В крестьянской семье Мильковых могло бы вырасти и 15 - 16 детей, если бы не разорительные 20-е и начало голодных 30-х годов прошлого века. Молодость родителей Семёна Георгиевича, рождение и выживание его многочисленных братьев и сестер выпали на эти переломные и перемалывающие страну времена.
     Жила семья в уральском селе Ляпуново Краснополянского (ныне Байкаловского) района Свердловской области. Жили бедно, тесно. Отец и мать работали от зари до зари. И почти ежегодно мать рожала. Но выживали, как при естественном отборе, наиболее крепкие и здоровые дети. Из всех, рожденных на свет, осталось лишь восемь ребятишек. Среди них - Семен Георгиевич.
     Он родился 10 сентября 1924 года. Лет с восьми-девяти пошел в школу, где смог закончить лишь три начальных класса. Да и обучался только осенью, до наступления холодов и снегов. С их появлением в школу ходить было попросту не в чем. Родители, изнуренные колхозной работой, вытягивали из себя последние жилы, чтобы прокормить малолетних детей. Поэтому школу пришлось бросить, и с 13 лет Сенька в доме был «за мужика». Тогда же Сеня взялся подрабатывать и в колхозе: перевозил на лошадях, запряжённых в телеги, зерно, занимался другими, не требующими большой физической силы и мастерства, крестьянскими работами.
     В 40-ом году колхоз направил паренька в Нижний Тагил в школу фабрично-заводского обучения. ФЗО он закончил в мае 41-го, получив специальность мастера-штукатура и мастера-плотника. Обучаясь в школе фабричной молодежи, Семён попутно проходил общеобразовательную школьную программу и был аттестован за четвертый и пятый классы.
     Для практики и дальнейшей работы выпускника отправили на стройку, где он был прикреплен к опытному мастеру. Через месяц, 10 июня, мастер ушел в отпуск, оставив вместо себя за старшего бригады новоиспеченного специалиста. А 22-го числа объявили о нападении Германии...
     Мастеру-наставнику дали «бронь» и вскоре он досрочно вышел на работу, снова взяв под опеку парня.
     Семён, как и любой подросток того времени, рвался на фронт. Но все документы находились в школе ФЗО. А без них в военкомате с ним никто не разговаривал. Да и возраст его ещё не достиг и семнадцати. Пришлось отодвинуть в сторону мечты о фронте и продолжать производственный труд.
     Но родным в селе прокормиться становилось всё труднее. И в марте 42-го, уговорив мастера, юноша вернулся в село, где сразу устроился разнорабочим. Трудился почти все лето: убирали хлеба, перевозили лошадьми и единственной колхозной полуторкой зерно на элеваторы в соседний город Ирбит. В колхозе работала счетоводом 18-летняя девушка Наташа Шнюкова, ставшая Семёну подругой. Приближалось и его долгожданное 18-летие.
     В конце апреля Семёна вызвали на приписку в Краснополянский военкомат. Вторичную медицинскую комиссию он проходил в мае. А последняя, уже призывная комиссия, была 16 августа, как раз в день рождения его Наташи. Мильков был отобран в команду призывников, годных для прохождения службы на флоте, и отправлен домой ожидать окончательный вызов.
     Повестка пришла 29 августа. Вручил её Милькову и ещё семерым его ровесникам горластый сельский мальчуган прямо в поле, в самый разгар рабочего дня.
     Дня за два до указанного числа, отец запряг в телегу лошаденку и отвез сына в райцентр. Туда же в военкомат к назначенному сроку прибыли и остальные призывники-ляпуновцы. Забегая вперёд, нужно сказать, что с войны из того августовского набора в восемь парней в село возвратилось лишь четверо...
     Из района группу в 30 человек отправили в город Ирбит и оттуда - в Свердловск, на областной призывной пункт. В Свердловске призывников посадили в состав из «телячьих» вагонов (предназначенных для перевозки скота) и эшелон тронулся в другую от фронта сторону - на Дальний Восток.
     В пути по рельсам и стыкам простучали весь сентябрь. Питались припасами, взятыми из дома, да воинским сухим пайком. На станциях и остановках вагоны наглухо закрывались, поэтому другого подкорма не было. Отмыкали вагонные двери только во время следования.
