Гримаса истории

7 июня 2019 - Карим Азизов
Остроконечные кроваво-красные крыши зданий, окружавшие главную площадь Мюнстера - Принципалмаркт, казалось, пронзали облака. Выглянувшее из-за них июльское солнце, ударив по глазам, заставило надеть тёмные очки неспешно прохаживающегося по площади человека. Высокий, светловолосый, сероглазый, как сказали бы здесь в первой половине 20 века, истинный ариец. Одет он был в трикотажную белую майку и голубые джинсы.
Ему было 48 лет, но густая борода и усы прибавляли возраст. Он не был местным жителем. Эрнст Вернер был из поволжских немцев, оказавшийся волею судьбы на земле исторической родины. Отец, убеждённый коммунист, дал ему имя в честь вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана.
Вернер – профессор, преподаватель истории одного из институтов Москвы – приехал в Мюнстер к своей дочери. Три года назад Маргарита вышла замуж за местного немца, познакомившись с ним в интернете. Благодаря папе, она с детства хорошо говорила на немецком и этот факт, наверняка, в числе прочих повлиял на выбор её мужа. Жены Вернера не стало пять лет назад и Рита постоянно звала отца приехать и пожить у них. Но вечно у папы находились причины, что мешали их встрече. А, когда в начале этого года родился внук, дочь не хотела и слышать никаких отговорок.
И вот он здесь. Занятая ребёнком, Рита предложила отцу нанять гида, чтобы тот показал достопримечательности Мюнстера, но Вернер отказался. Лучше он сам, не спеша всё посмотрит, чем выслушивать скороговорку гида и перебегать от одного объекта к другому.
Куранты ратуши пробили час дня. Стало душно, ни ветерка. Влажный воздух обволакивал тело, заставляя поминутно вытирать запотевшее лицо. Подойдя к средневековой церкви святого Ламберта, Вернер запрокинул голову, рассматривая три клетки, висящие на её высокой башне.
Неожиданно резкие приступы боли сжали голову, пульс участился, в глазах потемнело. Профессор стал терять сознание. Его долговязая фигура сложилась и, медленно осев на горячие камни брусчатки, завалилась набок.
 
- Тебе что, плохо? С голодухи на ногах не стоишь? Давай поднимайся! – первое, что услышал Вернер, очнувшись и открыв глаза.
Его тряс за плечо какой-то человек. Маленького роста, с коротко и прямо подстриженной окладистой бородой и толстыми усами. Одет он был как-то странно. Голову прикрывал чёрный большой плоский берет. Штаны и чулки в районе колена отделены друг от друга подвязками. Верхнюю часть тела закрывала широкая короткая мантия.
Поднявшись, Вернер не поверил своим глазам. На Принципалмаркт произошли разительные метаморфозы. Вся площадь была запружена толпой мужчин и женщин, одетых по средневековой европейской моде. А посреди неё стояла виселица. Верёвки были накинуты сразу на шеи четырёх женщин разного возраста. Толпа взирала на казнь молча.
- Граждане свободного города Мюнстера! – раздавался над площадью зычный голос глашатая. – Указом нашего благочестивого и милостивого короля Иоанна Лейденского эти женщины, не возжелавшие умножить число жён достойных мужей нашего города, приговариваются к смертной казни!
«Может, исторический фильм снимают? - подумал профессор. – Но что-то операторов с кинокамерами не видно».
- Что здесь происходит? – повернулся Вернер к подозрительно смотрящему на него бородачу.
-  А ты сам-то, кто будешь? – вопросом на вопрос ответил тот. – Одежда на тебе какая-то странная, да и говоришь ты не по-нашему.
- Я… не местный. И одет нормально. Так вы скажите, кино что ли снимают? Что это всё?
- Ки… чего? Э, да тебя совсем не поймёшь. Не видишь, что ли, вешают. Так ты сам откуда всё-таки будешь? – с явно читающимся на широком лице недоверием, спросил бородач.
- Я…
Тут толпа как-то разом выдохнула и Вернер, повернув голову в сторону виселицы, увидел четыре болтающихся тела. Толпа, видно, привыкшая к подобным зрелищам, стала быстро расходиться.
Ужас холодным потом разлился по телу профессора, перехватил дыхание. «Это – не кино… Но этого не может быть… Как я мог оказаться в 16 веке? Что это ещё за временной провал в прошлое? Неужели это и в самом деле возможно?» - разрывали мозг мысли. Но ужасаться Вернеру пришлось недолго.
- Вот он шпион. Хватайте его, - раздался голос бородача и Вернера с двух сторон схватили крепкие руки стражников. Профессора под улюлюканье нескольких зевак, переключившихся на новое развлечение, потащили с площади. Сзади не отставал бдительный бородач, рассчитывавший, по-видимому, получить за донос вознаграждение.
Через полчаса профессор сидел в сыром каменном мешке на куче гнилой соломы. Сквозь узкое отверстие в стене почти у потолка скупо пробивался наружный свет.
