под Сари-Сангом и определим в санчасть. Кстати, его транспортировать нужно сидя – у вояки открытый пневмоторакс, легкое пробито навылет.

 

 

В машине я наложил на грудь пулеметчика косыночную повязку из куска марли, находившейся в индивидуальной аптечке, и сделал в руку укол обезболивающего. Вскоре ребенок потерял сознание и не приходил в себя до самого Сари-Санга. Грязный плохо одетый волчонок восседал у меня на коленях, так как больше пристроить его в машине было некуда. Я опасался, вдруг раненый не выдержит дорожной тряски и умрет до того, как мы доставим его в санчасть. Олег Почкин, севший за руль после перестрелки, смотрел на меня, как на ненормального:

 

 

-Ты, Петров, видать, совсем на голову больной, свои порядки тут диктуешь! После такой выходки тебя и твои салаги понимать перестанут! Не боишься один остаться?

-Не я первый, не я последний. Меня не волнует чужое мнение! – ответил я с плохо скрытым высокомерием.

-А какой хрен, скажи на милость, тебя волнует? – мрачно спросил сержант. –  Афганский ягненок в пулеметных лентах?

-В данный момент, смогу ли довести его живым. Скажи, сержант, у нас сегодня большие потери?

 

 

-Свят, свят, - перекрестился Кулаков, - как ни странно, все живы - тьфу, тьфу, тьфу, - суеверно сплюнул Виктор, - есть раненые, но, слава Богу, легко! Так, царапины.

-Значит, мы можем позволить себе великодушный поступок и не убивать хотя бы пацана!

 

 

-Ох, малохольный ты, ох, малохольный! – удивлялся Почкин. – Спасибо скажи ребятам, вовремя опасность заметили и тормознули колонну, а то еще неизвестно, как все могло обернуться, благородный гусь!

 

 

-Тогда все сложилось бы по-другому, и мне не пришло бы в голову спасать мальчишку! – отпарировал я.

-Ты по жизни такой идиот, Петров, или ещё от "гражданки" не отошел? Посмотрим, что с тобой к концу службы станется! – усмехнулся воронежец.

-Надеюсь, никаких кардинальных изменений не произойдет! Будучи призванным  сформировавшейся личностью, считаю свою эволюцию завершенной, - мудрено пояснил я.

-Ну-ну, - хмыкнул сержант, -  поживем - увидим! Одно слово, интеллигенция, чешет, как на лекции!

Прибыв в лагерь под Сари-Сангом, я первым делом определил мальчишку в санчасть.

 

 

В тот день юному афганцу не изменило солдатское счастье, как, впрочем, и всем нам. Однако эта история имела продолжение.

 

Год спустя на подступах к одному из центров Афганистана, славному городу Файзабаду, ожидалась крупная тактическая операция. Согласно полученным разведданным, все силы повстанческой армии стягивались туда, стремясь окружить важный стратегический пункт плотным кольцом, дабы переломить ход военных действий в свою пользу. Регулярные войска плюс советский контингент спешно возводили укрепления под названием "афганский пирожок", состоящие из валунов, нагроможденных друг на друга в произвольном порядке.

 

 

Через равные промежутки гористой местности создавались дополнительные огневые точки, заранее брались на заметку места, удобные для засад, где размещались снайперы и пулеметчики; от одного блокпоста к другому тянули телефонные кабели, стекающиеся в штаб советских войск Файзабада. Наша часть ОБМО1 то и дело сновала туда и обратно, снабжая всем необходимым новые подразделения.

 

 

 Как-то под вечер, прибыв в один из лагерей и разгрузив машины, мы отправились ночевать в ближайший блокпост, на днях развороченный прямым попаданием из миномета. Все десять бойцов, находившихся там, погибли. Позже укрепление восстановили. Обескровленные многочисленными стычками, участившимися в последнее время, роты не успевали восполнять свой состав, охотно принимая любую помощь. Нам предстояло хотя бы на одну ночь заткнуть собой образовавшуюся брешь в обороне. Спать пришлось прямо на земле, подстелив бронежилеты. Стоял конец октября, и ночью температура могла упасть до двух градусов по Цельсию. Усталость брала свое, и вскоре мы уснули, оставив часового, последовавшего, немного погодя, нашему примеру. 

 

 

Проснулись уже на рассвете от стрекота автоматных очередей где-то поблизости. Несколько пуль ударили в укрытие. Моментально вскочив, мы заняли позицию. Вся долина, прекрасно обозреваемая из каменного заслона, казалась кипящим котлом. "Аллах Акбар!" – слышались здесь и там воинственные возгласы, и верные сыны ислама стеной шли в атаку на ненавистных чужаков, скрываясь в расселинах и за валунами. Мы легкомысленно проспали начало боевых действий и едва успели отбить первую волну нападавших, расстреляв духов почти в упор. 

