Серый и Черномырдин

12 ноября 2019 - Василий Мищенко
article460988.jpg
                 Такой боли, как сейчас, он ещё не испытывал никогда.   Боль пронизывала всё тело от ушей до хвоста, темнело в глазах, хотелось спрятаться куда-нибудь, забиться в укромный уголок и там отлежаться. Но Серый держит крепко, не убежишь. Да и где тут спрячешься? Неприятное место. Всё вокруг белое и пахнет чем-то отвратительным. Запах незнакомый, но он ему очень не нравился. Там, где они недавно были, тоже пахло противно. Белая женщина ловко взяла его, положила на стол и принялась ощупывать живот, как раз в том месте, где под передней лапой поселилась терзающая тело боль. Затем стала что-то говорить Серому, и у него сразу испортилось настроение. Уж что-что, а настроение Серого он всегда чувствовал. А здесь, куда они потом пришли, волны и флюиды тревоги, боли, тоски, какой-то оторопи просто витали в воздухе.
                 В длинном коридоре на стульях сидели ещё трое с кошками в переносках. Он в такой же ездит с Серым в Большой Дом.  Серый называет его дачей. А для него – это просто Большой Дом, где жить одно удовольствие и ходить можно, куда угодно.  Там всегда тепло, светит солнце, вокруг кипит жизнь, можно поохотиться, поймать добычу и принести её Серому.  В знак уважения и признательности. Серый всегда хвалит и радуется. Хотя он никогда её не съедает сразу. Наверное, припрятывает в большом гудящем  ящике, где хранится и его еда, чтобы съесть после.  Ещё там, за границами Дома, обитают самки,  прекрасные кошки, с которыми у него постоянно возникают романы. Сколько же их было за долгую его жизнь… А в Малом Доме, куда они перебираются  с наступлением холодов, развернуться негде и делать абсолютно нечего. Ну, разве что следить за Серым, чтобы у него не болела спина и ноги, вовремя оказывать помощь.  Где болит у Серого, он всегда чувствует. Надо лишь лечь на больное место и помассировать лапами.
                  Мимо на колымаге провезли большого чёрного пса с перевязанными лапами и головой. И, странное дело, ни один волосок у него не поднялся, ни один мускул не дрогнул. Раньше при встече с таким вот уродом была бы мгновенная реакция и готовность вцепиться когтями в мерзкую морду. Да и псина, извечный враг, тоже смотрел отстранённо и равнодушно, не проявлял агрессии, а затем вообще вздохнул и закрыл глаза. Рядом  семенил толстый дядька. Он наклонялся, припадал к псу, что-то шепча ему в ухо. Затем колымагу закатили в одну из дверей, дядька остался и бегал туда-сюда по коридору, заламывая руки.  Из двери напротив вышла женщина, тоже вся в белом, подошла и ткнула чем-то острым в заднюю ногу. Вскоре боль стала затихать, его куда-то понесли, перед глазами всё плыло и качалось. Последнее, что он увидел, было горестное лицо сидевшего на стуле Серого. Затем случился провал, он, как будто, заснул, хотя при этом извне пробивались некие звуки и запахи, что-то звякало, шуршало,  кто-то бубнил и трогал его, но самое главное – боль исчезла, словно испарилась.
                  Сергей Сергеевич сидел в коридоре ветлечебницы, осмысливая случившееся. Полчаса назад, терапевт, осмотрев Черномырдина, вынесла приговор:
                  - Слишком поздно.  Я могу, конечно, направить вас к хирургам, но с такой опухолью шансов почти никаких нет.  Да и возраст у него почтенный. Восемнадцать лет, если примерить к нам, это далеко за девяносто.
                  К хирургу он направление всё-таки взял, решив, что если есть хоть один, пусть ничтожно малый шанс, то его не следует упускать. И теперь, когда любимца забрали в операционную, он испытывал тоску и отчаяние, прокручивая разные эпизоды их совместной жизни. Появился этот котёнок в злосчастном последнем сентябре уходящего века, когда произошла серия взрывов жилых домов в Буйнакске, Волгодонске и Москве на улице Гурьянова, недалеко от их с Соней дома. Жена находилась тогда еще на даче. Он прибыл туда поздно ночью и, уже подъезжая к своему участку, едва успел затормозить: из придорожных кустов прямо под колёса выкатился серый комочек. Котёнок был весь мокрый и дрожал от холода. Соня лишь покачала головой, обнаружив мужа в прихожей с полотенцем в руках. Он тщательно и бережно сушил серенького котёнка. Освоился усатый быстро. Спустя пару недель  он уже носился по дому, запрыгивал на стол,  шкафы и шторы. Однажды, прыгнув со шкафа и промахнувшись, разбил вазу. Соня, выудив спрятавшегося за диваном «злодея», и глядя в его бесхитростную мордочку с прищуренными, как у китайца глазами, процитировала одно из многочисленных знаменитых высказываний Виктора Степановича Черномырдина, которые она тщательно коллекционировала:
                  - Черномырдину пришить ничего невозможно.  Кто мне чего подскажет, тому и сделаю.