Мозг отказывался верить в произошедшее. Он, уважаемый профессор сидит в одиночке, да ещё в не своём времени. «Вот и изучай теперь историю не в теории, а на практике, - невольно сыронизировал Вернер сам над собой. Приехал, называется к дочери. И что дальше? А дальше, как было во все времена, его будут пытать, раз шпионом объявили. А потом, скорее всего вздёрнут, как этих дам сегодня».
С досады профессор сдёрнул кроссовок с ноги и швырнул в по-хозяйски глазеющую на него большущую облезлую крысу. Обувка, не задев живность, шмякнулась о стену. Не особенно и испугавшись, крыса степенно удалилась.
«Как там глашатай объявил их правителя? - успокоившись, стал вспоминать Вернер. Иоанн… Лейденский? Ну что, профессиональный историк, вспоминай, кто это и когда правил».
И хотя средние века не были специализацией профессора, он вспомнил. Память историка не подкачала. Ещё в институте на семинаре по научному коммунизму он делал доклад по Мюнстерской коммуне. Это была одна из первых попыток установления коммунистического строя в Новое время. В осаждённом ландскнехтами епископа городе Мюнстере власть захватили анабаптисты (перекрещенцы). Ими была проведена конфискация церковно-монастырского имущества, а затем и имущества богатых граждан, отменены долги и денежное обращение, а также уравнительное распределение предметов потребления. Введено многожёнство. Коммуна просуществовала всего полтора года. Правителем был Джон Бокельзон из Лейдена, объявивший себя впоследствии королём Иоанном Лейденским. 25 июля 1535 года город был взят. Вернер запомнил эту дату потому, что в день, когда погибла коммуна, ровно через 400 лет родился его отец – будущий убеждённый коммунист.
Исторический экскурс по волнам своей памяти прервало появление стражника. Тот привёл профессора в довольно просторное помещение без окон. У дальней стены стоял стол с впечатляющим набором инструментов для пыток. С потолка свешивалось несколько верёвок с петлями на конце. Возле стола, скрестив жирные руки, стоял лысый полуголый детина и, можно было подумать, ласково поглядывал на вошедшего.
«Как и следовало ожидать, - подумал Вернер, - будут пытать. И что я могу сказать в своё оправдание? Извините, я не шпион? Да и, вообще, не из вашего времени? Но пыток я точно не перенесу». Во рту пересохло, капли липкого пота побежали по лицу и спине.
«А где же, так сказать, следователь или как он у них называется?» -  сквозь навалившийся на профессора страх пробилось любопытство.
- Сейчас придёт герр Кнабельхоф и мы позабавимся, - добродушно подмигнул, будто прочитал его мысли, детина.
Но Кнабельхоф так и не появился. Вместо него вошёл стражник, что привёл его сюда, и торжественно возгласил:
- Шпиона желает видеть его величество.
Два вздоха послышались после этих слов: облегчения – у профессора, сожаления – у детины.
Стражник ввёл Вернера в большой зал. Единственным его украшением было стоящее на возвышении у дальней стены большое, расшитое золотыми и серебряными нитями, кресло. В нём восседал «его величество». Кресло, похоже выполняло роль трона. По знаку короля стражник подвёл профессора поближе.  Вблизи Джон Лейденский оказался молодым человеком лет двадцати пяти, с правильными чертами лица, светло-русыми волосами, с усами и кучерявой лопатообразной бородкой. Пёстрые шелка одеяния короля резко контрастировали с чёрной, без всяких украшений, одеждой стоявшего рядом человека во всём чёрном. Лицо того было совершенно незапоминающимся. «Таких обычно берут в шпионы, - подумал Вернер. – Это, наверно, тот самый, как его, Кнабельхоф. Местный Малюта Скуратов».
- Мы слушаем тебя, чужеземец, - прервал мысли профессора король. – Кто ты, откуда? Что это за смешной на тебе наряд?
- Меня зовут Эрнст Вернер, ваше величество. Я… пилигрим из далёкой страны, - нашёлся профессор.
 - Как-то ты не по-нашему говоришь. Вот херр Кнабельхоф говорит, - Лейденский кивнул в сторону «Малюты», - что ты лазутчик епископа. Что ты на это скажешь? – с насмешкой в голосе сказал он.
- Но, ваше величество, если бы я был лазутчиком епископа, то не выделялся бы ни речью, ни одеждой.
- Что ж, в логике тебе не откажешь, Вернер. Но как ты оказался в Мюнстере, город осаждён уже полтора года?
- Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество. Но могу сказать, что… 25 июля в город войдут войска епископа, - сам не зная почему, выдал Вернер.
При этих словах профессора насмешливо-добродушное лицо короля вмиг перестало быть привлекательным и пошло красными пятнами. Тонкогубый рот скривился:
- Коммуне осталась всего неделя? Как ты смеешь? Предрекать гибель нашей коммуне! Ты и, вправду, заслуживаешь смерти, чужеземец! Эй, стража, взять его! Кнабельхоф, пусть его сбросят с крепостной стены!