 

 

После чего стало недосуг перевести дыхание: вместо расстрелянных воинов, словно по волшебству, вырастали новые, подобно отрубленным головам огнедышащей гидры. Рожки в АКаЭмах меняли по очереди, прикрывая друг друга. 

Так мы продержались до полудня, потеряв шесть бойцов из пятнадцати. Склоны гор усеяли трупы врагов. Убитые русские не лежали на виду, оставаясь в укрытиях, но, несомненно, их количество росло с каждой атакой. В тот жаркий денек, казалось, кровь закипает в жилах, несмотря на довольно прохладную погоду. 

 

 

Мы превратились в непрерывно стреляющие живые придатки к автоматам, благо, боеприпасами нас обеспечили с лихвой. Взяв на прицел движущуюся фигурку, ни о чем больше не думаешь, кроме того, как любым способом остановить ее, заставить перестать двигаться, замереть на месте и, пошатнувшись, упасть в расщелину или остаться лежать на камне, дугообразно выгнувшись тщедушным немытым телом. Все остальное отступает на второй план.

 

 

Наверное, в пылу битвы и собственная смерть пройдет незамеченной для бойца, который, превозмогая вспышку мучительной боли, вдруг обнаружит себя устремившимся по переходу в мир иной или застрявшим в страшном промежутке между существованиями. Всей душой воин еще находится на земле, среди товарищей, но уже не в силах ничего сделать для них. В такие мгновения его дух мечется, страдая и обливаясь кровью, умирая во второй раз. Кем бы ни был боец раньше: студентом, рабочим или комбайнером - превалирующим для него остается пыл неоконченного боя, заслоняя как жизнь, так и смерть. Вот почему солдат, погибший на войне – особая статья, необычайно трепетная и святая личность, вечно переживающая один-единственный миг. Непобедимая и страдающая...

 

 

Нашей задачей было не допустить прорыва атакующих через линию укрытий. Пехотинцев прикрывали танковые бригады, подоспевшие на помощь из близлежащих частей. В пределах обозримости наши роты переходили в наступление, и русское "Ура!" на мгновение заглушало афганское "Аллах Акбар!". Мы же продолжали затыкать дыру в обороне, играя  в операции малую, но необходимую роль винтика советской военной машины. 

 

 

Как я позже осознал, нам всем предстояло погибнуть в той битве. К вечеру патроны кончились: палить почти двенадцать часов без перерыва, никаких запасов не хватит! Стало ясно: нам не продержаться! Мы решили притаиться, впустив духов в свой "афганский пирожок", и уничтожить хотя бы еще несколько человек в рукопашной. Так уж вышло, старшим по званию оказался я, к тому времени ставший сержантом. Прибывшего с нами прапорщика убило прямым попаданием в голову, его мозги щедро оросили серый бездушный камень. Тяжесть выбора лежала на мне, позже прибавилась невыносимая вина за погибших. К тому времени нас осталось четыре человека, среди которых находился перешедший в разряд "стариков" воронежец Олег Почкин.

 

 

Незваные гости не заставили себя долго ждать: сначала пятеро, затем еще трое врагов нашли свою смерть. Поняв, что в укрытии есть живые бойцы, душманы стали действовать осторожнее и вскоре положили двоих наших. Мы с Почкиным держали оборону, но знали: долго не выстоим. Обагренный кровью, упал Олег, а вскоре и я почувствовал холод и остроту беспощадного кинжала, вонзившегося промеж ребер, и свалился рядом с товарищем. 

Так заслон не выдержал, многострадальное укрытие пало. Мы унесли на тот свет двух духов, прежде чем окончательно выйти из игры. Хорошо помню, как сталь штыка прошила мягкое податливое тело, оставшееся лежать поверх моего. Вскоре, очнувшись, я ощутил жгучую боль и неимоверную тяжесть. Тратя последние силы, свалил с себя труп и приоткрыл глаза. 

