Моряна

Мой старый компаньон, заядлый охотник, Митрофан Иванович Свайкин, однажды занемог.  Замучили его постоянные боли в мышцах. Лицо опухло, как у последнего пьяницы.  Появились мешки под глазами.  Покрутили его в поликлинике, погоняли по кабинетам, да  и определили в больницу. Консилиум заподозрил трихинеллез. Важный доктор спросил: «Не ел ли мясо кабана»?  Дед припомнил: «Да, ел. Было такое».
***
1953 год. Ноябрь. Митрофан был приглашен на охоту в каспийских плавнях Калмыкии. Позвали его в качестве егеря-проводника для двух генералов, высоких московских гостей. Захотелось им пострелять в диких, безлюдных местах. 
Желание начальства – закон для подчиненных. Товарищам из центра местные власти выделили машину с водителем. В кузов погрузили небольшой кулас – плоскодонную охотничью лодку и кое-какое костровое снаряжение.
Ехали полдня на грузовике-полуторке. Тряслись по пыльным просёлкам между серыми кустарниками и зеленеющими в низинах луговинами, вдоль  бесчисленных ильменей и  мимо Бэровских бугров. 
К вечеру прибыли на место. Сразу почувствовали прохладу и сырость, признаки близости водных просторов. Миновав множество стогов сена, уперлись в сплошную тростниковую крепь, на десятки верст раскинувшуюся вдоль пологого каспийского берега. Когда вышли из машины, в нос ударил удушающий прелый запах плесени, исходящий от массы гниющих растений. Почва под ногами мягкая, влажная. Разминая свои затекшие мышцы и потирая озябшие руки, охотники с интересом огляделись.
Перед ними - плотная стена густо переплетенных высоких стеблей.  Проводник коротко растолковал новичкам что тут и как. Эти густые тростниковые заросли уходят далеко в море. Дальше – земли нет, сплошной илистый  баткак*, постепенно переходящий в плавни - морские заливы, густо заросшие огромными непролазными массивами пустотелых стеблей с пушистыми махалками на концах. Разнообразная густая растительность, стоящая в воде, образует здесь огромные заманихи, бесчисленные «дворы» и запутанные лабиринты. Кругом вода. Глубина – где по колено, где - по пояс. Много водорослей. Дно вязкое. Ветерок раздувается. Гонит приличную волну.
- Везёт вам, ребята, моряна задышала! - подбодрил старожил заезжих охотников, слегка растерявшихся в новых неуютных условиях, - Чует моё сердце –добрая  будет вам потеха! 
Действительно, ветер с моря разошелся не на шутку. Сила его с каждым часом нарастала. 
***
Охота, как и предрекал егерь, получилась удачная. Ошеломленные пернатым изобилием, новички набили целую кучу уток и гусей. Уже по-тёмному, после отменной вечерянки*, все собрались возле машины. Митрофан соорудил костерок. Москвичи достали свои харчи. Подняли стопу: «С полем!». Возбуждённые удачной стрельбой гости, выпили и скоро развеселись. При этом они вволю поиздевались над непьющим проводником. Тот незлобливо отшучивался. Малость передохнув, ушел он на куласе под шестом в ночное море. 
***
На небе плотная низкая облачность. Вокруг - непроглядная мгла. Ночь безлунная. Ветер нагонный, с шумом гнет камыши. Иваныч знает куда толкаться – в самую крепь. Отлично ориентируясь в сложной обстановке, опытный ловец почуял добычу. Несмотря на шум разгулявшейся стихии, услышал он как у острова, трещит  и чавкает в камышах кабан. Зарядил двустволку пулями. Приготовил пару яканов*, сунул в газыри*; патроны с картечью положил в карман на всякий непредвиденный случай. Оставил кулас в низком рогозе. Пошел против ветра в высоких резиновых сапогах. Опирался на короткий шест, чтобы бесшумно переставлять ноги, глубоко вязнущие в иле. Надо быть очень осторожным. Вепрь слышит гораздо лучше, чем видит. А обоняние у него еще более чуткое. 
Охотник двигался медленно, замирая на каждом шагу и напряженно вслушиваясь в шелестящую темноту. Подкрался почти вплотную к жертве. Не подшумел, не спугнул дичь. Добыл зверя одним точным выстрелом в грудь, как раз против сердца. В темноте быстро нашел кулас, подогнал его к месту добычи. С огромным напряжением попытался погрузить тушу в малюсенькую лодчоноку. Но из этой затеи ничего не вышло. 
- Здоровенный секач, на все десять пудов, пожалуй, потянет, – подумал торжествующий Иваныч. 
Выволок свой трофей на мелководье, приторочил к отдельной куртине* у тростниковой колки.* Туда же, на песчаную косу натащил кулас и крепко его привязал. 
- Завтра погружу, по-светлому, - решил Свайкин. 
Вскрыв ножом вену на шее кабана, выпил кровь по-вампирски. Вырезал кусок мяса, пожевал, подкрепился. Застегнул ватник до верха, опустил и завязал уши шапки. Укутался поплотнее в тонкую кошму, накрылся брезентом. От усталости отключился мгновенно.