Когда Вернера подвели к краю крепостной стены, его охватило какое-то безразличие от происходящего. Словно организм был переполнен страхом и теперь все его реакции были заторможены. Вернер больше был не в силах сопротивляться судьбе, так круто изменившей привычный уклад жизни уважаемого среди коллег и студентов профессора.
Оранжево-красное солнце клонилось к закату. И то, что завтра он не увидит его восход, казалось Вернеру само собой разумеющимся. Кнабельхоф поднял руку, два стражника схватили профессора за руки, готовые столкнуть его вниз. «Ну вот и всё, вот и всё» - сквозила одна и та же мысль.
- Херр Кнабельхоф, его величество отменил казнь! – неожиданно для всех раздался радостный голос запыхавшегося от бега одного из слуг короля. Его плоское круглое лицо так и сияло от сознания, что успел выполнить приказ своего повелителя.
Когда попрощавшегося с жизнью профессора вернули к трону Джона Лейденского, тот тоном шахматного игрока-любителя, решившего поменять ход, сказал:
- Я передумал, Вернер. Мне почему-то стало интересно твоё предсказание. Значит, говоришь 25 июля?
 - Да, ваше величество.
- Ну что ж, Вернер, - приятное лицо короля осветила улыбка, - пока я дарю тебе жизнь. Ты будешь пользоваться статусом моего гостя. – Но утром 26-го я сам отрублю тебе голову, - всё также не меняя интонации и продолжая улыбаться, заключил король. – Глаз с него не спускать. – Лейденский повернулся к Кнабельхофу. – Да, и дайте ему нормальную одежду.
Профессору отвели во дворце отдельную комнату. Её единственное окно выходило на главную площадь, где почти ежедневно проводились казни недовольных режимом Джона Лейденского коммунаров. Общественное выборное самоуправление городом быстро выродилось в диктатуру самопровозглашённого короля. Идеи равенства всех так и остались идеями. В городе свирепствовал голод, а во дворце недостатка в пище не ощущалось. Как в «Скотном дворе» Оруэлла: «Все равны, но некоторые равнее».
К Вернеру был представлен в качестве слуги, точнее, соглядатая малоразговорчивый верзила Руди. Несмотря на свои внушительные габариты, он обладал способностью возникать ниоткуда.  
Для деятельного профессора потянулись пустые дни на положении гостя-пленника. Во дворце его всегда неотступно сопровождал бдительный цербер. Вне дворца в его сопровождении Вернеру разрешалось прогуливаться только по Принципалмаркт. Каждый день Вернер обязательно приходил к церкви святого Ламберта к часу дня, теша себя угасавшей всякий раз надеждой, что провал этого времени и места вернёт его в 21 век.
Вечером второго дня Руди ввёл в комнату к профессору трёх женщин. На его недоумённый взгляд, слуга, как обычно, коротко пояснил:
- Все мужчины Мюнстера должны иметь жён. Эти без мужей.
- И эти все для меня? – чего-чего, а королевской щедрости в таком виде Вернер никак не ожидал. Руди ограничился кивком головы.
- Я, конечно, благодарен его величеству. Но, пожалуй, мне и одной будет достаточно.
Женщины были разного возраста и телосложения. Все они – девочка лет пятнадцати; миниатюрная, рыжеволосая девица, не больше тридцати; грудастая, широкобёдрая матрона – с интересом рассматривали потенциального мужа. Для профессора выбор был очевиден – он остановился на рыжеволосой.
- Гретхен, - представилась «жена», во все глаза смело рассматривая нового «мужа», когда Руди увёл пока обезмуженных других.
«Тоже Маргарита, как и моя дочь» - подумал, не удивившись совпадению, Вернер.
- Меня зовут Эрнст. Вот что, Гретхен… Как бы это сказать? Я не собирался заводить жену, а тем более жён. Получается, мне тебя навязали. Поэтому и не требую от тебя выполнения супружеских обязанностей.
- Как-то непонятно ты говоришь, - в глазах Гретхен отразилось удивление. – Некоторые мужчины Мюнстера имеют и по пять, шесть жён. А тебе не нужна и одна?
- Вот кровать. Вторая половина твоя. Извини, но я хочу спать.
За все пять лет, как не стало жены, Вернер так и не смог близко сойтись ни с одной женщиной. Жена казалась ему идеалом, который никто из них не сможет достичь. Тем более, в этой – совершенно другой – жизни бесполезно его и искать.
Потушив свечу, «муж», скинув только балахон мантии, попытался заснуть. «Жена», поплескав в углу водой из кувшина, через какое-то время примостилась на своей половине.
Вернер проснулся глубоко за полночь от ощущения тяжести на своей груди. На ней покоилась тёплая нежная щека Гретхен, а рука перебирала его густые, слегка тронутые сединой волосы.
Первый порыв – сбросить её с себя – был сломлен завораживающим шёпотом:
- Не отвергай меня. Ты знаешь, что меня ждёт, если станет известно, что я не стала твоей женой. А я хочу ей быть. Ты тот мужчина, что мне нужен. Пусть у тебя будут ещё жёны. Но я буду любить тебя сильнее их.