     Менялся ландшафт сибирской местности, оставались позади незнакомые реки, встречным ветром налетала осенняя непогода. Состав новобранцев пропускал идущие на Запал эшелоны с войсками, техникой и продовольствием. А их самих все дальше и дальше уносило от войны...
     В начале октября 42-го, наконец-то, прибыли во Владивосток. На вокзале, в городе, на призывном пункте - разношерстного призывного брата, «как на муравьище мурашей». Нависали дожди, было холодно, слякотно.
     После распределения и первой бани, прибывшим выдали солдатскую форму, провели в порт, поместили на большой 4-х палубный пароход и отправили к следующему пункту назначения - в бухту Святой Ольги, в одноименный городок.
     Трое суток качались по хмурому Японскому морю, многих одолевала морская болезнь. Бледнели, желтели, изблевывались... Высадили в Ольговском гарнизоне; выстроили на плацу, и вновь стали распределять: кого в стрелковый, кого в пулеметный, кого в минометный вводы. Семен попал в разведроту 364-го стрелкового полка. Роту увезли за город, разместили по казармам. Началось прохождение месячного карантина, после которого молодые солдаты вернулись в свой полк.
     В начале 1943 года полк был переименован в 365-й отдельный десантный батальон морской пехоты. Все подразделения гарнизона объединили, разработали новые планы и задачи. Казармы были переполнены людьми, и для проживания личного состава рядом с ними ставили многоместные полевые палатки.
     Дисциплина в части была железной. Слушали ежедневную политинформацию и оперативные сводки с фронта. Проводились политзанятия, учёба по специальности, тренировки на суше и морские учения. На катерах уходили в море на 3-5 суток. «Натаскивались» действовать по учебно-боевым тревогам и вводным. Нарабатывали умение десантироваться на берег...
     В мае того же года в батальоне объявили снайперские сборы, и взвод разведки Милькова провел на них большую часть лета. На ежедневные стрельбы выдавалось по шесть патронов для винтовки СТВ (самозарядная винтовка). Четырьмя из них требовалось поразить мишень с дистанции 500 метров. Стреляли и по движущимся целям. Учились поражать врага с разных точек и положений.
     В августе вернулись со сборов. Батальон располагался в трех километрах от Японского моря. А основная база находилась в закрытой бухте Норд-Ост между бухтой Ольга и бухтой Тетюхе. В Норд-Осте базировались катера, патрулирующие пограничные берега.
     Отношения между Советским Союзом и милитаристской Японией на протяжении всей войны с Германией оставались крайне напряженными. Несмотря на пакт о нейтралитете, подписанный обеими сторонами 13 апреля 1941 года, «...японская военщина постоянно вела подрывную деятельность против СССР, передавала в Берлин информацию об экономическом и военном потенциалах Дальнего Востока, Сибири, Урала, устраивала провокации на границах... В прямом противоречии с пактом о нейтралитете японская сторона неоднократно нарушала морское, сухопутное и воздушное пространство СССР, препятствовала судоходству в нейтральных водах. С 1 декабря 1944 года по 10 апреля 1945 года военные корабли около 200 раз останавливали (иногда применяя оружие) и просматривали советские торговые и рыболовные суда. Некоторые из них были задержаны на длительный срок, а 18 судов потоплено...» (История второй мировой войны 1939-1945 г. г. Том 11 , стр.170). В приграничной зоне, где служил рядовой Мильков, явных диверсий со стороны японцев не было. Но нарушения границы и вылазки шпионов на наш берег происходили достаточно часто. Забрасывались лазутчики на советскую территорию, как с рыбацких шхун, так и с военных кораблей на шлюпках и резиновых лодках. Когда наши сторожевые катера засекали нарушителей - взвод разведчиков-десантников поднимался по тревоге для взаимодействия с пограничниками по их задержанию.
     И вот в августе, только что вернувшемуся со сборов рядовому Милькову сразу пришлось участвовать в одной из таких операций.
