Утром я выдаю такую фразу:
« А сегодня, мы будем варить крыжовничье варенье». Друз тут же напрягается. Неспеша закуривает, приваливается к перилам веранды и глядя задумчиво куда-то вдаль, медленно произносит:
- Кто это «мы» и сколько вас?
- Ну, что еще? – я не люблю, когда мои идеи спотыкаются о какие-то мелкие бытовые неурядицы, и потому решаю не сдаваться. Never Back Down. Именно. – А кто тут против?
Известно, что Друз – как раз и есть противник всяких затей, но если подойти к вопросу творчески и набросить на него этакую шаль романтического флера, то можно надеяться на благополучный исход предприятия. Сцепив пальцы и отведя руки чуть в сторону, я прочно завладеваю мизансценой.
- Ах, крыжовничье варенье! Да знаешь ли ты, что это такое?
- Вообще-то крыжовенное, если уж быть точным до конца.
- Не умничай. Знаешь, или нет?
- Ну, предположим - мрачно гудит Друз, тревожно поглядывая на колючие ветки за окном и нервно тычет сигарету в пепельницу.
- Нет, нет и нет! Ты совершенно не знаешь, что ЭТО такое. - Порывисто зашагав по полу и театрально воздев руки, я краешком глаза слежу за его реакцией. - Это… одним словом, это потрясающе! - Эмоции через край, словарный запас иссяк. Руки бессильно падают. Я замираю и вижу себя в зеркале: экспрессивная внешность, горящие глаза. Где Станиславский? Или хотя бы Немирович Данченко? Как говорит дурило-Друз - "нормировщик-кащенко". Ни того, ни другого. Ни третьего, чёрт возьми. Жаль.
Друз подозрительно вглядывается в мои натужные экзерсисы. Он определенно улавливает какой-то подвох, но еще не до конца понимает, откуда дует ветер. Короткая перебежка к окну, широкий жест, и я продолжаю.
- А вот представь: Июль. Разгар лета. Барская усадьба. Девушки-крестьянки собирают янтарный крыжовник. Он именно янтарный, потому что поспел, набрался солнца, свисает налитыми ягодами, и если посмотреть на него так, что свет падает сзади, он выглядит, как крупные янтарные бусы. Они светятся, представляешь?
- Ну? – Друз не встает и не уходит, что хорошо, уже само по себе.
- И вот крыжовник собран. Затем его очищают от стебельков, моют и насыпают в огромный таз, где уже растворен сахар и ставят на огонь. – тут я мелко-мелко играю пальчиками, как на воображаемой клавиатуре.
- Ну?
- А в это время, вся семья собирается за огромным столом. На столе белая скатерть, самовар, серебряные щипцы для орехов, свежие баранки. Барышни в летних с кружевами платьях, Моман в чепце, восседает на главном месте и руководит процессом. Девушки-крестьянки поют песни, все ждут, когда появятся первые пенки и вот, наконец, они появляются. Тогда, разливают из самовара ароматный чай. Чай с пенками от крыжовничьего варенья – это потрясающе! Это сладостный процесс. Это традиция русских семей. Старинных русских усадеб, где все так патриархально.
- Ну?
- Ну, что заладил – «ну, да ну»? Будем варить?
- Кто, мы?
- А кто ж еще?
- Ничего себе! А девушки где?
- Ах, деееевушки тебе…
- Ну ты же сама сказала, - девушки-крестьянки.
-Ой, действительно, где ж это они? – плюхаюсь в кресло и растерянно оглядываюсь по сторонам.
- Нет девушек – нет варенья, - Друз упрямо выставляет нос. Я гляжу на него устало, как глядит мать на любимое, но капризное дитя.
- Так. Короче, - вот таз, вон кусты. И хватит валять дурака. Девушки ему… все равно собирать, не пропадать же добру.
- Так бы и сказала, а то – девушки… спектакль тут устроила. А я очень впечатлительный. Вот уже и представил себе их. Девушек… - и проводит рукой по воздуху. Вертикально так, творя изгибы.
- Давай, впечатлительный ты мой. Давай. Как там у классика: «Если не мы, то кто же?» И потом, неизвестно еще что лучше, - варенье, или девушки.
- Как это? Да и вообще… одно другому не мешает, - канючит Друз, но получив ласковый шлепок по упругой ягодице и приобретя некоторое ускорение, приземляется в кустах.
Через три часа, таз наполнен почти что до краев. Пальцы Друза истерзаны колючками, по телу красные полосы, со страдальческим видом, он бухает его на стол. Срезаны стебельки, ягода промыта и вот, таз уже на плите. Запах пронзает округу. Под ногами вертится пес, жужжат вечно голодные осы, Друз, плотоядно выглядывает из-за приоткрытой двери.
- Когда пенки-то?
- Подождешь. Целый час тебя уговаривала. Подождешь теперь.
Но ждать уже действительно невмоготу. Янтарное варево вспенивается и вызывает дикую слюну. Друз за столом, где аппетитной горкой возвышаются ломтики свежей «Паляницы», дымится в чашках зеленый чай. Он нетерпеливо сучит ножками, и уже вооружился ложкой. Осторожно черпаю огненную лаву, выворачиваю половник в стеклянную мисочку. Оба молча наблюдаем янтарные шлепки. Напряжение достигает предела. Небритый кадык Друза перекатывается вверх-вниз.
- Давай уже, наконец, – и с рычанием вонзает ложку.
– Черт с ними.
- С кем это?
- Да с девушками, с этими, - и вскинув глаза к потолку, широко открывает рот.