Вернер, словно попав в любовный капкан этой маленькой рыжеволосой, со светло-зелёными глазами женщины, больше не мог и теперь уже не хотел сопротивляться. Взяв в ладони лицо Гретхен, он стал целовать её влажные губы. Она отдалась ему со всей страстью своего хрупкого, но, неожиданно, искусного на ласки тела.
С этой ночи сутки стали делиться для профессора на две совершенно не похожие друг на друга части: скучный, однообразный день и удивительную, полную любви ночь. Гретхен в полной мере одаривала Вернера тем, чего он был лишён все эти годы. Он был почти счастлив. Если бы они оба вдруг перенеслись обратно, в место и время профессора, то не было бы для него этого «почти».
Ранним утром 25 июля Вернера и Гретхен разбудили звуки выстрелов и крики, ворвавшиеся в окно их комнаты с Принципалмаркт. Подбежав к окну, профессор увидел трёх ландскнехтов и несколько трупов горожан.
«Ну, вот социальный эксперимент и провалился. Можно сказать, гримаса истории, - с отстранённостью историка подумал профессор. – Скорее всего, измученные коммунары сами открыли ворота неприятелю».
- Грехен! Быстро одевайся! Надо уходить, - Вернер стал лихорадочно натягивать на себя такую неудобную одежду.  Грета молча, насколько быстро может это сделать женщина, оделась, и они выбежали из комнаты. Как ни странно, на этот раз Руди не материализовался из ниоткуда. По-видимому, тоже спасал свою жизнь. Господа и их слуги одинаково бестолково метались по дворцу.
Выбегая на площадь, Вернер с размаху налетел на неожиданно появившегося из-за колонны ландскнехта с алебардой. Вояка, явно уступая в комплекции профессору, рухнул на брусчатку в одну сторону, алебарда отлетела в другую. Вернер на ногах устоял, даже не выпустив из своей руки маленькую кисть Гретхен.
Площадь со всех сторон быстро наполнялась ландскнехтами. Когда пара почти выбежала в примыкающую улочку, Гретхен наступила на полу своего длинного платья и упала. Вернер по инерции пробежал ещё несколько метров. Осознав потерю, он остановился и обернулся. Но лучше бы он этого не делал.
Лежащая Гретхен с мольбой в светло-зелёных, обцелованных им глазах тянула к нему руку. Один из ландскнехтов наступил на её спину ногой, говоря таким образом остальным, что это его добыча.    
- Гретхен! – из-за комка в горле только и прохрипел Вернер. Боковое зрение зацепило какое-то красное пятно, словно испускающее флюиды опасности. Повернув голову, профессор успел увидеть ландскнехта с ярко-красным пером на шляпе, целившегося в него из аркебузы. Раздался выстрел. Красное пятно пера расползлось и, чернея, погрузило профессора в вязкую темноту.
 
Когда Вернер открыл глаза, в них больно ворвался свет люминесцентной лампы. Взгляд заскользил по белому потолку и стенам. Похоже, теперь он непонятно каким образом оказался в палате какой-то клиники.
- Ну, слава богу! - услышал родной голос Вернер. Рядом с кроватью, на которой он лежал, сидела его дочь Рита.
«Я вернулся в своё время?» - Профессор просто физически почувствовал, как радость заполнила всё его тело.
- Как ты меня напугал, пап. Хорошо, что прохожий быстро вызвал «скорую помощь», - вздохнула дочь.
- Что со мной было, Рита?  
 - Солнечный удар. Ты потерял сознание на Принципалмаркт. Слава богу, всё обошлось. И хорошо, что у тебя был сотовый с моим номером. А почему ты перед тем, как проснуться, назвал меня по-местному – Гретхен? Ты же всегда называл меня Ритой.
- Гретхен? Ну…, это долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз, - засмущался отец.
- Всё, пап, никаких путешествий в одиночку. Теперь я тебя одного ни за что не отпущу, - в голосе дочери появились решительные, не признающие возражений нотки.
- Да я теперь и сам в город ни ногой. Хватит с меня приключений, - улыбнулся профессор.  
 
 
 

© Copyright: Карим Азизов, 2019

Регистрационный номер №0449017

от 7 июня 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0449017 выдан для произведения: Остроконечные кроваво-красные крыши зданий, окружавшие главную площадь Мюнстера - Принципалмаркт, казалось, пронзали облака. Выглянувшее из-за них июльское солнце, ударив по глазам, заставило надеть тёмные очки неспешно прохаживающегося по площади человека. Высокий, светловолосый, сероглазый, как сказали бы здесь в первой половине 20 века, истинный ариец. Одет он был в трикотажную белую майку и голубые джинсы.
Ему было 48 лет, но густая борода и усы прибавляли возраст. Он не был местным жителем. Эрнст Вернер был из поволжских немцев, оказавшийся волею судьбы на земле исторической родины. Отец, убеждённый коммунист, дал ему имя в честь вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана.