     ...Ночью взвод подняли по боевой тревоге, доставили в район вылазки врага и разбили на тройки. Каждая стала прочесывать определенный участок. Под утро тройка Милькова обнаружила в прибрежных скалах троих нарушителей. Решили рассредоточиться, стали заходить на них с разных сторон с целью окружения и пленения. Но разъединились и японцы... На предупредительные выстрелы диверсант, которого преследовал Мильков, не реагировал, быстро уходя в скалы. И тогда солдат прицелился и выстрелил. Взял грех на душу... Лазутчик упал замертво. Двое других тут же сдались. Их доставили в часть. Доложили. Убийство нарушителя считалось ЧП. Начальство стало разбирать действие рядового, грозило арестом, но, взвесив все обстоятельства, оправдало...
     Весной 1944 года рядовому Милькову присвоили звание ефрейтора, и на очередных снайперских сборах он был назначен командиром отделения.
     Из десяти подчиненных, разных по характеру и способностям, особенно выделялся Павел Кампалов. Стрелял он отлично. Четыре положенные пули добросовестно вколачивал в цель. Но вот был весь этаким увальнем - медлительный, неуклюжий в движениях. Однажды, когда проводились занятия по изучению боевой противопехотной гранаты РГД-33, случилось невероятное. Граната помимо капсюля-взрывателя и внутренней пороховой начинки состояла из трех, так называемых чехлов - легкого, среднего и тяжелого. Именно они при разрыве давали массу поражающих осколков. Когда очередь объяснять устройство «противопехотки» дошла до Кампалова, он кое-как снял чехлы, неуверенно рассказал о внутренностях гранаты и стал её собирать, невпопад беря то ту, то другую составные части. В грубых руках солдата граната оказалась на боевом взводе, капсюль-воспламенитель был дослан в неё, крышка над ним закрыта и достаточно было одного небрежного встряхивания, чтобы капсюль сработал. Полусобранная граната зловеще зашипела...
     Все, кто был рядом - попадали в траву. Но всё равно отбросить гранату было некуда: вокруг стоял учебный лагерь. И тогда Паша, этот нерасторопный Паша, интуитивно сорвал с себя солдатскую каску, сунул под неё шипящую смерть и сел сверху. Раздался страшный взрыв. Кампалова подбросило метров на пять над землей...
     Когда простучали первые секунды, и рассеялся дым, солдаты бросились к «убитому». Но Кампалов был жив, как и все в отделении. Ребят лишь слегка оглушило и пощипало пороховым газом. От удара глаза у Паши закатились под веки. Вместо зрачков - белые глазные яблоки с красными прожилками сосудов. Каска от взрыва расплющилась в блин… Постепенно незадачливый воин пришел в себя, зрачки вернулись на место. И - уж чего никто не ожидал - на теле у воина не оказалось ни одной царапины! Только, к всеобщему хохоту, вся задница вояки оказалась отбитой в синь...
     На счету ефрейтора Милькова уже как должностного лица, это было второе ЧП, закончившееся опять благополучно. Спасло его подчиненного от гибели тогда то, что граната, взорвалась «голой», без своих смертоносных трехчехловых одежд...
    
     И снова летели будни воинской службы. Повторялись боевые тревоги и отлавливались японские диверсанты. Летом уходили на морские учения, зимой становились на лыжи, совершали двухнедельные марш-броски до 80 километров.
     Наступил прохладный дальневосточный май 1945 года.
     В первых числах взвод традиционно находился на снайперском стрельбище. Всё было привычным - распорядок, палатки, костерки...
     День 9-е мая значился обычным учебным днем. Стрелки заняли позиции. И вдруг, вдалеке, в стороне мишеней, появился бегущий офицер. В одной руке он держал пистолет, из которого стрелял в воздух, в другой ремень, которым неистово махал над головой. Офицер что-то возбужденно кричал. А когда подбежал поближе - услышали:
     - Ребята! Конец войне! Только что объявили о капитуляции. По-бе-да!..
     Невообразимое ликование сотрясло воздух. Стрельбы в этот день были отменены, а весь боезапас, предназначенный для них, расстреляли салютом в небо.
     Но мировая война продолжалась.