                  Соня вообще любила цитировать. Она вся просто искрилась цитатами. Так кот стал Черномырдиным.  Характер у него был заковыристый. Этакий винегрет из благородства, чувства собственного достоинства, хитрости, нахальства, вороватости, бесстрашия и безграничной любви к хозяину дома. Хотя Сергей Сергеевич подозревал, что кот временами считает себя не то чтобы главным в их семье, но почти равным с ним. В Соне он, очевидно, видел «обслуживающий персонал» и снисходил к ней, как бы позволяя себя кормить, вычёсывать, убирать за ним и прочее. А вот сажать в переноску, одевать ошейник от клещей, вынимать тех, кто, несмотря на защиту, присосался, мыть в ванной после переезда с дачи на квартиру, давать выпить лекарство от глистов разрешал только ему. Кот очень любил, когда его расчёсывали массажной щёткой или просто пальцами. Он забирался к жене в кровать и стучал лапой по руке, требуя процедуры. Соня Черномырдина обожала и боготворила. Как-то она призналась:
                  - Послушай, Серенький, ты просто необыкновенный человечище. Если бы ты не нашёл этого бармалея, думаю, наше счастье было бы не полным. Это просто чудо, что у нас есть такое бесподобное усатое-хвостатое создание!
                  В ответ Сергей Сергеевич написал стихотворение:
 
                                          Однажды вы пройдёте мимо нас,
                                          Пройдёте отстраненно, равнодушно,
                                          И не увидите печальных чьих-то глаз,
                                          Уйдя в мирок покойный, благодушный.
                                          Пройдёте мимо, будто, нас и нет,
                                          Без тени беспокойства и сомненья,
                                          Хотелось дать вам дружеский совет,
                                          Но будут ли нужны вам наши мненья…,
                                          И, может быть, когда-то, не сейчас,
                                          Поймете вдруг некстати, в одночасье,
                                          Как мало нужно было нам от вас,
                                          Как много стоит ваше безучастье…
 
                 Подрастая, котофей становился полновластным хозяином деревни, подмяв других конкурентов. Ходок был ещё тот. Любвеобильности у него хватало на пятерых. Иногда пропадал на неделю и больше. Возвращался худой, грязный, честно и невозмутимо смотрел в глаза, как бы говоря: «Такие вот дела, старик, ну, ты же понимаешь… Извини, конечно, за причинённое беспокойство». Тёрся об ногу, затем наваливался на еду и шёл отсыпаться. Бог ты мой, сколько же он оставил потомства в окрестностях их дачи… Охотник был редкостный, хотя и принято считать котов ленивыми и к этому делу неспособными. Ловил всё, что двигалось: мышей, кротов, птичек, ящериц и лягушек. Всё добытое нёс в дом, демонстрируя, что он никакой не дармоед, а вносит и свою долю в общий котёл. Однажды исхитрился сцапать дрозда, вдоволь насмотревшись на их с Соней неуклюжие и безуспешные попытки защитить урожай земляники, черешни и прочих ягод от этих наглых, прожорливых, беспардонных, но суперосторожных ворюг.  Надо сказать, в тот сезон грабители свой пыл поумерили. В квартире вёл себя безупречно. Свой индивидуальный туалет не признавал, пользовался, как все, унитазом. Спал в одних и тех же местах. Днём на подоконнике, между цветами, свесив зачем-то лапу на батарею. Ночью на кровати в ногах. Правда, иногда Сергей Сергеевич просыпался среди ночи от того, что Черномырдин тщательно и деловито вылизывал ему волосы на голове и бороду. Питался кот строго по режиму два раза в день, в одно и то же время. Утром забирался на морозильник и сидя там, наблюдал за снующей туда-сюда по кухне Соней. Ровно в девять, если она задерживалась и не накладывала в миску еду, начинал о себе напоминать. Сначала негромко мяукал, затем цапал проходящую мимо жену лапой.  То же самое происходило и в семь вечера.