Вернер – профессор, преподаватель истории одного из институтов Москвы – приехал в Мюнстер к своей дочери. Три года назад Маргарита вышла замуж за местного немца, познакомившись с ним в интернете. Благодаря папе, она с детства хорошо говорила на немецком и этот факт, наверняка, в числе прочих повлиял на выбор её мужа. Жены Вернера не стало пять лет назад и Рита постоянно звала отца приехать и пожить у них. Но вечно у папы находились причины, что мешали их встрече. А, когда в начале этого года родился внук, дочь не хотела и слышать никаких отговорок.
И вот он здесь. Занятая ребёнком, Рита предложила отцу нанять гида, чтобы тот показал достопримечательности Мюнстера, но Вернер отказался. Лучше он сам, не спеша всё посмотрит, чем выслушивать скороговорку гида и перебегать от одного объекта к другому.
Куранты ратуши пробили час дня. Стало душно, ни ветерка. Влажный воздух обволакивал тело, заставляя поминутно вытирать запотевшее лицо. Подойдя к средневековой церкви святого Ламберта, Вернер запрокинул голову, рассматривая три клетки, висящие на её высокой башне.
Неожиданно резкие приступы боли сжали голову, пульс участился, в глазах потемнело. Профессор стал терять сознание. Его долговязая фигура сложилась и, медленно осев на горячие камни брусчатки, завалилась набок.
 
- Тебе что, плохо? С голодухи на ногах не стоишь? Давай поднимайся! – первое, что услышал Вернер, очнувшись и открыв глаза.
Его тряс за плечо какой-то человек. Маленького роста, с коротко и прямо подстриженной окладистой бородой и толстыми усами. Одет он был как-то странно. Голову прикрывал чёрный большой плоский берет. Штаны и чулки в районе колена отделены друг от друга подвязками. Верхнюю часть тела закрывала широкая короткая мантия.
Поднявшись, Вернер не поверил своим глазам. На Принципалмаркт произошли разительные метаморфозы. Вся площадь была запружена толпой мужчин и женщин, одетых по средневековой европейской моде. А посреди неё стояла виселица. Верёвки были накинуты сразу на шеи четырёх женщин разного возраста. Толпа взирала на казнь молча.
- Граждане свободного города Мюнстера! – раздавался над площадью зычный голос глашатая. – Указом нашего благочестивого и милостивого короля Иоанна Лейденского эти женщины, не возжелавшие умножить число жён достойных мужей нашего города, приговариваются к смертной казни!
«Может, исторический фильм снимают? - подумал профессор. – Но что-то операторов с кинокамерами не видно».
- Что здесь происходит? – повернулся Вернер к подозрительно смотрящему на него бородачу.
-  А ты сам-то, кто будешь? – вопросом на вопрос ответил тот. – Одежда на тебе какая-то странная, да и говоришь ты не по-нашему.
- Я… не местный. И одет нормально. Так вы скажите, кино что ли снимают? Что это всё?
- Ки… чего? Э, да тебя совсем не поймёшь. Не видишь, что ли, вешают. Так ты сам откуда всё-таки будешь? – с явно читающимся на широком лице недоверием, спросил бородач.
- Я…
Тут толпа как-то разом выдохнула и Вернер, повернув голову в сторону виселицы, увидел четыре болтающихся тела. Толпа, видно, привыкшая к подобным зрелищам, стала быстро расходиться.
Ужас холодным потом разлился по телу профессора, перехватил дыхание. «Это – не кино… Но этого не может быть… Как я мог оказаться в 16 веке? Что это ещё за временной провал в прошлое? Неужели это и в самом деле возможно?» - разрывали мозг мысли. Но ужасаться Вернеру пришлось недолго.
- Вот он шпион. Хватайте его, - раздался голос бородача и Вернера с двух сторон схватили крепкие руки стражников. Профессора под улюлюканье нескольких зевак, переключившихся на новое развлечение, потащили с площади. Сзади не отставал бдительный бородач, рассчитывавший, по-видимому, получить за донос вознаграждение.
Через полчаса профессор сидел в сыром каменном мешке на куче гнилой соломы. Сквозь узкое отверстие в стене почти у потолка скупо пробивался наружный свет.
Мозг отказывался верить в произошедшее. Он, уважаемый профессор сидит в одиночке, да ещё в не своём времени. «Вот и изучай теперь историю не в теории, а на практике, - невольно сыронизировал Вернер сам над собой. Приехал, называется к дочери. И что дальше? А дальше, как было во все времена, его будут пытать, раз шпионом объявили. А потом, скорее всего вздёрнут, как этих дам сегодня».
С досады профессор сдёрнул кроссовок с ноги и швырнул в по-хозяйски глазеющую на него большущую облезлую крысу. Обувка, не задев живность, шмякнулась о стену. Не особенно и испугавшись, крыса степенно удалилась.
«Как там глашатай объявил их правителя? - успокоившись, стал вспоминать Вернер. Иоанн… Лейденский? Ну что, профессиональный историк, вспоминай, кто это и когда правил».