 

 

Надо мной стоял афганский мальчишка-воин, тот самый, некогда доставленный нами тяжело раненым в санчасть под Сари-Сангом. Сейчас, полгода спустя, он казался выросшим и возмужавшим, хотя мне вполне могло так показаться из положения лежа, сквозь мутную пелену кровавого тумана, подкрасившего серое небо над Файзабадом. Давний знакомец цепко смотрел на нас своими большущими темными, как вишни, глазищами, исполненными всегдашней неудержимой ненависти. Я ответил твердым взглядом, прямым, как тополевая аллея, вложив в непоколебимый взор последние остатки сил. Волчонок вскинул автомат и направил ствол прямо мне в голову. "Все, конец!" – лицо мальчишки размылось, потеряв четкие очертания. Больше всего окончание боя мне запомнилось острым недоумением по поводу несбывшихся предсказаний Саида: мы с ним не встретились, и домой я не вернусь.

 

 

Послышался окрик на чужом языке, юный дух ответил и нажал курок. Пули мягко вошли в труп лежащего рядом со мной уже мертвого сослуживца, и ребенок-воин вышел из укрытия. Услыхав удаляющийся разговор и хлопки выстрелов, я потерял сознание.

Забегая вперед, скажу: мы все-таки выполнили свою задачу. Вскоре после падения нашего блокпоста операция закончилась полным разгромом противника. Остаткам душманских банд удалось скрыться в горах. С ними наверняка ушел и мой знакомец афганский волчонок, сполна вернувший старый долг, не добив нас с Олегом. Большего сделать он не мог, но и такой малости оказалось достаточно, чтобы мы с товарищем могли выжить. Поступок пулеметчика оставлял минимальный шанс вернуться домой, обнять родителей и друзей. Нас подобрали через пару часов, сначала посчитав мертвыми, но, обнаружив под окровавленными гимнастерками ещё теплившиеся сердцебиения, отправили в военный госпиталь Файзабада. Всего этого я, конечно, уже не видел. Жизнь, утекающая по капле - единственная ценность человека, уже доказавшего готовность расстаться с ней! Парадоксально? Напротив, естественно!

 

 

Очухавшись настолько, чтобы начать интересоваться окружающим, я открыл глаза, увидел на соседней койке Олега Почкина, выглядевшего ничуть не лучше восставшего из ада покойника: бледно-желтая кожа, под глазами – черные круги, усталые глаза. Повернув ко мне голову, он спросил:

-Очнулся, сержант? Ты уже двое суток где-то зависаешь...

-Все в порядке, Олег, - негромко, точно пробуя голосовые связки, произнес я, - как ты?

-Учитывая все обстоятельства, нормалёк. И ты, и я выживем! – вымученно и устало улыбнулся боевой товарищ. – Жизненно важные органы не задеты, но крови много потеряли. Зато нам синтетическую вливали...

 

 

-Какую? – удивился я.

-Новое достижение отечественной медицины – вещество искусственное, но полностью иден... иден...

-Идентичное, - подсказал я.

-Да, идентичное живой донорской крови, по составу и свойствам. Сестрички ее называют "голубая кровь".

-Она действительно голубая?

-Да нет! Кровь идеального человека, такого, которого в природе не существует, чистая, без всяких пакостных примесей! Можно сказать, мы – подопытные кролики, потому как донорскую кровь нам вливать нельзя...

-Почему же?

 

 

-Ну, на "гражданке" не выпячивают, какие большие потери несут наши войска здесь, в Афгане. Пацаны считают, официальные цифры сильно занижаются и в газетах, и по телеку. И вдруг – кровь для Афгана – нестыковочка получается, да и удобнее синтетику вливать: группа с резусом тогда значения не имеют! Универсальная кровушка-то голубая! – пояснил Олег, не скрывая восхищения отечественной медицинской наукой.

-Рад за нашу медицину, благодаря ей мы остались живы... – согласился я.

-Да, сержант, благодаря ей и тебе, - нехотя произнес Почкин.

-О чем ты? При каких делах здесь я?

-Брось шлангом прикидываться! Ты не убил того волчонка-пулеметчика, ну, помнишь свой первый рейс в Сари-Санг, к Бадахшану?

 

 

-Допустим, и что?

-В бою под Файзабадом он отдячил тот долг!

-Так ты видел?

-Перед тем, как отключиться! Наверное, мальчишка и меня вспомнил, ведь именно я сел потом за руль! Позволь ты тогда его убить, другой дух нас обязательно прикончил бы! – утомившись, Олег устало закрыл глаза.

-Наверняка! Вывод прост: есть возможность не убить, лучше не убивай!

-Хорош, сержант, свою науку мне тут впаривать, дошло уже!

-Ладно, Олег, успокойся, а то еле языком ворочаешь!

-Да и ты не лучше... Как говорят афганцы, тешакур! 

-Мирабони, - через силу улыбнувшись, ответил я и тут же провалился в бездну сна.

 

Солдатское счастье нам не изменило, и уже через два месяца мы с Олегом отбыли на материк.