                 Спустя полтора часа медсестра вынесла туго перебинтованного  и не отошедшего от наркоза Черномырдина из операционной. Он был не похож на себя из-за какой-то абсолютной  отстранённости  от всего. Вместе с медсестрой вышел хирург,  дедок лет семидесяти. Подойдя ближе и не глядя на Сергея Сергеевича, сказал:
                 - В течение недели требуется перевязывать через день и ежедневно колоть уколы. Хотя…,- старик безнадёжно махнул рукой и, горбясь, пошёл по коридору.
                   В это время из соседней двери на каталке выкатили пса. Хозяин, толстяк приблизительно одного возраста с Сергеем Сергеевичем  - где-то около шестидесяти - со всех ног кинулся к нему, заглядывая в глаза и поглаживая по голове.  
                   В квартире было сумрачно и бесприютно. Сергей Сергеевич положил запеленатого Черномырдина на диван и подошёл к окну. По стеклу медленно ползли капли влаги, вычерчивая причудливые узоры. Картина за окном не радовала: голые мокрые деревья, серые, блестящие от воды крыши домов, по тротуарам, укрывшись зонтами, брели люди. В эту минуту, Сергей Сергеевич остро почувствовал одиночество. Уже прошло почти пять лет, как с ними нет Сони, а свыкнуться с потерей никак не получается. Ему вдруг вспомнилось, как однажды по дороге на дачу, заправляя машину, они с женой потеряли Черномырдина. Тот, сидя в переноске, вёл себя почему-то беспокойно, и Соня выпустила его в салон. Очевидно, на заправке, выходя из машины, не заметили, как он прошмыгнул в дверь. Пропажу обнаружили лишь дома и вернулись обратно, отмахав почти сорок километров. Но безрезультатно, кота на заправке не было, и никто его там не видел. Соня была в жутком трансе, она считала себя виновной в случившемся. Черномырдин объявился спустя месяц. Забрался в дом обычным способом: через верхнюю фрамугу окна. Соня даже прослезилась от сумасшедшей радости. А этот мерзавец и лиходей  смотрел бесстыжими глазами, в которых читалось: «Ага, хотели от меня избавиться? Не дождётесь. Я вас на краю света найду».
                 Боль вернулась неожиданно с утроенной силой. Мучила тошнота. К тому же тело было чем-то сжато, и не представлялось никакой возможности этот обруч убрать. Даже пошевелить кончиком хвоста оказалось невыносимо больно. Краем глаза он, будто в тумане, увидел Серого, стоящего у ЕГО подоконника. Туман сгустился, сделался почти чёрным. Внутри него стали вспыхивать яркие картинки, на которых не очень чётко различались те, кого он хорошо знал и другие, незнакомые. Их он всегда воспринимал как котов, но только больших и безобразных. Серый тоже был котом, но СВОИМ и почти симпатичным. Он, конечно же, знал, как его зовут на самом деле, поскольку научился многие слова понимать. Но Серым его называла Рыжая, а также гости, которые раньше часто бывали в Малом и Большом Домах, и так ему больше нравилось. А теперь их уже давно что-то не видно. Исчезла куда-то и Рыжая, которую все называли Соня. Без неё стало как-то одиноко и тоскливо, хотя в их компании он, однозначно, после Серого, значился вторым. Сильно тосковал и Серый, он это чувствовал, но как помочь, не знал.
                  Сергей Сергеевич смотрел в окно и не видел сумеречного пейзажа, мысли его были далеко. После смерти Сони в их жизни многое изменилось. На даче летом постоянно жить стало невозможно. На пенсию он пока не собирался, поэтому ездили туда с Черномырдиным эпизодически. В остальное время кот днём оставался один. Вечером он неизменно встречал его у двери и радовался по-своему: ходил следом, как привязанный, тёрся, громко урчал. Во время ужина, быстро опустошив свою миску, запрыгивал на стул Сони и стоял, опёршись передними лапами на край стола. В общем, составлял компанию. После ужина наступало самое замечательное время. Сергей Сергеевич садился в кресло перед телевизором и начинал рассказывать Черномырдину, как прошёл день, а тот, развалившись на коленях, слушал, урча и мягко перебирая лапами. Ночью укладывался спать не в ногах, как раньше, а голова к голове. Пару недель назад, поглаживая коту живот, он вдруг заметил, что ему это неприятно, хотя раньше всегда с удовольствием воспринимал такие манипуляции. Под левой лапой обнаружилась сизо-розовая шишка, которая была остро болезненной. Росла она довольно бурно, поэтому и пришлось отвезти Черномырдина в ветлечебницу.