И хотя средние века не были специализацией профессора, он вспомнил. Память историка не подкачала. Ещё в институте на семинаре по научному коммунизму он делал доклад по Мюнстерской коммуне. Это была одна из первых попыток установления коммунистического строя в Новое время. В осаждённом ландскнехтами епископа городе Мюнстере власть захватили анабаптисты (перекрещенцы). Ими была проведена конфискация церковно-монастырского имущества, а затем и имущества богатых граждан, отменены долги и денежное обращение, а также уравнительное распределение предметов потребления. Введено многожёнство. Коммуна просуществовала всего полтора года. Правителем был Джон Бокельзон из Лейдена, объявивший себя впоследствии королём Иоанном Лейденским. 25 июля 1535 года город был взят. Вернер запомнил эту дату потому, что в день, когда погибла коммуна, ровно через 400 лет родился его отец – будущий убеждённый коммунист.
Исторический экскурс по волнам своей памяти прервало появление стражника. Тот привёл профессора в довольно просторное помещение без окон. У дальней стены стоял стол с впечатляющим набором инструментов для пыток. С потолка свешивалось несколько верёвок с петлями на конце. Возле стола, скрестив жирные руки, стоял лысый полуголый детина и, можно было подумать, ласково поглядывал на вошедшего.
«Как и следовало ожидать, - подумал Вернер, - будут пытать. И что я могу сказать в своё оправдание? Извините, я не шпион? Да и, вообще, не из вашего времени? Но пыток я точно не перенесу». Во рту пересохло, капли липкого пота побежали по лицу и спине.
«А где же, так сказать, следователь или как он у них называется?» -  сквозь навалившийся на профессора страх пробилось любопытство.
- Сейчас придёт герр Кнабельхоф и мы позабавимся, - добродушно подмигнул, будто прочитал его мысли, детина.
Но Кнабельхоф так и не появился. Вместо него вошёл стражник, что привёл его сюда, и торжественно возгласил:
- Шпиона желает видеть его величество.
Два вздоха послышались после этих слов: облегчения – у профессора, сожаления – у детины.
Стражник ввёл Вернера в большой зал. Единственным его украшением было стоящее на возвышении у дальней стены большое, расшитое золотыми и серебряными нитями, кресло. В нём восседал «его величество». Кресло, похоже выполняло роль трона. По знаку короля стражник подвёл профессора поближе.  Вблизи Джон Лейденский оказался молодым человеком лет двадцати пяти, с правильными чертами лица, светло-русыми волосами, с усами и кучерявой лопатообразной бородкой. Пёстрые шелка одеяния короля резко контрастировали с чёрной, без всяких украшений, одеждой стоявшего рядом человека во всём чёрном. Лицо того было совершенно незапоминающимся. «Таких обычно берут в шпионы, - подумал Вернер. – Это, наверно, тот самый, как его, Кнабельхоф. Местный Малюта Скуратов».
- Мы слушаем тебя, чужеземец, - прервал мысли профессора король. – Кто ты, откуда? Что это за смешной на тебе наряд?
- Меня зовут Эрнст Вернер, ваше величество. Я… пилигрим из далёкой страны, - нашёлся профессор.
 - Как-то ты не по-нашему говоришь. Вот херр Кнабельхоф говорит, - Лейденский кивнул в сторону «Малюты», - что ты лазутчик епископа. Что ты на это скажешь? – с насмешкой в голосе сказал он.
- Но, ваше величество, если бы я был лазутчиком епископа, то не выделялся бы ни речью, ни одеждой.
- Что ж, в логике тебе не откажешь, Вернер. Но как ты оказался в Мюнстере, город осаждён уже полтора года?
- Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество. Но могу сказать, что… 25 июля в город войдут войска епископа, - сам не зная почему, выдал Вернер.
При этих словах профессора насмешливо-добродушное лицо короля вмиг перестало быть привлекательным и пошло красными пятнами. Тонкогубый рот скривился:
- Коммуне осталась всего неделя? Как ты смеешь? Предрекать гибель нашей коммуне! Ты и, вправду, заслуживаешь смерти, чужеземец! Эй, стража, взять его! Кнабельхоф, пусть его сбросят с крепостной стены!
Когда Вернера подвели к краю крепостной стены, его охватило какое-то безразличие от происходящего. Словно организм был переполнен страхом и теперь все его реакции были заторможены. Вернер больше был не в силах сопротивляться судьбе, так круто изменившей привычный уклад жизни уважаемого среди коллег и студентов профессора.
Оранжево-красное солнце клонилось к закату. И то, что завтра он не увидит его восход, казалось Вернеру само собой разумеющимся. Кнабельхоф поднял руку, два стражника схватили профессора за руки, готовые столкнуть его вниз. «Ну вот и всё, вот и всё» - сквозила одна и та же мысль.
- Херр Кнабельхоф, его величество отменил казнь! – неожиданно для всех раздался радостный голос запыхавшегося от бега одного из слуг короля. Его плоское круглое лицо так и сияло от сознания, что успел выполнить приказ своего повелителя.