    
    «... После разгрома и капитуляции фашистской Германии СССР - не мог считать обеспеченной свою безопасность, пока существовал очаг войны и агрессии на Дальнем Востоке...» (История второй мировой войны 1939-1945 г. г. Том 11. стр. 211) Квантунской армией был оккупирован Северо-Восточный Китай и Северная Корея. Командованию этой армии подчинялись войска марионеточного государства Маньчжоу-Го и силы японского ставленника князя Дэвана во внутренней Монголии. Манчжурию милитаристская Япония превратила в военно-экономическую базу и стратегический плацдарм для развертывания агрессии на материке. А на Южном Сахалине и Курильских островах стояли войска 5-го японского фронта. До мая 1945 года дальневосточная группировка советских войск выполняла оборонительные задачи. Но все человечество ожидало скорейшего окончания второй мировой войны...
    " ...В результате огромной по своим масштабам перегруппировки, на Дальний Восток были переброшены наши войска, имевшие богатый опыт войны и участвовавшие во многих крупных наступательных операциях в Европе. К началу августа Советские Вооруженные Силы на Дальнем Востоке имели все необходимое для нанесения сокрушительного удара по дальневосточному агрессору. (Там же, стр. 210). 8 августа 1945 года Советское правительство передало правительству Японии заявление о том, что с 9 августа СССР будет считать себя в состоянии войны с Японией.
     365-й отдельный батальон морской пехоты входил в состав 2-го Дальневосточного фронта и поддерживал войска 16-й армии, на которую была возложена операция по освобождению острова Сахалин, вошедшая в историю второй мировой войны как «Южно-Сахалинская операция». 11 августа на острове начались боевые действия армии.
    
    Историческая справка:
     «...в 1855 году Япония и Россия заключили договор, по которому остров Сахалин объявлялся общим владением двух стран, а Курильские острова были поделены между ними. Спустя 20 лет по Санкт-Петербургскому договору Япония отказалась от совместного владения Сахалином в обмен на уступку ей всех островов Курильской гряды. Но в результате поражения России в войне 1904-1905 г. г. Япония в соответствии с Портсмутским договором отторгла Южный Сахалин и превратила его в свою колонию Карафуто. Утвердившись на Южном Сахалине и Курильских островах, Япония закрыла для российского флота свободный выход не только в Тихий океан, но и к портам Камчатки и Чукотки, а Южный Сахалин и Курильские острова превратила в плацдармы агрессии».
    ... В одну из ночей второй декады августа, когда дивизия стояла в летних лагерях, в их расположении началось какое-то движение. Оказалось, что уполномоченные командиры поднимают избранные взводы стрелков, автоматчиков, пулеметчиков и морской пехоты для формирования десанта и отправки его в район боевых действий на Сахалин. Мильков бросился к командиру взвода:
    - Товарищ старший сержант, отпустите и меня! - На что взводный категорично возразил:
    - Э, Мильков, нет! Ты останешься здесь, со мной. Будешь исполнять обязанности командира отделения. А в десанте пойдём вместе, во второй партии...
     «Пока наберут вторую партию - война уже закончится», - подумал солдат (о мощи и скоплении наших войск на побережье вдоль Татарского пролива во взводе разведки не могли не знать), а вслух добавил:
     - Все равно я убегу, товарищ старший сержант!
     Родное отделение Милькова загрузилось на машину. Времени на это ушло немного. В лагерях стояли по боевой готовности. В снаряжении солдата - винтовка, две гранаты на поясе, вещмешок на плечах, солдатская книжка в кармане гимнастерки. Когда машина тронулась – ефрейтор ухватился за борт грузовика. Ребята подхватили, затащили товарища в кузов. Беглец затерялся среди них, а сам тревожно размышлял:
     «В списках-то меня нет. Самовольно покинул лагерь. Довезут до базы, разоблачат и отравят назад в часть. Там влепят суток десять «строгача» - и прощай Сахалин».
    ... На базе в Норд-Осте солдаты сходу прошли помывку в бане, всех по-новому обмундировали, оставив лишь самые необходимые личные вещи. Затем ещё раз рассчитали, записали данные. По-видимому, посчастливилось Милькову я теперь. Но только когда сформированный из 260 бойцов десант развели на четыре деревянных торпедных американских катера и они вышли в море - ефрейтор вздохнул свободно: на берег его уже никто отправить не мог.
     20-22-го августа катера с десантом шли Японским морем и Татарским проливом к Южно-Сахалинскому порту Маока, где 20-го уже высадился десант, вышедший из порта Советская Гавань 19 августа. В Совгавани базировалась Северная Тихоокеанская флотилия, готовившая, доставляющая и поддерживающая все десанты Южно-Сахалинской операции.