                   За окном потемнело, дождь усилился, по стеклу резво побежали струйки. Сергей Сергеевич включил ночник и увидел, что у Черномырдина начал отходить наркоз. Его лапы, кончик хвоста слегка вздрагивали, глаза были приоткрыты, и он в расширенных зрачках увидел такую нестерпимую муку, что у самого заныло и сжалось в груди.
                  Чёрная пелена начала понемногу спадать, но боль не утихала. Она пульсировала внутри, нарастая, и казалось, вот-вот вырвется наружу. В свете ночника он неожиданно увидел наклонившегося над ним Серого. Эх, если бы можно было сказать так, так…, чтобы он понял…, чтобы узнал, что он самый, самый…
                 Похоронил Сергей Сергеевич Черномырдина на даче, в самом дальнем углу участка под большим кустом сирени, обложив небольшой холмик камнями. Собственно, здесь рядом восемнадцать лет назад он и подобрал  неизвестно откуда взявшегося своего любимца. Место было хорошее. Отсюда просматривался весь участок: дом, баня, беседка, колодец, сад, пруд. В последнее лето, когда удавалось выбраться на дачу, кот частенько сидел здесь. То ли охотился, то ли просто отдыхал, наблюдая за шмелями и пчёлами, облепившими кусты жасмина, акации и таволги, или ещё по какой-то непонятной причине. Сейчас здесь было тихо и тоскливо. Низкое небо опиралось на верхушки деревьев. На голых ветках висели прозрачные капли. В жухлой траве и листьях застряли и не успели растаять снежинки.
                 Первое время Сергей Сергеевич сильно тосковал. Особенно вечерами, открывая дверь в пустую квартиру. Черномырдин мерещился ему постоянно, когда натыкался взглядом на разные предметы: свитер на диване, тапки, пакет, упавшую на пол шапку.  Однажды, в начале ноября, убегая от унылого одиночества,  отправился на дачу. Подъезжая к участку, он увидел, как прямо из-под колеса в дырку между штакетинами  юркнул серый котёнок. Обойдя всю территорию, Сергей Сергеевич так никого и не нашёл. Подумал, что показалось. Малыш обнаружился на веранде, куда проник, скорее всего, через дверцу во входной двери, которую он когда-то сделал для Черномырдина. Более того, он был его уменьшенной копией.  Сергей Сергеевич поднял котёнка и удостоверился, что это действительно особь мужского пола. Ко всему прочему, на животе оказался точно  такой же, единственный среди остального серого пуха, белый лоскуток.  Они смотрели друг на друга, пожилой уставший от жизни человек и маленький мокрый котёнок, скорее всего один из бесчисленных потомков ЕГО Черномырдина. Между ними происходил безмолвный диалог. Человек сказал: «Ну, вот ты и вернулся». Котёнок, жмурясь, ответил: «Наконец-то я тебя нашёл».
              
 
 

© Copyright: Василий Мищенко, 2019

Регистрационный номер №0460988

от 12 ноября 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0460988 выдан для произведения:                  Такой боли, как сейчас, он ещё не испытывал никогда.   Боль пронизывала всё тело от ушей до хвоста. От неё темнело в глазах, хотелось спрятаться куда-нибудь, забиться в укромный уголок, и там отлежаться. Но Серый держит крепко, не убежишь. Да и где тут спрячешься? Неприятное место. Всё вокруг белое и пахнет чем-то отвратительным. Запах незнакомый, но он ему очень не нравился. Там, где они недавно были, тоже пахло противно. Белая женщина ловко взяла его, положила на стол и принялась ощупывать живот, как раз в том месте, где под передней лапой поселилась терзающая тело боль. Затем стала что-то говорить Серому, и у него сразу испортилось настроение. Уж что-что, а настроение Серого он всегда чувствовал. А здесь, куда они потом пришли, волны и флюиды тревоги, боли, тоски, какой-то оторопи просто витали в воздухе.