Когда попрощавшегося с жизнью профессора вернули к трону Джона Лейденского, тот тоном шахматного игрока-любителя, решившего поменять ход, сказал:
- Я передумал, Вернер. Мне почему-то стало интересно твоё предсказание. Значит, говоришь 25 июля?
 - Да, ваше величество.
- Ну что ж, Вернер, - приятное лицо короля осветила улыбка, - пока я дарю тебе жизнь. Ты будешь пользоваться статусом моего гостя. – Но утром 26-го я сам отрублю тебе голову, - всё также не меняя интонации и продолжая улыбаться, заключил король. – Глаз с него не спускать. – Лейденский повернулся к Кнабельхофу. – Да, и дайте ему нормальную одежду.
Профессору отвели во дворце отдельную комнату. Её единственное окно выходило на главную площадь, где почти ежедневно проводились казни недовольных режимом Джона Лейденского коммунаров. Общественное выборное самоуправление городом быстро выродилось в диктатуру самопровозглашённого короля. Идеи равенства всех так и остались идеями. В городе свирепствовал голод, а во дворце недостатка в пище не ощущалось. Как в «Скотном дворе» Оруэлла: «Все равны, но некоторые равнее».
К Вернеру был представлен в качестве слуги, точнее, соглядатая малоразговорчивый верзила Руди. Несмотря на свои внушительные габариты, он обладал способностью возникать ниоткуда.  
Для деятельного профессора потянулись пустые дни на положении гостя-пленника. Во дворце его всегда неотступно сопровождал бдительный цербер. Вне дворца в его сопровождении Вернеру разрешалось прогуливаться только по Принципалмаркт. Каждый день Вернер обязательно приходил к церкви святого Ламберта к часу дня, теша себя угасавшей всякий раз надеждой, что провал этого времени и места вернёт его в 21 век.
Вечером второго дня Руди ввёл в комнату к профессору трёх женщин. На его недоумённый взгляд, слуга, как обычно, коротко пояснил:
- Все мужчины Мюнстера должны иметь жён. Эти без мужей.
- И эти все для меня? – чего-чего, а королевской щедрости в таком виде Вернер никак не ожидал. Руди ограничился кивком головы.
- Я, конечно, благодарен его величеству. Но, пожалуй, мне и одной будет достаточно.
Женщины были разного возраста и телосложения. Все они – девочка лет пятнадцати; миниатюрная, рыжеволосая девица, не больше тридцати; грудастая, широкобёдрая матрона – с интересом рассматривали потенциального мужа. Для профессора выбор был очевиден – он остановился на рыжеволосой.
- Гретхен, - представилась «жена», во все глаза смело рассматривая нового «мужа», когда Руди увёл пока обезмуженных других.
«Тоже Маргарита, как и моя дочь» - подумал, не удивившись совпадению, Вернер.
- Меня зовут Эрнст. Вот что, Гретхен… Как бы это сказать? Я не собирался заводить жену, а тем более жён. Получается, мне тебя навязали. Поэтому и не требую от тебя выполнения супружеских обязанностей.
- Как-то непонятно ты говоришь, - в глазах Гретхен отразилось удивление. – Некоторые мужчины Мюнстера имеют и по пять, шесть жён. А тебе не нужна и одна?
- Вот кровать. Вторая половина твоя. Извини, но я хочу спать.
За все пять лет, как не стало жены, Вернер так и не смог близко сойтись ни с одной женщиной. Жена казалась ему идеалом, который никто из них не сможет достичь. Тем более, в этой – совершенно другой – жизни бесполезно его и искать.
Потушив свечу, «муж», скинув только балахон мантии, попытался заснуть. «Жена», поплескав в углу водой из кувшина, через какое-то время примостилась на своей половине.
Вернер проснулся глубоко за полночь от ощущения тяжести на своей груди. На ней покоилась тёплая нежная щека Гретхен, а рука перебирала его густые, слегка тронутые сединой волосы.
Первый порыв – сбросить её с себя – был сломлен завораживающим шёпотом:
- Не отвергай меня. Ты знаешь, что меня ждёт, если станет известно, что я не стала твоей женой. А я хочу ей быть. Ты тот мужчина, что мне нужен. Пусть у тебя будут ещё жёны. Но я буду любить тебя сильнее их.
Вернер, словно попав в любовный капкан этой маленькой рыжеволосой, со светло-зелёными глазами женщины, больше не мог и теперь уже не хотел сопротивляться. Взяв в ладони лицо Гретхен, он стал целовать её влажные губы. Она отдалась ему со всей страстью своего хрупкого, но, неожиданно, искусного на ласки тела.
С этой ночи сутки стали делиться для профессора на две совершенно не похожие друг на друга части: скучный, однообразный день и удивительную, полную любви ночь. Гретхен в полной мере одаривала Вернера тем, чего он был лишён все эти годы. Он был почти счастлив. Если бы они оба вдруг перенеслись обратно, в место и время профессора, то не было бы для него этого «почти».