- То-то…
[Скрыть]Регистрационный номер 0059712 выдан для произведения:
Утром я выдаю такую фразу:
« А сегодня, мы будем варить крыжовничье варенье». Друз тут же напрягается. Неспеша закуривает, приваливается к перилам веранды и глядя задумчиво куда-то вдаль, медленно произносит:
- Кто это «мы» и сколько вас?
- Ну, что еще? – я не люблю, когда мои идеи спотыкаются о какие-то мелкие бытовые неурядицы, и потому решаю не сдаваться. Never Back Down. Именно. – А кто тут против?
Известно, что Друз – как раз и есть противник всяких затей, но если подойти к вопросу творчески и набросить на него этакую шаль романтического флера, то можно надеяться на благополучный исход предприятия. Сцепив пальцы и отведя руки чуть в сторону, я прочно завладеваю мизансценой.
- Ах, крыжовничье варенье! Да знаешь ли ты, что это такое?
- Вообще-то крыжовенное, если уж быть точным до конца.
- Не умничай. Знаешь, или нет?
- Ну, предположим - мрачно гудит Друз, тревожно поглядывая на колючие ветки за окном и нервно тычет сигарету в пепельницу.
- Нет, нет и нет! Ты совершенно не знаешь, что ЭТО такое. - Порывисто зашагав по полу и театрально воздев руки, я краешком глаза слежу за его реакцией. - Это… одним словом, это потрясающе! - Эмоции через край, словарный запас иссяк. Руки бессильно падают. Я замираю и вижу себя в зеркале: экспрессивная внешность, горящие глаза. Где Станиславский? Или хотя бы Немирович Данченко? Как говорит дурило-Друз - "нормировщик-кащенко". Ни того, ни другого. Ни третьего, чёрт возьми. Жаль.
Друз подозрительно вглядывается в мои натужные экзерсисы. Он определенно улавливает какой-то подвох, но еще не до конца понимает, откуда дует ветер. Короткая перебежка к окну, широкий жест, и я продолжаю.
- А вот представь: Июль. Разгар лета. Барская усадьба. Девушки-крестьянки собирают янтарный крыжовник. Он именно янтарный, потому что поспел, набрался солнца, свисает налитыми ягодами, и если посмотреть на него так, что свет падает сзади, он выглядит, как крупные янтарные бусы. Они светятся, представляешь?
- Ну? – Друз не встает и не уходит, что хорошо, уже само по себе.
- И вот крыжовник собран. Затем его очищают от стебельков, моют и насыпают в огромный таз, где уже растворен сахар и ставят на огонь. – тут я мелко-мелко играю пальчиками, как на воображаемой клавиатуре.
- Ну?
- А в это время, вся семья собирается за огромным столом. На столе белая скатерть, самовар, серебряные щипцы для орехов, свежие баранки. Барышни в летних с кружевами платьях, Моман в чепце, восседает на главном месте и руководит процессом. Девушки-крестьянки поют песни, все ждут, когда появятся первые пенки и вот, наконец, они появляются. Тогда, разливают из самовара ароматный чай. Чай с пенками от крыжовничьего варенья – это потрясающе! Это сладостный процесс. Это традиция русских семей. Старинных русских усадеб, где все так патриархально.
- Ну?
- Ну, что заладил – «ну, да ну»? Будем варить?
- Кто, мы?
- А кто ж еще?
- Ничего себе! А девушки где?
- Ах, деееевушки тебе…
- Ну ты же сама сказала, - девушки-крестьянки.
-Ой, действительно, где ж это они? – плюхаюсь в кресло и растерянно оглядываюсь по сторонам.
- Нет девушек – нет варенья, - Друз упрямо выставляет нос. Я гляжу на него устало, как глядит мать на любимое, но капризное дитя.
- Так. Короче, - вот таз, вон кусты. И хватит валять дурака. Девушки ему… все равно собирать, не пропадать же добру.
- Так бы и сказала, а то – девушки… спектакль тут устроила. А я очень впечатлительный. Вот уже и представил себе их. Девушек… - и проводит рукой по воздуху. Вертикально так, творя изгибы.
- Давай, впечатлительный ты мой. Давай. Как там у классика: «Если не мы, то кто же?» И потом, неизвестно еще что лучше, - варенье, или девушки.
- Как это? Да и вообще… одно другому не мешает, - канючит Друз, но получив ласковый шлепок по упругой ягодице и приобретя некоторое ускорение, приземляется в кустах.
Через три часа, таз наполнен почти что до краев. Пальцы Друза истерзаны колючками, по телу красные полосы, со страдальческим видом, он бухает его на стол. Срезаны стебельки, ягода промыта и вот, таз уже на плите. Запах пронзает округу. Под ногами вертится пес, жужжат вечно голодные осы, Друз, плотоядно выглядывает из-за приоткрытой двери.
- Когда пенки-то?
- Подождешь. Целый час тебя уговаривала. Подождешь теперь.
Но ждать уже действительно невмоготу. Янтарное варево вспенивается и вызывает дикую слюну. Друз за столом, где аппетитной горкой возвышаются ломтики свежей «Паляницы», дымится в чашках зеленый чай. Он нетерпеливо сучит ножками, и уже вооружился ложкой. Осторожно черпаю огненную лаву, выворачиваю половник в стеклянную мисочку. Оба молча наблюдаем янтарные шлепки. Напряжение достигает предела. Небритый кадык Друза перекатывается вверх-вниз.
- Давай уже, наконец, – и с рычанием вонзает ложку.
– Черт с ними.
- С кем это?
- Да с девушками, с этими, - и вскинув глаза к потолку, широко открывает рот.
- То-то…
Так, попрошу выслать варьнье из этого, ну, в ообщем, колется, и про который Чехов. А потом уж - отзыв. Рассказик настроил на шутливый лад, значит удался Заходите на чай(с баночкой).