                 В длинном коридоре на стульях сидели ещё трое с кошками в переносках. Он в такой же ездит с Серым в Большой Дом.  Серый называет его дачей. А для него – это просто Большой Дом, где жить одно удовольствие и ходить можно, куда угодно.  Там всегда тепло, светит солнце, вокруг кипит жизнь, можно поохотиться, поймать добычу и принести её Серому.  В знак уважения и признательности. Правда, он никогда её не съедает сразу. Наверное, припрятывает в большом гудящем  ящике, где хранится и его еда, чтобы съесть после.  Ещё там, за границами Дома, обитают самки,  прекрасные кошки, с которыми у него постоянно возникают романы. Сколько же их было за долгую его жизнь… А в Малом Доме, куда они перебираются  с наступлением холодов, развернуться негде и делать абсолютно нечего. Ну, разве что следить за Серым, чтобы у него не болела спина и ноги, вовремя оказывать помощь.  Где болит у Серого, он всегда чувствует. Надо лишь лечь на больное место и помассировать лапами.
                  Мимо на колымаге провезли большого чёрного пса с перевязанными лапами и головой. И, странное дело, ни один волосок у него не поднялся, ни один мускул не дрогнул. Да и псина, извечный враг, тоже смотрел отстранённо и равнодушно, а затем вздохнул и закрыл глаза. Рядом  семенил толстый дядька. Он наклонялся, припадал к псу, что-то шепча ему в ухо. Затем колымагу закатили в одну из дверей, дядька остался и бегал туда-сюда по коридору, заламывая руки.  Из двери напротив вышла женщина, тоже вся в белом, подошла и ткнула чем-то острым в заднюю ногу. Вскоре боль стала затихать, его куда-то понесли, перед глазами всё плыло и качалось. Последнее, что он увидел, было горестное лицо сидевшего на стуле Серого. Затем случился провал, он, как будто, заснул, хотя при этом извне пробивались некие звуки и запахи, что-то звякало, шуршало,  кто-то бубнил и трогал его, но самое главное – боль исчезла, словно испарилась.
                  Сергей Сергеевич сидел в коридоре ветлечебницы, осмысливая случившееся. Полчаса назад, терапевт, осмотрев Черномырдина, вынесла приговор:
                  - Слишком поздно.  Я могу, конечно, направить вас к хирургам, но с такой опухолью шансов почти никаких нет.  Да и возраст у него почтенный. Восемнадцать лет, если примерить к нам, это далеко за девяносто.
                  К хирургу он направление всё-таки взял, решив, что если есть хоть один, пусть ничтожно малый шанс, то его не следует упускать. И теперь, когда любимца забрали в операционную, он испытывал тоску и отчаяние, прокручивая разные эпизоды их совместной жизни. Появился этот котёнок в злосчастном последнем сентябре уходящего века, когда произошла серия взрывов жилых домов в Буйнакске, Волгодонске и Москве на улице Гурьянова, недалеко от их с Соней дома. Жена находилась тогда еще на даче. Он прибыл туда поздно ночью и, уже подъезжая к своему участку, едва успел затормозить: из придорожных кустов прямо под колёса выкатился серый комочек. Котёнок был весь мокрый и дрожал от холода. Соня лишь покачала головой, обнаружив мужа в прихожей с полотенцем в руках. Он тщательно и бережно сушил серенького котёнка. Освоился усатый быстро. Спустя пару недель  он уже носился по дому, запрыгивал на стол,  шкафы и шторы. Однажды, прыгнув со шкафа и промахнувшись, разбил вазу. Соня, выудив спрятавшегося за диваном «злодея», и глядя в его бесхитростную мордочку с прищуренными, как у китайца глазами, процитировала одно из многочисленных знаменитых высказываний Виктора Степановича Черномырдина, которые она тщательно коллекционировала:
                  - Черномырдину пришить ничего невозможно.  Кто мне чего подскажет, тому и сделаю.
