Лыжный поход накануне дня Защитника Отечества

[Скрыть] Регистрационный номер 0525936 выдан для произведения:    В крещенский вечер конца 90-х годов прошлого века, гневно бушевала и металась зимняя вьюга... Острый, пронзительный ветер кружил и развевал повсюду целые массы беспомощных снежинок. Белым пухом стремительно-быстро влетали они по временам в освещенные тусклыми уличными фонарями пространства, и так-же быстро снова поглощала их непроглядная бездна тёмной ночи. Морозный ветер выл тогда злорадно и вызывающе, и рвал и кидал во мрак всё новые и новые стаи пушистых снежинок. В этом вихре терялось всё; не видно ни ясного звёздного неба, ни того, что таится там, внизу, на земле...
   Казалось, будто жизнь прекратилась, будто её поглотил неразгаданный хаос первых дней мирозданья, не оставивши камня на камне, уничтожив все слёзы и радости мира...
   Именно, в этот день, одна из музыкальных знаменитостей того времени, заявилась домой, с увеселительной вечеринки... Муж её, по неопределённой мною причине, на этом мероприятии не присутствовал и, покончив свои заботы, по примерки новых платьев и всевозможных костюмов, спал, как затухшая Свечка. Появление в ночи жены, с шумом что-то уронившей при входе, внезапно разбудило его.
   — Чёрт! Что там на дороге поставлено! А ты, мудозвон — это видишь и не мог убрать! — произнесла жена, скинув с плеч соболью шубу на пол. — Фу, как я устала сегодня! Ну-ка, мой Зайчик-Пальчик, подними свой задик и помоги мне, своей красавице Баньке без Ваньки, раздеться!
   Муж довольно робковато сполз с кровати и стал исполнять приказание своей грозной половинке. Расстегнул крючки и кнопки, но так, как его Рыбка сидела на растопырку, то снять платье было практически невозможно.
   Но, она, вытянув кривую ножку, довольно красивую, для фиктивного мужа, повертела ею туда-сюда и монотонно произнесла:
   — Чего моя нога сегодня хочет?
   — Да уж я знаю, чего она хочет! — пробормотал муж и, опустившись на колени, стал постепенно расстёгивать многочисленные пуговицы на её лиловом, высоком ботинке. Скоро оба ботинка были сняты. Затем, муж медленно стащил и один чулок.
   — Зачем, придурок, ты чулок снял? Разве я тебе велела? Надеть сейчас же снова его! — приказала жена.
   — Да зачем-же это тебе надо, Рыбка моя? Ведь, сейчас уже поздно и ты спать будешь ложиться!..
   — Женские ноги в чулках гораздо грациознее, чем без них, даже и для сна. Это всегда производит особый эффект! — и она прищелкнула пальцем.
   — Да кому-же он нужен этот какой-то пект, тьфу, блин, этот эффект?
   — Как? Что? Кому нужен? Ты ко мне что начинаешь относиться уже так пренебрежительно? Я для тебя, мой Лучик, значит уже потеряла всю свою обаятельную прелесть? Да-а? Это та-ак? — прохрипела своим прокуренным голосом бывшая ресторанная певичка, с трудом шевеля одеревенелым, заплетающимся языком. — Вот оно мужское постоянство и мужская любовь! Пошёл вон, Пестик недотыканный, от меня подальше и не прикасайся своим Пальчиком ко мне...
   — Встань, мой Стебелёк, пожалуйста, я с тебя платьице хоть сниму. Зачем же ты его так безжалостно мнёшь!
   — Если хочешь, мой Нолик без палочки, я даже разорву его! На что мне эти дорогие наряды, когда ты, никчёмный Вагон, которого я безумно вроде бы и любила, которому отдала свою невинность и даже молодость...
   — Какую там невинность, когда я на тебе женился, то буквально всем телом ощущал, что, как будто у соломенной вдовы под боком лежу всё гляжу и гляжу, потому что я тебя люблю и ночами плохо сплю...
   — Так зачем-же ты женился? Зачем? Чтобы теперь меня упрекать? А ведь я предупреждала тебя и говорила тебе, что я вдова по жизни, а не Фитилёк...
   — Ничего ты не говорила! Да я и сам это знал, так к чему говорить?
   — Что? Так, по-твоему, мой Ключик, Дверцы души моей, значит я вру? Вррру?!.. Ах ты Вагон шмуток из Китая!.. Я!.. Я тебя!..
   — Милая, ты сегодня, как Удав могучий, а я твой Кролик невезучий, давай-ка побыстрее, ложись-ка, спать! Хватить тебе барабошиться!
   — Уйди, исчезни ты пентюх, как Речка затхлая с болота! Я потеряла свой лучший идеал, который всегда видела в твоей нарциссической личности! Пошёл прочь, петух Гамбургский! — сказала Солнце, испустив лучи ненависти и быстро поднялась с кушетки, но тотчас-же так качнулась, что чуть не упала.
   Муженёк невольно подхватил её, спустил с неё расстёгнутое платье и помог жене высвободить из него ноги.
   — Ложись-ка, Зайка Моя, время позднее! Не бунтуй, не возмущайся, а главное — не брыкайся! Ложись, на нашу большую кровать и…, спать!..
   Он помог «молодой старушке» приблизится к кровати; она, с трудом подойдя к ней, стоя уткнулась в пуховые подушки лицом.
