[Скрыть]
Регистрационный номер 0058578 выдан для произведения:
Первый раз в жизни Соньке Бормотухе отчаянно повезло…
Попросила ее соседка Вера Федоровна подсобить с торговлишкой на открывшейся в райцентре ярмонке: продать несколько мешков картопли. Заарендовали за литр самогонки колхозного беспризорника деда Яшку, тот подогнал свой раритетный «Иж-Юпитер», загрузили в коляску картопь, сели и рванули в райцентр Рябиновку – раза в два быстрее лошади! Только свист в ушах!
Торговля прошла бойко. Уже к обеду продали весь товар, Вера Федоровна выдала Соньке 500 рублей премиальных, села в коляску и улетела на попердывающем на всю райстолицу звездолете в родное сельцо Кривокосово.. А Сонька осталась. Так – погулять, на людей посмотреть да хоть немного развеять свою бабью грусть-тоску.
Пошла по ярмонке. Смотрит – сидит бабуля, божий одуванчик, сарафанчик на ней холщовый, светленький, свежевыскобленный, головка – подобь первому снежку, рядом корзиночка ивовая, а в ней тоже что-то беленькое, крохотное, мохнатое, как пуховая рукавичка, и глазками своими голубыми так лупает, лупает… Котенок!
- Продаешь, бабуль? – спросила Сонька, поворачивая лицо чуть в бок, чтобы старушка не видела ее прискорбно подсиненного жизненными невзгодами глаза. В ответ старушка так зыркнула на Соньку своими бронзовыми буркалами, что у Соньки пропало всякое желание переспрашивать. Но когда она достала котеночка из корзинки и нежно поцеловала его прямо в розовый носик, Яга неожиданно смягчилась и проскрипела несмазанны рыдваном:
- За так отдам, красавица! Этот – последний, поскребыш. Всех продала!
Сонька чуть не задохнулась от счастья:
- Бесплатно, что ль?
- Бери! – махнула рукой старуха.
Сонька засунула сокровище в глубокое ущелье, находящееся у ней меж обширных грудей и даже прикрыла вход в ущелье воротом грязного, засаленного халата.
- Спасибо, бабушка! А зовут-то как?
- Меня, что ль?
- Да нет, котеночка.
- Дык… Софьей и зовут…
- Как меня! – выдохнула Сонька остатками перегара и рванула к выходу с ярмонки, пока старуха не передумала.
- А деньги? – догнало ее скрипучее колесо.
Сонька вздрогнула, остановилась и обернулась назад. Нет, она не отдаст котенка! Ни за что! Хоть на куски ее режь!..
- Какие деньги, бабуль? Ты ж сказала – бесплатно! – а сама меж тем нащупала в кармане потную, мятую, честно заработанную пятисоточку… Так и хотелось достать ее и бросить в лицо старухе: на, подавись ты, ведьма старая! Чай, не обеднеем!.. А та вдруг возьми да рыкни:
- Рупь гони, красавица!
- Рупь? – оторопела Сонька.
- Ну да, рупь… Примета такая есть: не приживется у тебя животинка, ежли не заплатишь чего-нибудь…
Сонька лихорадочно зашарила по карманам, нашла счастливый рубль, хотела отдать доброй бабулечке, а той уже и след испарился… Видно, на метле упорхнула, старая … Да и ладно, не обеднеем...
* * *
Вернувшись домой, Сонька первым делом устроила для Софьи мягкую постельку. Потом, побегав по соседям, приперла трехлитровую банку молока. Поставила перед кошечкой красивую, хоть и последнюю из своих бывших сервизов тарелочку. Налила молока и приготовилась смотреть, как котенок будет лакать молочко и нежно мурмуркать… А Сонька от умиления даже всплакнет…
Но Софья жрать противное молоко решительно отказалась. Сонька запаниковала: чем же ее кормить? Предложила колбасных обрезков – не ест. Воду – не пьет. Тогда со злости она плеснула в плошку слегка перебродившего кваса и… о, чудо! Софья в пять секунд выжрала порцайку, занюхала лапой, брякнулась на спину и блаженно захрапела!.. Сонька только и успела, что сморгнуть пару раз подбитым глазом, - настолько стремительно всё произошло. Потом поставила рядом с кошачьим логовом табуреточку-приступочку, подперла щеку грязной ладонью и задумалась…
Нет, почему в жизни такая несправедливость? Почему ей в жизни никак не везет, а если везет, то задом-наперед?