Ранним утром 25 июля Вернера и Гретхен разбудили звуки выстрелов и крики, ворвавшиеся в окно их комнаты с Принципалмаркт. Подбежав к окну, профессор увидел трёх ландскнехтов и несколько трупов горожан.
«Ну, вот социальный эксперимент и провалился. Можно сказать, гримаса истории, - с отстранённостью историка подумал профессор. – Скорее всего, измученные коммунары сами открыли ворота неприятелю».
- Грехен! Быстро одевайся! Надо уходить, - Вернер стал лихорадочно натягивать на себя такую неудобную одежду.  Грета молча, насколько быстро может это сделать женщина, оделась, и они выбежали из комнаты. Как ни странно, на этот раз Руди не материализовался из ниоткуда. По-видимому, тоже спасал свою жизнь. Господа и их слуги одинаково бестолково метались по дворцу.
Выбегая на площадь, Вернер с размаху налетел на неожиданно появившегося из-за колонны ландскнехта с алебардой. Вояка, явно уступая в комплекции профессору, рухнул на брусчатку в одну сторону, алебарда отлетела в другую. Вернер на ногах устоял, даже не выпустив из своей руки маленькую кисть Гретхен.
Площадь со всех сторон быстро наполнялась ландскнехтами. Когда пара почти выбежала в примыкающую улочку, Гретхен наступила на полу своего длинного платья и упала. Вернер по инерции пробежал ещё несколько метров. Осознав потерю, он остановился и обернулся. Но лучше бы он этого не делал.
Лежащая Гретхен с мольбой в светло-зелёных, обцелованных им глазах тянула к нему руку. Один из ландскнехтов наступил на её спину ногой, говоря таким образом остальным, что это его добыча.    
- Гретхен! – из-за комка в горле только и прохрипел Вернер. Боковое зрение зацепило какое-то красное пятно, словно испускающее флюиды опасности. Повернув голову, профессор успел увидеть ландскнехта с ярко-красным пером на шляпе, целившегося в него из аркебузы. Раздался выстрел. Красное пятно пера расползлось и, чернея, погрузило профессора в вязкую темноту.
 
Когда Вернер открыл глаза, в них больно ворвался свет люминесцентной лампы. Взгляд заскользил по белому потолку и стенам. Похоже, теперь он непонятно каким образом оказался в палате какой-то клиники.
- Ну, слава богу! - услышал родной голос Вернер. Рядом с кроватью, на которой он лежал, сидела его дочь Рита.
«Я вернулся в своё время?» - Профессор просто физически почувствовал, как радость заполнила всё его тело.
- Как ты меня напугал, пап. Хорошо, что прохожий быстро вызвал «скорую помощь», - вздохнула дочь.
- Что со мной было, Рита?  
 - Солнечный удар. Ты потерял сознание на Принципалмаркт. Слава богу, всё обошлось. И хорошо, что у тебя был сотовый с моим номером. А почему ты перед тем, как проснуться, назвал меня по-местному – Гретхен? Ты же всегда называл меня Ритой.
- Гретхен? Ну…, это долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз, - засмущался отец.
- Всё, пап, никаких путешествий в одиночку. Теперь я тебя одного ни за что не отпущу, - в голосе дочери появились решительные, не признающие возражений нотки.
- Да я теперь и сам в город ни ногой. Хватит с меня приключений, - улыбнулся профессор.  
 
 
 
 
Волна в ночи
Симулянт
Рейтинг: +8 396 просмотров
Комментарии (7)
Александр Джад # 8 июня 2019 в 06:58 +4
Ах,как же мне нравятся такие рассказы. Прочитал с упоением. Удачи автору и победы!!!
Татьяна Белая # 9 июня 2019 в 05:58 +4
Легким испугом отделался профессор. В рассказе и приключения, и мистика совместились. Автору желаю удачи.
Тая Кузмина # 11 июня 2019 в 20:59 +2
Великолепный рассказ. Интересный сюжет. Такие рассказы приятно читать. Автору спасибо!
lady-17
Валентина Карпова # 13 июня 2019 в 20:24 +3
Присоединяю и свой голос ко всем восхитившимся до меня! Классно задумано и очень интересно написано!
Удачи в конкурсе!
emotions-5
Юрий Пестерев # 17 июня 2019 в 20:55 +3
Со знанием дела написан рассказ! Чувствуется, что автор хорошо знает город, Автор с богатой фантазией. Рассказ с интересом читается. Хорошо, что всё хорошо кончается. Вспомнил Мюнстер - на экскурсию возили в 90-м, я в этом городке чуть фотоаппарат не потерял. Спасибо! Удачи в конкурсе! c0411
Владимир Перваков # 20 июня 2019 в 15:05 +2
Прекрасно автор пофантазировал! И историю знает, и пишет увлекательно!
Удачи в конкурсе и творчестве!
Сергей Шевцов # 22 июня 2019 в 17:22 +1
Идея интересная, хоть и не нова. И язык тоже неплох. Вот только фабула мне не совсем понятна. Что именно автор хотел донести до читателя?