                  Соня вообще любила цитировать. Она вся просто искрилась цитатами. Так кот стал Черномырдиным.  Характер у него был заковыристый. Этакий винегрет из благородства, чувства собственного достоинства, хитрости, нахальства, вороватости, бесстрашия и безграничной любви к хозяину дома. Хотя Сергей Сергеевич подозревал, что кот временами считает себя не то чтобы главным в их семье, но почти равным с ним. В Соне он, очевидно, видел «обслуживающий персонал» и снисходил к ней, как бы позволяя себя кормить, вычёсывать, убирать за ним и прочее. А вот сажать в переноску, одевать ошейник от клещей, вынимать тех, кто, несмотря на защиту, присосался, мыть в ванной после переезда с дачи на квартиру, давать выпить лекарство от глистов разрешал только ему. Кот очень любил, когда его расчёсывали массажной щёткой или просто пальцами. Он забирался к жене в кровать и стучал лапой по руке, требуя процедуры. Соня Черномырдина обожала и боготворила. Как-то она призналась:
                  - Послушай, Серенький, ты просто необыкновенный человечище. Если бы ты не нашёл этого бармалея, думаю, наше счастье было бы не полным. Это просто чудо, что у нас есть такое бесподобное усатое-хвостатое создание!
                  В ответ Сергей Сергеевич написал стихотворение:
 
                                       Однажды вы пройдёте мимо нас,
                                Пройдёте отстраненно, равнодушно,
                                И не увидите печальных чьих-то глаз,
                                Уйдя в мирок покойный, благодушный.
                                Пройдёте мимо, будто, нас и нет,
                                Без тени беспокойства и сомненья,
                                Хотелось дать вам дружеский совет,
                                Но будут ли нужны вам наши мненья…,
                                И, может быть, когда-то, не сейчас,
                                Поймете вдруг некстати, в одночасье,
                                Как мало нужно было нам от вас,
                                Как много стоит ваше безучастье…
 
                 Подрастая, котофей становился полновластным хозяином деревни, подмяв других конкурентов. Ходок был ещё тот. Любвеобильности у него хватало на пятерых. Иногда пропадал на неделю и больше. Возвращался худой, грязный, честно и невозмутимо смотрел в глаза, как бы говоря: «Такие вот дела, старик, ну, ты же понимаешь… Извини, конечно, за причинённое беспокойство». Тёрся об ногу, затем наваливался на еду и шёл отсыпаться. Бог ты мой, сколько же он оставил потомства в окрестностях их дачи… Охотник был редкостный, хотя и принято считать котов ленивыми и к этому делу неспособными. Ловил всё, что двигалось: мышей, кротов, птичек, ящериц и лягушек. Всё добытое нёс в дом, демонстрируя, что он никакой не дармоед, а вносит и свою долю в общий котёл. Однажды исхитрился сцапать дрозда, вдоволь насмотревшись на наши неуклюжие и безуспешные попытки защитить урожай земляники, черешни и прочих ягод от этих наглых, прожорливых, беспардонных, но суперосторожных ворюг.  Надо сказать, в тот сезон грабители свой пыл поумерили. В квартире вёл себя безупречно. Свой индивидуальный туалет не признавал, пользовался, как все, унитазом. Спал в одних и тех же местах. Днём на подоконнике, между цветами, свесив зачем-то лапу на батарею. Ночью на кровати в ногах. Правда, иногда Сергей Сергеевич просыпался среди ночи от того, что Черномырдин тщательно и деловито вылизывал ему волосы на голове и бороду. Питался кот строго по режиму два раза в день, в одно и то же время. Утром забирался на морозильник и сидя там, наблюдал за снующей туда-сюда по кухне Соней. Ровно в девять, если она задерживалась и не накладывала в миску еду, начинал о себе напоминать. Сначала негромко мяукал, затем цапал проходящую мимо жену лапой.  То же самое происходило и в семь вечера.
                 Спустя полтора часа медсестра вынесла туго перебинтованного  и не отошедшего от наркоза Черномырдина из операционной. Он был не похож на себя из-за какой-то абсолютной  отстранённости  от всего. Вместе с медсестрой вышел хирург,  дедок лет семидесяти. Подойдя ближе и не глядя на Сергея Сергеевича, сказал:
                 - В течение недели требуется перевязывать через день и ежедневно колоть уколы. Хотя…,- старик безнадёжно махнул рукой и, горбясь, пошёл по коридору.
                   В это время из соседней двери на каталке выкатили пса. Хозяин, толстяк приблизительно одного возраста с Сергеем Сергеевичем  - где-то около шестидесяти - со всех ног кинулся к нему, заглядывая в глаза и поглаживая по голове.  