Вот, к примеру, ее соседка Вера Федоровна… Вот она прожила правильную жизнь. Когда была маленькой, ее звали, как и положено, Верочкой. Потом – Веркой. Потом Верой, Верой Федоровной. И, наконец, когда она состарилась и стала походить фигурой на дождевую бочку, - Верандой. Это правильно.
А у ней, у Соньки? У ней все наоборот. Когда была маленькая, вечно полупьяная мамашка называла ее С`офой и Софьей Леонидовной. Вечный полузэк-папашка имел дивную возможность просматривать дочкин дневник приблизительно один раз в 3 года, и когда уставал от пересчитывания «пятерок» в дневнике дочери, вставал с лавки, жал ей руку и торжественно называл каким-то «Софоклом».
Первый муж объелся нетрезвых груш и умер от переедания, не приходя в сознание. Второй муж не помнил не только ее имени, но даже где находится калитка его дома. В отместку, она тоже бросила двух следующих мужей, и сделала это тоже не приходя в состояние трезвения. Таким образом, счет ее семейной жизни сравнялся – 2 : 2, но Главный Судья не назначил дополнительного тайма, и к сорока годам она уже превратилась просто в Соньку. А Бормотухой ее прозвали за отсутствием другого, кроме самогоноварения, трудового занятия.
«Нет, - думала Сонька, умильно разглядывая сладко похрякивающую во сне кошечку. – Нет, ты никогда не будешь Сонькой, как я! Я не позволю сломать тебе жизнь и сделать такой же несчастной, как я. Ты всегда будешь Софьей! Эх, не догадалась я спросить у бабульки, как звали твоего отца! Но ничего, придумаем тебе и отчество, и даже фамилию. Я не дам тебя в обиду!..» - и Сонька в порыве гнева даже погрозилась кому-то в дверь кулаком…
И вовремя: в этот момент в дверь всунулась плешивая голова соседа-алкоголика Васьки. Пришел, видно, за обычной порцией. Но, увидев кулачище Соньки размером чуть меньше арбуза, подпрыгнул на месте, подбил своей репой оторвавшийся дверной косяк и вышвыркнулся вон…
Кошечка от этого стука проснулась, встала на тонкие лапки, выгнула дугой спинку и сердито посмотрела на новую хозяйку: дескать, чего вылупилась-то, сивая? Квасу гони! Не видишь – жабры горят!..
Сонька среагировала моментом: плеснула в блюдце кваску и пододвинула обрезки ливерной колбасы на закуску. Но Софья опять была недовольна: дескать, ты чего, мать? После первой ведь не закусывают! Ну, деревенщина…
А к кваску Софья даже не притронулась… Сонька обалдела:
- Ты чего это, Софья? И опохмеляться не будешь? Вот это да! Первый раз в жизни вижу такое чудо!
Вместо ответа Софья покрутилась на месте, деликатно присела и напрудила целый жбан в собственную постель. Потом деловито вскарабкалась по покрывалу на хозяйскую кровать, удобно устроилась на большой подушке и занялась личной гигиеной. Пока она вылизывалась и вычесывалась, Сонька успела разглядеть на ее белоснежной шкурке одно маленькое черное пятнышко… И находилось оно в том самом женском месте, откуда появляются на свет маленькие детки. Или не появляются…
- Софья Леонидовна! – ахнула Сонька, даже не заметив, как присвоила своей красотуле собственное отчество. – Да ты у нас… прынцесса! Да с такой приметой все мужики будут наши! То есть коты… Мы сведем с ума всю деревню! Мы отомстим этим козлам… То есть блудливым… То есть… За это надо выпить!..
* * *
Софья Леонидовна освоилась в сонькином доме без всяких церемоний. Первым делом оккупировала хозяйкину кровать, иногда совсем придавливая Соньку к бревенчатой стене. И в руки не давалась. В качестве туалета выбрала себе угол за печкой, на что Сонька тоже не сетовала и терпеливо выскребывала оттуда ароматные кучки. Квас потребляла исключительно по пятницам, перед выходными. Сонька нигде не работала и потому дней недели не знала, только большие праздники. А Софья считала: строго по пятницам. При этом никогда не напивалась в хламотень и вела себя достойно: песен не орала, драк не затевала и не называла хозяйку «дурой стоеросовой» и «прошмандовкой». А закусывала кильками в томате, запасы которых сохранились в местном сельпо еще со времен расцвета перестройки.