     Норд-Остовский десант высадился южнее порта Маока, взятого к тому времени нашими войсками. В его задачу входило: разведка, захват «языков», взятие оборонительной полосы противника и отсечение путей его отступления.
    
     ...Было раннее-раннее утро. Катера ткнулись в отмель метрах в пятидесяти от берега. Прозвучала команда:
     - Десант - в воду!
     Проплыв некоторое расстояние, Мильков нащупал ногами дно и вместе с другими разведчиками вышел на песчаный берег. Вокруг висел густой сизый туман, отслаивающийся от земли на метр. Справа невдалеке различался штабель доски-клёпки для рыбацких шхун. Вода с одежды десантника стекала ручьем. Пока он снимал сапоги, выливал из них воду и натягивал снова на ноги - товарищи бесшумно ушли вперёд. Осматриваясь, разведчик заметил в клёпке слабый огонёк. В штабеле обнаружилась выемка-коморка, в которой сидели два японских солдата. Мильков наставил на них винтовку и жестом приказал выходить. Первого, поднявшегося, он поверг на землю резким ударом приклада в лоб. Второй солдат изловчился и бросился бежать.
     «Худо дело, - мелькнуло в мыслях ефрейтора, - сейчас уйдет и поднимет своих...».
     Все решали секунды. С отсчетом каждой японец проворно удалялся. Мильков присел, взял на прицел фигуру и выстрелил. Охранник упал.
     На звук выстрела из тумана вылетел с пистолетом в руке старший сержант Силин:
     - Кто стрелял?!
     - Я, - ответил Мильков.
     - Убью, сволочь! - зашипел Силин, - приказа не знаешь, что стрелять нельзя?
     - Знаю, товарищ сержант, поэтому и не убьете...- сдерзил ефрейтор. На это, задохнувшись от гнева, Силин стал с силой пинать подчиненного сапогом под зад. Мильков терпел. Перед ним был старший по званию и должности. И вина Милькова была налицо. Он лишь тихо выговорил:
     - Ладно, товарищ старший сержант, вернёмся на базу, если живы будем, там разбирайтесь...
     На счету ефрейтора это было третье "ЧП"...
     Японский гарнизон располагался на возвышенности в поселке - метрах в 300 от места высадки десанта. Удивительно, но ранний выстрел не вызвал в стане врага никакого резонанса. То ли плотный ватный туман поглотил звук, то ли сладким был утренний сон безмятежных японцев...
     Догнали своих, разбились по парам, двинулись дальше - вверх по склону. Туман разжиживался. Впереди на тропинке, змеящейся с холма, появился дежурный японский офицер верхом на коне. Ефрейтор Мильков и рядовой Серезитдинов - крепкий, ловкий татарин - затаились в низком кустарнике, росшем вдоль тропинки, и, как только верховой поравнялся с ними, дружно бросились на офицера, стащили его с коня, обезоружили, засунули в рот кляп и связали. Пленного оставили тут же в кустах. Пошли по тропинке к скалам, возвышавшимся над извилистой береговой линией. Как потом выяснилось, в скалах были искусно замаскированы три вражеских орудия, намертво забетонированные в каменные ниши так, что в сторону моря торчали одни пушечные стволы.
     На подходе к батарее (разведчиков было уже пятеро) обнаружили - и опять выдал огонёк - что-то вроде полуземлянки для орудийного расчета. Укрытие решили брать штурмом. Бросили в него гранату, ворвались и пленили трёх оглушенных и перепуганных вражеских солдат. Пленных повели в поселок, где уже слышался шум скоротечного боя.
     Когда подошли - все уже было кончено: японский гарнизон бежал.
     В центре поселка стоял двухэтажный каменный дом. Зашли в него. В зале на большом столе - ещё горячий дымящийся самовар, вокруг него аккуратно расставленные чашки. И - никого. Появление десанта было настолько неожиданным, а штурм стремительным, что японцы даже не успели отведать будничного утреннего чая.
     Везде пылали деревянные, жилые домики. Так и выгорел весь поселок. Никто и не собирался гасить пламя. О причине массового возгорания узнали из рассказа одного морячка.