Но отдыхать пришлось не долго. В ночь вовсю разбушевалась моряна. Проснулся егерь от режущего холода и страшного рева. Откинул брезент и оторопел. Стихия вырвала полотнище из рук и унесла его в кромешный мрак. От ветра перехватило дух. Огромные пенистые валы окатывают кулас, привязанный нос которого, натянув шейму - якорную веревку зарылся глубоко в воду. Болтает неимоверно. Вода прибывает с пугающе быстротой. Добытого кабана нигде не видно. Да и не до него уж теперь. Над поверхностью бушующих вод едва различаются редкие и мокрые, как крысиные хвосты, вытянувшиеся под шквальным ветром метелки тростника. Все необъятные заросли затопило. Очередная волна окатила, заливая лодку. Вода хлюпает выше сланей*, промочила всю одежду. Жуткий холод пронизывает до костей. Ночная мгла плотная, без просвета и без конца. Невидимый поток клокотал как котел в преисподней. Грозный гул ураганного ветра срывался на жуткий разбойничий свист.
Крупно дрожа всем телом, Иваныч нащупал нож и, погрузившись на половину корпуса в ледяную воду, стал перерезать веревку. От холода рука немеет, коченеет в судорожном спазме. Внезапно упал в воду и сразу скрылся из виду шест - главная надежда и опора в плавнях.
Усилием воли собрав все силы, кое-как удалось перепилить привязь. Утлая посудина резко выпрямилась, вышла из опасного носового дифферента*, и, подхваченная ветром, понеслась по воле стихии.
Кокпит* стремительно наполнялся водой. Отчерпывать её нечем. Ладонями осушать лодку бесполезно.
Каждый порыв ветра, каждый удар, сопровождаемый ледяными брызгами, перекатываясь через планширь*, захлестывает водой кулас, болтающейся как щепка на невидимых во тьме волнах. Страха нет. Есть спокойная, почти тупая сосредоточенность на одной мысли: «Выжить, только бы выжить!». Оторвав доску от сланей*, Митя приспособил её вместо весла. Надо грести, что есть силы, направлять кулас по ветру, не подставляя волнам борт.
Понемногу стало светать. Страшное зрелище представляли собою это неиствовавшее море, эти огромные, с шапками пены, водяные валы, безжалостно поглощавшие все и вся, не оставляя никакого шанса на спасение. В сером небе несся нескончаемый поток мрачных косматых туч. 
С тревожной стремительностью в полном молчании проносятся на запад огромные стаи птиц, подхваченные ураганом. Небывалое обилие и разнообразие пернатой дичи. Здесь и лебеди, и плотные табуны нырков и караваны крупных серых гусей и казара, лысухи, кулики, цапли. Но ничему этому удивляться не приходится. Беда гонит всех по ветру. От моря на сушу. 
По бурлящей воде плывет мусор, плывет зверье, плывут стога. На куче соломы, на скирде, как на плоту, совсем рядом друг с другом, совместно цепляются за жизнь норка и енот, лисица и фазан, мышь и горностай. Слепая жестокость разгулявшейся стихии, эта общая беда,  сплотила и примирила бывших вечных врагов.
Скоро многострадальный кулас утонул вместе с ружьем и снаряжением. Дальше отчаянная битва за выживание продолжалась вплавь. Приходилось бороться с каждым ударом волны, за каждый вдох. Тяжелая мокрая одежда и сапоги сковывали движения, тянули вниз. Благодаря отчаянным усилиям удалось от них избавиться. Волна за волной то и дело накрывали пловца, ледяная вода сводила мышцы. В голове рефреном пульсировала единственная мысль: «Жизнь в движении, спасение - в движении». Но спасла удача. Утопающему чудом удалось добраться до импровизированного плавучего средства. На оторванном от основания и гонимом ветром островке, образованным из сросшихся в плотную охапку тростниковых стеблей, можно было чуть расслабиться и не двигаться. Рядом с ухом шуршали какие-то зверьки. Но Митрофан не обращал на это внимания. Неопределенно долгое время бедняга пребывал в тревожном забытьи, безропотно отдав себя во власть стихии. При этом его тело каким-то чудом удерживалось на крошечном естественном плоту, который с каждой минутой неумолимо уменьшался в размерах. Окоченевшие до бесчувствия пальцы инстинктивно сжимали стальной хваткой спасительные жесткие стебли. В спутанном сознании почему-то всплыла дурацкая поговорка «Утопающий хватается за соломинку».
Неизвестно, сколько времени прошло. Мрачное небо с летящими клочьями облаков, едва видимое сквозь сетку водяных брызг, не давало возможности его определить. Да и некогда было думать об этом. Как в тумане увидел Митрофан железнодорожную насыпь с поблескивающими  у линии прибоя рельсами, затопленные телеграфные столбы. Под негнущимися ногами ощутил долгожданную земную твердь. Ни радости, ни других эмоций. Бесчувственная усталость. Ноги не держат. Руки еле шевелятся. Люди едут по воде на телеге. Мираж? Нет. Спасение.
***
А компаньоны-охотники и шофёр погибли. Надеялись переждать нагонный ветер с моря на месте ночевки. Сначала в кузове грузовика, потом на крыше кабины. Но напрасно. Вода поднялась гораздо выше. Товарищей генералов смыло в ночное ревущее море. Все утонули.
***
Тот страшный шторм унес жизни сотен людей, в основном охотников и рыбаков.
Невольно тут подумаешь о суровых приговорах судьбы, именуемых в обиходе несчастными случайностями.