По воскресеньям она гуляла во дворе. Помахивала хвостом воробьям, грелась на солнышке, если таковое присутствовало, и грызла какую-то только ей ведомую травку. При виде мыши брезгливо оттопыривала нижнюю губу и делала лапкой «фи, отстань, чудовище!» Когти точила исключительно о чистое, отглаженное белье. Изредка – о хозяйку, когда та докучала ей своим пьяным сюсюканьем и попытками взять на руки.
Большая часть свободного от спанья времени у Софьи уходила на соблюдение правил гигиены и санитарии. Она часами чистилась, вылизывалась, вымывалась и выкусывалась от шерстяных колтунов. А хозяйка могла часами наблюдать за этими процедурами.
- Готовишься? – иногда спрашивала Сонька с улыбкой. – Ну-ну, скоро уже… Невестушка ты моя ненаглядная! Красавица! Прынцесса!..
Но однажды Сонька и сама глянула на себя в зеркало и ахнула! Перед ней стояла какая-то синюшная старуха: без передних зубов, с оплывшей, как несвежее желе, физиономией, с комком пакли на голове и с фигурой, которой не позавидует даже самая беременная корова…
- Господи, во что же я превратилась! – сказала она сама себе и, не раздумывая более ни секунды, рванула на перекладных в райстолицу Рябиновку. Там она вставила себе недостающие зубы, прикупила несколько красивенных платьев, моднющей обуви и ливерной колбасы на закуску. Потом вдруг вспомнила, что на колбасу можно было и не тратиться: пить она стала совсем мало.
Приехала домой, обрядилась в обновки, и ну крутиться перед Софьей - и так, и этак!... Красавица-баба! Правда, когда взвешивалась в райбольнице, сломала медикам двое весов, чем очень себя огорчила. Но это дело поправимое. Софья на ее кривлянья кисло пожмуривалась и беспрестанно зевала, а на предложение хозяйки обмыть покупки даже не муркнула. С тех пор они стали отмечать все события и несобытия своего маленького мирка исключительно по пятницам, даже Новый год. А чтобы соблюсти график, Сонька купила в магазине огромущий календарь и прибила его гвоздями над кроватью. Чтобы и Софье Леонидовне было видно…
Наконец, примерно через год, настало время полетов во сне и наяву. У соседа Васьки – того самого, что ежедень сувал свою репу в дверь сонькиного дома с требованием сорокаградусной подливки, - был кот, тоже Василий. Но если Васька видом был прыщ и клоп, а голова его больше напоминала бритую женскую коленку, то котяра его был товарищем сурьезным, представительным и шерстяным, как три барана.
Однажды он тоже наведался в гости. Но не неожиданно, как его хозяин, а ближе к программе «Время», когда в ихнем развалившемся колхозе уже закончились так и не начавшиеся сельхозработы. При этом, в отличие от хозяина, деликатно поцарапался в дверь. Сонька открыла гостю, и Василий степенно прошел в комнату и мявкнул что-то нечленораздельное. Хотя, кажется, был не пьян.
Софья Леонидовна лениво приподняла голову с подушки и что-то муркнула в ответ. Потом спрыгнула с кровати и повела гостя во двор.
- Господи! – подумала Сонька. – Это ж у моей Софочки первое свидание! Дай бог, чтоб у них всё сладилось! Василий-то, кажись, ничего мужик: не пьет, не курит, по девкам не шляется, на рыбалке сутками не пропадает, матом не ругается… Хороший жених!
Во двор Сонька не выходила: боялась нарушить интимную обстановку. Нервно вышагивала по дому, выглядывала в окно, беспрестанно посматривала на ходики… Наконец, не выдержала, вышла…
Кот Василий лежал на земле – мертвый… Или почти мертвый. Один глаз у него закатился под веко, другой ополз к земле. Грязная шкура была разодрана в клочья. Передняя лапа дергалась в агонии…
При виде такого страшного зрелища в голове у Соньки блеснула мысль: «Всё, кобздец мужику! Ай да Софочка, разделала блудуна под орех! А ведь девочка была, целочка… И опыта – никакого! Так вам, кобелям, и надо!..»