     Их группа подошла с моря к пирсу, что стоял напротив поселка. У пирса на волнах дремала шхуна. Стали выходить из воды. Вдруг на шхуне появился японец, увидел, закричал и метко метнул нож в ближайшего десантника, поразив его насмерть. Пока другие десантники брали шхуну, морячок с товарищем ринулись к крайнему домику на берегу. Напарник матроса заскочил в него и почти сразу же оттуда донёсся его крик:
     - Вася! Бросай гранату! Скорее!..
     Оставшийся снаружи десантник понял, что друг угодил прямо в пасть врага. Раздумывать было нельзя, и он швырнул в дом противотанковую гранату. Хлюпкое строеньице разнесло вдребезги вместе с десятком японских солдат и захваченным ими героем... Загорелись, задымили доски. Этот огонь и дым послужили примером для пробудившихся в других домах врагов. Они стали поджигать свои жилища и уносить из них ноги. Преследовать убегающего противника так же не входило в задачу десанта.
     В это утро береговая батарея была ликвидирована, на местности утвердились наши части. К вечеру десантники вернулись на свои катера и ночью отчалили от берега.
     К утру 24 августа была вторая высадка десанта в районе порта Хонто. Снова висел плотный туман. Катер подошёл сразу к причалу. Японский вахтенный, очевидно принявший катер за свой, подхватил и закрепил брошенный ему швартовый конец, но тут же был прикончен и свален в воду между стенкой пирса и бортом катера.
     Разведчики двойками пошли в глубь вражеской территории. На этом берегу стоял японский артиллерийский дивизион. Показалась вражеская казарма. У ворот часовой, у входа - ещё один. И внутри помещения, наверняка, находился бодрствующий дежурный. Мильков теперь был в паре с другом Колей Сибиряковым. Разработали план снятия часовых. Первого - ударом камня по голове - убрал Мильков. Затем, бросив камень в кусты, отвлек внимание второго часового, стоящего у входа в казарму. Его снял Сибиряков и сразу же ворвался в помещение казармы, ударил автоматной очередью по стене. Ничего не понимающие со сна, ошарашенные стрельбой японцы, лихорадочно вскакивали с нар... Так их и пленили - в одном нижнем белье. А когда рассвело и подошли остальные десантники – повели под конвоем на железнодорожную станцию, везя следом японскими же лошадьми трофейные пушки. Впереди, на коне верхом, героем восседал старший сержант Силин…
     В нескольких километрах от станции упорно сопротивлялось и сдерживало наступление наших сухопутных частей, идущих островом, какое-то офицерское училище японцев. Чуть позже этот день его расстреляли из своих орудий корабли Северной Тихоокеанской флотилии
     И здесь задача десанта была выполнена. Он возвратился на катера и пошёл, огибая остров, через пролив Лаперуза, к последнему оплоту японцев на Сахалине - порту Отомари, откуда, бегущая армия противника эвакуировала свои войска и грузы в Японию на остров Хоккайдо.
    
     Шли ночью. Штормило. Десант спал прямо, на верхней палубе. На борт залетали брызги, было сыро, холодно. Мильков спустился в машинное отделение, чтобы чуточку согреться, и мотористы, пожалев солдата, указали на теплое место между двигателями. Здесь он и уснул, сняв для просушки одежду. А проснулся от топота на палубе, когда подходили уже к Отомари…
     Наступало раннее утро, было часа четыре. Высадились в непосредственной близости от порта. Разведчики пошли первыми, и вышли на склад с боеприпасами, стоящий на краю двухметрового откоса, посыпанного щебенкой. Охраняли его два часовых с маршрутами по двум сторонам склада. Ребята сняли первого. Второй достался Милькову. Ефрейтор пополз вверх по насыпи, слился с ней и, когда часовой подошел на расстояние прыжка, бросился на него. Испытанным способом (камень в носовом платке) оглушил часового и сдернул вниз к разведчикам. Подоспели минеры, заминировали склад. И вот на отходе, когда его взрывали, Милькова чем-то сильно ударило по голове, и он потерял сознание. Очнулся, уже оттащенный от горящего склада. Каски не было. Вместо нее - громадная болящая шишка на голове. И - никакой крови. Но перед глазами все плыло, кружилось, шумело в ушах...