Примечания
Баткак* - вязкое, болотистое место (местн., тюркск.).
Вечерянка* - вечерняя охота, на закате солнца.
Якан* - от «Жекан» - тяжелая безоболочечная пуля (разг.).
Газыри* - гнезда для патронов, пришитые к одежде.
Куртина* - группа кустарников.
Колка* - прибрежный островок, заросший камышом (местн.).
Слани* - реечный настил на дне лодки (морск.).
Дифферент* - угол отклонения судна в продольном направлении (морск.).
Планширь* - горизонтальный брус в верхней части борта малого судна (морск.).
Кокпит* - внутренняя часть судна (морск.).
 фото автора

© Copyright: Влад Устимов, 2017

Регистрационный номер №0394004

от 21 августа 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0394004 выдан для произведения: Мой старый компаньон, заядлый охотник, Митрофан Иванович Свайкин, однажды занемог.  Замучили его постоянные боли в мышцах. Лицо опухло, как у последнего пьяницы.  Появились мешки под глазами.  Покрутили его в поликлинике, погоняли по кабинетам, да  и определили в больницу. Консилиум заподозрил трихинеллез. Важный доктор спросил: «Не ел ли мясо кабана»?  Дед припомнил: «Да, ел. Было такое».
***
1953 год. Ноябрь. Митрофан был приглашен на охоту в каспийских плавнях Калмыкии. Позвали его в качестве егеря-проводника для двух генералов, высоких московских гостей. Захотелось им пострелять в диких, безлюдных местах. 
Желание начальства – закон для подчиненных. Товарищам из центра местные власти выделили машину с водителем. В кузов погрузили небольшой кулас – плоскодонную охотничью лодку и кое-какое костровое снаряжение.
Ехали полдня на грузовике-полуторке. Тряслись по пыльным просёлкам между серыми кустарниками и зеленеющими в низинах луговинами, вдоль  бесчисленных ильменей и  мимо Бэровских бугров. 
К вечеру прибыли на место. Сразу почувствовали прохладу и сырость, признаки близости водных просторов. Миновав множество стогов сена, уперлись в сплошную тростниковую крепь, на десятки верст раскинувшуюся вдоль пологого каспийского берега. Когда вышли из машины, в нос ударил удушающий прелый запах плесени, исходящий от массы гниющих растений. Почва под ногами мягкая, влажная. Разминая свои затекшие мышцы и потирая озябшие руки, охотники с интересом огляделись.
Перед ними - плотная стена густо переплетенных высоких стеблей.  Проводник коротко растолковал новичкам что тут и как. Эти густые тростниковые заросли уходят далеко в море. Дальше – земли нет, сплошной илистый  баткак*, постепенно переходящий в плавни - морские заливы, густо заросшие огромными непролазными массивами пустотелых стеблей с пушистыми махалками на концах. Разнообразная густая растительность, стоящая в воде, образует здесь огромные заманихи, бесчисленные «дворы» и запутанные лабиринты. Кругом вода. Глубина – где по колено, где - по пояс. Много водорослей. Дно вязкое. Ветерок раздувается. Гонит приличную волну.
- Везёт вам, ребята, моряна задышала! - подбодрил старожил заезжих охотников, слегка растерявшихся в новых неуютных условиях, - Чует моё сердце –добрая  будет вам потеха! 
Действительно, ветер с моря разошелся не на шутку. Сила его с каждым часом нарастала. 
***
Охота, как и предрекал егерь, получилась удачная. Ошеломленные пернатым изобилием, новички набили целую кучу уток и гусей. Уже по-тёмному, после отменной вечерянки*, все собрались возле машины. Митрофан соорудил костерок. Москвичи достали свои харчи. Подняли стопу: «С полем!». Возбуждённые удачной стрельбой гости, выпили и скоро развеселись. При этом они вволю поиздевались над непьющим проводником. Тот незлобливо отшучивался. Малость передохнув, ушел он на куласе под шестом в ночное море. 