   — Так любить этого Павлина, как человека всю жизнь и видеть такое разочарование! — гнусила жена…
  — Да ляг ты, наконец, как Бережок, на кровать-то, иль как Паровоз! Успокойся и не гуди, и не пыхти!..
  — А ну-ка, скажи мне откровенно, цыганский сын, чем это я — Генерал эстрады не угодила тебе? Я отдала тебе возможность стать первым певуном в СССР, открывающим только рот на сцене, подарив тебе мою невинность и свою молодость, я видела в тебе идеального рыцаря в Погонах...
   — Ну, и прекрасно! Только ложись, не беснуйся, Рыбка Моя!
   — А чего моя нога хочет, что это она всё дёргается и почему?..
   — Почему и отчего дёргается, хрен его знает, а я нет, чего она, ножка твоя,  еще хочет тоже... Ботинки я тебе уже снял...
   — Ты что забыл, как раньше переносил меня на руках на кровать?
   — Ах, ты, сучара, какое наказание выдумала! — произнес муж почти про себя и обхватив жену за несуществующую талию, приподняв пошёл...
   Но, он хоть и был здоровый с виду, но тюфяк есть тюфяк, как нежная девица из столицы был слабосилен, а жена — довольно грузна. Пытаясь поднять её, чтобы закинуть на кровать, муженёк собрал все свои силы. Но, ковёр у кровати поехал по скользкому паркетному полу, Зайка Тазиком скользнула, муж не смог удержаться и грохнулся на пол вместе с супругой.
   — Негодяй! Издеватель! Голубок недоразвитый! — заорала жена, забыв свои ласкательные слова к мужу, медленно выкарабкиваясь из-под сломанного журнального столика.
   Она сидела теперь на полу, а муженёк, приподнявшись, стоял на коленях.
   — Зайка Моя, успокойся, ради Бога! Я же это не нарочно...
   — Пш-шёл вон, проныра! Ты что, хотел убить меня, изуродовать?
   — Хорошая ты женщина, как Крестик на шее! Но, только вот, когда много выпьешь... И зачем ты только пьешь, а?..
   Что-о? Я—пьяна?! И ты ещё смеешь, паскудник, так меня оскорблять?!
   Трах!! Под руку Зайки Моей, попался ботинок, валявшийся на полу и его подошвой она шлепнула мужа по залысиной голове.
   Муж отскочил в сторону, и она стала самостоятельно карабкаться вперёд, чтобы влезть на кровать.
   — Погоди, Дверца Моя в новую жизнь, я тебе помогу тебе своей Ручкой…
   Благодаря собственным усилиям и помощи мужа пьяная «Зайка», «Банька», «Крестик» и «Удав» водружена была на кровать.
   А ну, «Паровоз», как «Фитилёк», повернись на спину, я тебе корсет скину... Слышишь, мой «Бережок»! Тебе тяжело?.. Признайся!..
   — Пусть меня лучше задушит корсет, чем собственный муж, которому я отдала невинность и молодость!
   — Но я же, Зайка Моя, на тебе женился, когда ты уже была и считала себя одинокой вдовой, а вернее женщиной первородкой, т.е. Примадонной!
   — Всё равно... Первый-ли муж, второй или десятый, вы все одинаковы мужчины! Видишь, я благороднее тебя! Я не твержу всем постоянно, что ты — мой двухсотый или трёхсотый муж, а ты только всё время и твердишь про вдову, да ещё и не вдованную... Тьфу ты… — диванную! Я люблю тебя точно также, как и своего первого, и последнего! Для меня нет различия — будь ты хоть пятисотый, лишь бы был молодой и активный!
   — Ну, прости меня, Солнце моё!
   — Чего моя нога хочет?
   — Опять ты, Зайка Моя, со своей ногой? Право, теперь уж я совсем не знаю, чего она от тебя хочет!  Что ей надо, мне чебурашка, скажи, я исполню всё, чего твоя нога хочет!
   — Нет, я не то хотела сказать! Не нога, а рука... Поцелуй мою ручку!
   — Ну, изволь!.. Вот... вот... вот еще! Только ляг ты на спинку, покажи мне ветчинку, дай я тебе корсет расстегну и за сисю ущипну!
   — Поверни меня сам, глазами к небесам!
   Кряхтя и напрягая слабые силы, муж наконец, перевернул жену на спину и стал расстёгивать ей крючки у планшетки.
   Корсет был, наконец, снят.
   — Уж дай я тебе и шиньон пристёгнутый, Зайка моя, сниму...
   — Ну, снимай... мой придворный само-назначенный стилистёнок, а вернее страусёнок!
   Привычною рукою не в первый раз, снял муж её растрепавшийся шиньон.
   — Ну, а теперь одень меня одеялом, а сам иди спать... на кушетку...
   — За что же, наказываешь? Ты же простила меня...
   — Об этом мы еще завтра поговорим! Фьють отсюда! Быстро пошёл вон и давай не разговаривай!
   Муж покорно отправился на кушетку, где должен был неловко свернуться в комочек, а жена долго еще бормотала:
   — Я требую уважения к себе, как к женщине и.… к жене! К собственной законной жене-е и-и… пе-ви… хр-ррр
   И только, когда, Зайка Моя, громко захрапела, муж осторожно, полез, дрожа от страха, к ней на кровать...
   Примечание:
   В основе этого сюжета присутствуют ласкательные слова из песни Сергея Касторского «Зайка моя».