                   В квартире было сумрачно и бесприютно. Сергей Сергеевич положил запеленатого Черномырдина на диван и подошёл к окну. По стеклу медленно ползли капли влаги, вычерчивая причудливые узоры. Картина за окном была безрадостной: голые мокрые деревья, серые, блестящие от воды крыши домов, по тротуарам, укрывшись зонтами, брели люди. В эту минуту, Сергей Сергеевич остро почувствовал одиночество. Уже прошло почти пять лет, как с ними нет Сони, а свыкнуться с потерей никак не получается. Ему вдруг вспомнилось, как однажды по дороге на дачу, заправляя машину, они с женой потеряли Черномырдина. Тот, сидя в переноске, вёл себя почему-то беспокойно, и Соня выпустила его в салон. Очевидно, на заправке, выходя из машины, не заметили, как он прошмыгнул в дверь. Пропажу обнаружили лишь дома и вернулись обратно, отмахав почти сорок километров. Но безрезультатно, кота на заправке не было, и никто его там не видел. Соня была в жутком трансе, она считала себя виновной в случившемся. Черномырдин объявился спустя месяц. Забрался в дом обычным способом: через верхнюю фрамугу окна. Соня даже прослезилась от сумасшедшей радости. А этот мерзавец и лиходей  смотрел бесстыжими глазами, в которых читалось: «Ага, хотели от меня избавиться? Не дождётесь. Я вас на краю света найду».
                 Боль вернулась неожиданно с утроенной силой. Мучила тошнота. К тому же тело было чем-то сжато, и не представлялось никакой возможности этот обруч убрать. Даже пошевелить кончиком хвоста оказалось невыносимо больно. Краем глаза он, будто в тумане, увидел Серого, стоящего у ЕГО подоконника. Туман сгустился, сделался почти чёрным. Внутри него стали вспыхивать яркие картинки, на которых не очень чётко различались те, кого он хорошо знал и другие, незнакомые. Их он всегда воспринимал как котов, но только больших и безобразных. Серый тоже был котом, но СВОИМ и почти симпатичным. Он, конечно же, знал, как его зовут на самом деле, поскольку научился многие слова понимать. Но Серым его называла Рыжая, а также гости, которые раньше часто бывали в Малом и Большом Домах, и так ему больше нравилось. А теперь их уже давно что-то не видно. Исчезла куда-то и Рыжая, которую все называли Соня. Без неё стало как-то одиноко и тоскливо, хотя в их компании он, однозначно, после Серого, значился вторым. Сильно тосковал и Серый, он это чувствовал, но как помочь, не знал.
                  Сергей Сергеевич смотрел в окно и не видел сумеречного пейзажа, мысли его были далеко. После смерти Сони в их жизни многое изменилось. На даче летом постоянно жить стало невозможно. На пенсию он пока не собирался, поэтому ездили туда с Черномырдиным эпизодически. В остальное время кот днём оставался один. Вечером он неизменно встречал его у двери и радовался по-своему: ходил следом, как привязанный, тёрся, громко урчал. Во время ужина, быстро опустошив свою миску, запрыгивал на стул Сони и стоял, опёршись передними лапами на край стола. В общем, составлял компанию. После ужина наступало самое замечательное время. Сергей Сергеевич садился в кресло перед телевизором и начинал рассказывать Черномырдину, как прошёл день, а тот, развалившись на коленях, слушал, урча и мягко перебирая лапами. Ночью укладывался спать не в ногах, как раньше, а голова к голове. Пару недель назад, поглаживая коту живот, он вдруг заметил, что ему это неприятно, хотя раньше всегда с удовольствием воспринимал такие манипуляции. Под левой лапой обнаружилась сизо-розовая шишка, которая была остро болезненной. Росла она довольно бурно, поэтому и пришлось отвезти Черномырдина в ветлечебницу.
                   За окном потемнело, дождь усилился, по стеклу резво побежали струйки. Сергей Сергеевич включил ночник и увидел, что у Черномырдина начал отходить наркоз. Его лапы, кончик хвоста слегка вздрагивали, глаза были приоткрыты, и он в расширенных зрачках увидел такую нестерпимую муку, что у самого заныло и сжалось в груди.