***
На небе плотная низкая облачность. Вокруг - непроглядная мгла. Ночь безлунная. Ветер нагонный, с шумом гнет камыши. Иваныч знает куда толкаться – в самую крепь. Отлично ориентируясь в сложной обстановке, опытный ловец почуял добычу. Несмотря на шум разгулявшейся стихии, услышал он как у острова, трещит  и чавкает в камышах кабан. Зарядил двустволку пулями. Приготовил пару яканов*, сунул в газыри*; патроны с картечью положил в карман на всякий непредвиденный случай. Оставил кулас в низком рогозе. Пошел против ветра в высоких резиновых сапогах. Опирался на короткий шест, чтобы бесшумно переставлять ноги, глубоко вязнущие в иле. Надо быть очень осторожным. Вепрь слышит гораздо лучше, чем видит. А обоняние у него еще более чуткое. 
Охотник двигался медленно, замирая на каждом шагу и напряженно вслушиваясь в шелестящую темноту. Подкрался почти вплотную к жертве. Не подшумел, не спугнул дичь. Добыл зверя одним точным выстрелом в грудь, как раз против сердца. В темноте быстро нашел кулас, подогнал его к месту добычи. С огромным напряжением попытался погрузить тушу в малюсенькую лодчоноку. Но из этой затеи ничего не вышло. 
- Здоровенный секач, на все десять пудов, пожалуй, потянет, – подумал торжествующий Иваныч. 
Выволок свой трофей на мелководье, приторочил к отдельной куртине* у тростниковой колки.* Туда же, на песчаную косу натащил кулас и крепко его привязал. 
- Завтра погружу, по-светлому, - решил Свайкин. 
Вскрыв ножом вену на шее кабана, выпил кровь по-вампирски. Вырезал кусок мяса, пожевал, подкрепился. Застегнул ватник до верха, опустил и завязал уши шапки. Укутался поплотнее в тонкую кошму, накрылся брезентом. От усталости отключился мгновенно.
Но отдыхать пришлось не долго. В ночь вовсю разбушевалась моряна. Проснулся егерь от режущего холода и страшного рева. Откинул брезент и оторопел. Стихия вырвала полотнище из рук и унесла его в кромешный мрак. От ветра перехватило дух. Огромные пенистые валы окатывают кулас, привязанный нос которого, натянув шейму - якорную веревку зарылся глубоко в воду. Болтает неимоверно. Вода прибывает с пугающе быстротой. Добытого кабана нигде де видно. Да и не до него уж теперь. Над поверхностью бушующих вод едва различаются редкие и мокрые, как крысиные хвосты, вытянувшиеся под шквальным ветром метелки тростника. Все необъятные заросли затопило. Очередная волна окатила, заливая лодку. Вода хлюпает выше сланей*, промочила всю одежду. Жуткий холод пронизывает до костей. Ночная мгла плотная, без просвета и без конца. Невидимый поток клокотал как котел в преисподней. Грозный гул ураганного ветра срывался на жуткий разбойничий свист.
Крупно дрожа всем телом, Иваныч нащупал нож и, погрузившись на половину корпуса в ледяную воду, стал перерезать веревку. От холода рука немеет, коченеет в судорожном спазме. Внезапно упал в воду и сразу скрылся из виду шест - главная надежда и опора в плавнях.
Усилием воли собрав все силы, кое-как удалось перепилить привязь. Утлая посудина резко выпрямилась, вышла из опасного носового дифферента*, и, подхваченная ветром, понеслась по воле стихии.
Кокпит* стремительно наполнялся водой. Отчерпывать её нечем. Ладонями осушать лодку бесполезно.
Каждый порыв ветра, каждый удар, сопровождаемый ледяными брызгами, перекатываясь через планширь, захлестывает водой кулас, болтающейся как щепка на невидимых во тьме волнах. Страха нет. Есть спокойная, почти тупая сосредоточенность на одной мысли: «Выжить, только бы выжить!». Оторвав доску от сланей*, Митя приспособил её вместо весла. Надо грести, что есть силы, направлять кулас по ветру, не подставляя волнам борт.