Потом оглянулась по сторонам в поисках своей любимицы и увидела на земле трупики разорванных на мелкие фрагменты воробьев. Десятка полтора, наверно. От этих воробьев спасу не было: склевали всю ягоду в огороде, загадили окна, даже в сенях вили себе гнезда…
А Софочка меж тем скромно сидела на лавочке, помахивала беленьким хвостиком и целомудренно щурилось на нежаркое вечернее солнышко. И тут Соньку как шарахнуло: так это ж ее Софочка загрузила соседского кота домашней работой! Ай да умница! Вот так надо с вами, мужиками! Сначала потрудись, поработай, а уж потом лезь к бабе со своими сопливыми глупостями! А то ишь… Хотят, чтобы обед начинался сразу с десерта! Шиш вам на лбу!..
* * *
С тех пор Василий пропал. Недели две его не было: видно, залечивал физические и душевные раны. Потом заявился – какой-то грустный и поникший. Но Софочка и тут не пожалела кавалера: подвела к дырке в полу и велела ловить мышей. Может, и план ухажеру установила. Например, пять мышей в день. А не выполнишь план – лишу премиального обхождения. Даже не зыркай, черт лохматый!
И Сонька тоже заразительно изменилась: похудела, похорошела, сделала себе миникюр, купила целую картонную коробку помады и по деревне теперь ходила исключительно в лаковых туфельках на высоком каблуке. Мужики ломали на нее шеи, некоторые даже намекали на приятную беседу в темноте, но Сонька уже научилась у своей Софочки: на одних презрительно фыркала, а на особо репеистых – шипела. Отваливались, как коросты.
Да тут еще приперло Веру Федоровну… ну, Веранду. Опять попросила съездить на ярмонку, картопь продать. Арендовали бесхозного деда Яшку, загрузили коляску картопью, но ехать на грязных мешках Сонька решительно отказалась. Еще чего! И новое платье испачкается, и причес-начес испортится, да и вообще… какие вы тут все деревня необразованная! А Сонька выписывает сразу два модных журнала и подмышки бреет через день! И политес какой-никакой знает. И поехала на ярмонку автостопом. Раньше-то ее даже «Жигули» объезжали, как упавшее на дорогу дерево, а теперь… ого! «Мерсы» за километр до нее тормозили. С визгом! Как такую не подобрать?
С трудом, но картопь продали. Потому что покупатели больше смотрели не на сельхозпродукт, а на Соньку. Вера Федоровна отмуслякала ей привычные 500 рублей грязными червонцами и отчалила чадящим звездолетом в свое Кривокосово… прости, Господи, за срамное слово! А Сонька осталась – по ярмонке походить, себя показать, да и вообще… Ходила-ходила и вдруг споткнулась на ровном месте. Подумала было на высоченные каблучищи – ан нет: старушенция давешняя, прошлогодишная, пред ней! И с корзинкой. Правда, пустой.
- Что? – спросила старая. – Думала, не признаю? – и наскрозь прострелила Соньку бронзовыми буркалами. У Соньки внутри даже что-то оборвалось…
- Здраствуй, бабуль. Нечто всех котят продала? Корзинка-то пустая!
- Ты мне зубы-то не заговаривай! – проскрипела Яга. – Должок за тобой, помнишь?
- Какой? – придуркнулась Сонька.
- Дык… ты мне рупь не отдала! Ты чего это с собой сделала? Страшная стала, как моя жизнь…
- Да я сейчас отдам! – перебила ее Сонька.
- Теперь уж поздно, милая. На себя пеняй…
И тут Сонька все поняла. Скинула модные туфли и ринулась бегом на выход. Не помнила даже, как домой добралась. Ошалело металась по дому, по двору… Софьи нигде не было. Пропала! Села на лавочку-приступочку и горько заплакала.
Неожиданно в дверь кто-то осторожно поцарапался. Она, Софьюшка моя! – воспряла Сонька и бросилась к двери. Открыла даже не рукой – громко бухающим сердцем. На пороге стоял Васька-сосед – в костюме, в галстуке, с букетиком вялых, поникших гвоздичек. Надраенная до блеска лысина излучала ровное, как обогреватель, тепло.
- Тебе чего? – рыкнула Сонька. – Чего приперся? Опохмелиться хочешь? Так я теперь самогонку не гоню, бросила…
- Да не, - пробормотался Васька, окончательно впадая в ступор. – Я это… я жениться пришел… Ты это… Бормотуха… Сонька… Люблю я тебя, зараза! И не пью уже второй месяц!
- Жениться, гришь, пришел? – сказала женщина. - Какая я тебе Сонька? Какая Бормотуха? Я – Софья Леонидовна Бормотухина! Понял, кобель? Заруби себе на носу!..
Помочь сайту
Поздравления