                  Чёрная пелена начала понемногу спадать, но боль не утихала. Она пульсировала внутри, нарастая, и казалось, вот-вот вырвется наружу. В свете ночника он неожиданно увидел наклонившегося над ним Серого. Эх, если бы можно было сказать так, так…, чтобы он понял…, чтобы узнал, что он самый, самый…
                 Похоронил Сергей Сергеевич Черномырдина на даче, в самом дальнем углу участка под большим кустом сирени, обложив небольшой холмик камнями. Собственно, здесь рядом восемнадцать лет назад он и подобрал  неизвестно откуда взявшегося своего любимца. Место было хорошее. Отсюда просматривался весь участок: дом, баня, беседка, колодец, сад, пруд. В последнее лето, когда удавалось выбраться на дачу, кот частенько сидел здесь. То ли охотился, то ли просто отдыхал, наблюдая за шмелями и пчёлами, облепившими кусты жасмина, акации и таволги, или ещё по какой-то непонятной причине. Сейчас здесь было тихо и тоскливо. Низкое небо опиралось на верхушки деревьев. На голых ветках висели прозрачные капли. В жухлой траве и листьях застряли и не успели растаять снежинки.
                 Первое время Сергей Сергеевич сильно тосковал. Особенно вечерами, открывая дверь в пустую квартиру. Черномырдин мерещился ему постоянно, когда натыкался взглядом на разные предметы: свитер на диване, тапки, пакет, упавшую на пол шапку.  Однажды, в начале ноября, убегая от унылого одиночества,  отправился на дачу. Подъезжая к участку, он увидел, как прямо из-под колеса в дырку между штакетинами  юркнул серый котёнок. Обойдя всю территорию, Сергей Сергеевич так никого и не нашёл. Подумал, что показалось. Малыш обнаружился на веранде, куда проник, скорее всего, через дверцу во входной двери, которую он когда-то сделал для Черномырдина. Более того, он был его уменьшенной копией.  Сергей Сергеевич поднял котёнка и удостоверился, что это действительно особь мужского пола. Ко всему прочему, на животе оказался точно  такой же, единственный среди остального серого пуха, белый лоскуток.  Они смотрели друг на друга, пожилой уставший от жизни человек и маленький мокрый котёнок, скорее всего один из бесчисленных потомков ЕГО Черномырдина. Между ними происходил безмолвный диалог. Человек сказал: «Ну, вот ты и вернулся». Котёнок, жмурясь, ответил: «Наконец-то я тебя нашёл».
              
 
 
 
Сон в руку, Или к вопросу о морали
Джаз-банда или О странной игре на музыкальных инструментах
Рейтинг: +12 625 просмотров
Комментарии (7)
Владимир Перваков # 13 ноября 2019 в 20:42 +6
ПРЕКРАСНОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ ОТ ИМЕНИ ДВУХ, ЛЮБЯЩИХ ДРУГ ДРУГА СУЩЕСТВ!
kotenok-7
Тронуло до слёз! Автору удачи и успеха!
Александр Джад # 14 ноября 2019 в 07:02 +6
Хороший рассказ, тёплый и трогательный. Удачи автору!
Карим Азизов # 14 ноября 2019 в 08:13 +6
Замечательный рассказ, чувствуется стиль профессионала. Наверняка работа будет среди победителей.
Татьяна Белая # 14 ноября 2019 в 09:06 +5
Рассказ просто изумительный. Добрый и правдивый. Написан хорошим языком. Начала читать чисто по инерции и не могла оторваться. Искренне желаю удачи автору. smayliki-prazdniki-34
Сергей Шевцов # 19 ноября 2019 в 10:12 +3
Рассказ начинается от первого лица. После словосочетания "от ушей до хвоста" понимаю, что это какое-то животное, которого принёс к ветеринару некто "Серый", который, как позже выясняется его хозяин Сергей Сергеевич. То же происходит и с хозяйкой Соней, она же "Рыжая". К чему такая конспирология? Если-бы и дальше всё шло в том же духе, были-бы понятны ощущения и мысли, как оказалось, кота Черномырдина, но в какой-то момент повествование уже ведётся от лица Сергея Сергеевича. А в некоторых местах идёт чисто авторская речь. Такие скачки изложения несколько сбивают.
Ирина Ковалёва # 26 ноября 2019 в 02:51 +3
Очень понравился рассказ! Читала и не хотелось пропустить ни буковки! Спасибо за Ваше творчество!
Людмила Комашко-Батурина # 26 ноября 2019 в 03:56 +3
Отличный сюжет! Вначале надо бы подредактировать, не сразу понимаешь - кто есть кто... Прочла с большим удовольствием! Победы в конкурсе!