Понемногу стало светать. Страшное зрелище представляли собою это неиствовавшее море, эти огромные, с шапками пены, водяные валы, безжалостно поглощавшие все и вся, не оставляя никакого шанса на спасение. В сером небе несся нескончаемый поток мрачных косматых туч. 
С тревожной стремительностью в полном молчании проносятся на запад огромные стаи птиц, подхваченные ураганом. Небывалое обилие и разнообразие пернатой дичи. Здесь и лебеди, и плотные табуны нырков и караваны крупных серых гусей и казара, лысухи, кулики, цапли. Но ничему этому удивляться не приходится. Беда гонит всех по ветру. От моря на сушу. 
По бурлящей воде плывет мусор, плывет зверье, плывут стога. На куче соломы, на скирде, как на плоту, совсем рядом друг с другом, совместно цепляются за жизнь норка и енот, лисица и фазан, мышь и горностай. Слепая жестокость разгулявшейся стихии, эта общая беда,  сплотила и примирила бывших вечных врагов.
Скоро многострадальный кулас утонул вместе с ружьем и снаряжением. Дальше отчаянная битва за выживание продолжалась вплавь. Приходилось бороться с каждым ударом волны, за каждый вдох. Тяжелая мокрая одежда и сапоги сковывали движения, тянули вниз. Благодаря отчаянным усилиям удалось от них избавиться. Волна за волной то и дело накрывали пловца, ледяная вода сводила мышцы. В голове рефреном пульсировала единственная мысль: «Жизнь в движении, спасение - в движении». Но спасла удача. Утопающему чудом удалось добраться до импровизированного плавучего средства. На оторванном от основания и гонимом ветром островке, образованным из сросшихся в плотную охапку тростниковых стеблей, можно было чуть расслабиться и не двигаться. Рядом с ухом шуршали какие-то зверьки. Но Митрофан не обращал на это внимания. Неопределенно долгое время бедняга пребывал в тревожном забытьи, безропотно отдав себя во власть стихии. При этом его тело каким-то чудом удерживалось на крошечном естественном плоту, который с каждой минутой неумолимо уменьшался в размерах. Окоченевшие до бесчувствия пальцы инстинктивно сжимали стальной хваткой спасительные жесткие стебли. В спутанном сознании почему-то всплыла дурацкая поговорка «Утопающий хватается за соломинку».
Неизвестно, сколько времени прошло. Мрачное небо с летящими клочьями облаков, едва видимое сквозь сетку водяных брызг, не давало возможности его определить. Да и некогда было думать об этом. Как в тумане увидел Митрофан железнодорожную насыпь с поблескивающими  у прибоя рельсами, затопленные телеграфные столбы. Под негнущимися ногами ощутил долгожданную земную твердь. Ни радости, ни других эмоций. Бесчувственная усталость. Ноги не держат. Руки еле шевелятся. Люди едут по воде на телеге. Мираж? Нет. Спасение.
***
Остальные компаньоны- охотники погибли. Вместе с водителем. Надеялись переждать нагонный ветер с моря на месте ночевки. Сначала в кузове грузовика, потом на крыше кабины. Но напрасно. Вода поднялась гораздо выше. Товарищей генералов смыло в ночное ревущее море. Все утонули.
***
Тот страшный шторм унес жизни сотен людей, в основном охотников и рыбаков.
Невольно тут подумаешь о суровых приговорах судьбы, именуемых в обиходе несчастными случайностями.

Примечания
Баткак* - вязкое, болотистое место (местн., тюркск.).
Вечерянка* - вечерняя охота, на закате солнца.
Якан* - от «Жекан» - тяжелая безоболочечная пуля (разг.).
Газыри* - гнезда для патронов, пришитые к одежде.
Куртина* - группа кустарников.
Колка* - прибрежный островок, заросший камышом (местн.).
Слани* - реечный настил на дне лодки (морск.).
Дифферент* - угол отклонения судна в продольном направлении (морск.).
Кокпит* - внутренняя часть судна (морск.).
 фото автора

 

Змея за пазухой

Приключение Шмакодявки