     К 10 часам утра военно-морская база Отомари была взята нашими войсками с суши и с моря. Все многочисленные железнодорожные пути в порту были забиты вагонами с воинским имуществом и техникой врага. Даже железнодорожные паромы не успели отойти от берега. Так, через сорок лет, остров Сахалин был возвращен России. Войска 5-го японского фронта на Южном Сахалине капитулировали.
     В этот и на следующий день ефрейтор Мильков отлеживался после легкой контузии, а в ночь на 27-е августа десант взял курс на Курилы.
    
    Географическая справка:
     «Курильская гряда состоит более чем из 30 островов и многочисленных скал с вулканами, 16 из которых относятся к действующим. Самые крупные острова Итуруп и Кунашир (на юге), Парамушир (на севере). Берега преимущественно скалистые, обрывистые, иногда переходящие в отвесные стены значительной высоты. Гаваней и бухт, удобных для стоянок кораблей, мало…».
     На эти, самые южные острова Курильской гряды, десант высадился - 28 августа на остров Итуруп, и 1 сентября на остров Кунашир. На Итурупе обошлось без боев, а на Кунашире ефрейтора снова ранило в голову и опять легко.
    Отряд десантников с боем продвигался на сопку узкой тропинкой. По сторонам тропинки непроходимой стеной высились бамбуковые заросли. На самой тропе через определенные интервалы японцами были выдолблены круглые норы-окопчики, в которых засели пулемётные расчёты. Нелегко было выбить из такого блиндажа, обреченно сопротивляющегося противника. Из одного подобного укрытия в десантников полетела граната. От взрыва Милькова свалило с ног, а в голову (после контузии она не была защищена каской, так как мешали шишки) впились осколки из камня и металла. Лицо разведчика залило кровью. Кто-то из бойцов разорвал свою нательную рубашку, перевязал. Потом, когда сопка и штаб на ней во главе с японским генералом были взяты, - ребята осмотрели ранение. Мелкие осколки засели под кожей, не пробив черепную коробку. Их выковыряли ножом.
     Вскоре японские солдаты стали сдаваться повсеместно. Не оказали сопротивления и генерал с несколькими штабными офицерами. Когда десантники вошли в штаб - лысый тучный генерал сидел за столом. Он с достоинством поднялся, достал большую бутылку виски, стопочки, саморучно разлил спиртное, едва прикрыв им донышки стаканчиков, и на ломанном русском языке пригласил победителей к столу.
     Силин взял бутылку, рассмотрел её внимательно, наполнил одну стопку доверху и осушил «мензурку». Посмаковал, поморщился и скомандовал своим:
     - Ну, что, ребята, наливай! Градусов под 70 зараза заморская!..
     Генерал и офицеры сдали оружие, но генерал пожелал остаться при ремне и клинке. Сдавшихся свели вниз, где их сразу же окружили наши солдаты и офицеры. Все хотели сфотографироваться на память с генералом, что сделать тот категорически отказался. Тогда стали фотографироваться с японскими офицерами. Один из них так же заупрямился. Веселый Силин дал солдатам команду, офицера скрутили и бросили в находящийся рядом колодец…
     Пленных японцев с генералом поместили под охрану в их же казармы, устроенные так: половина казармы была врыта в землю, а другая половина, как крыша погреба, тянулась над ней. Здесь пленные и жили (генерал в отдельной комнатке), сами готовили себе еду, ждали, что с ними будет дальше.
     2-го сентября японская сторона подписала пакт о капитуляции, а 3-го на острове Кунашир наши части праздновали Победу над Японией. Начальник разведки майор Тусмин зачитывал перед строем морских пехотинцев списки награжденных. Мильков в них огласился представленным к награждению орденом Красной Звезды и медалью «За Отвагу».
     Однако никто из разведчиков объявленные награды не получил. Потом, на материке, поговаривали, что гидросамолет, доставлявший наградные документы в штаб фронта, потерпел аварию и затонул в Охотском море…
     Через месяц десантников, ставших охранниками военнопленных японцев сменили, и в октябре Мильков возвратился в свою часть.
    
     Так закончилась Великая Отечественная и Вторая Мировая война для ефрейтора Милькова. Но воинская служба его ещё продолжалась.
     В 1946 году он окончил курсы младших командиров при части и стал старшиной строительной роты, занимавшейся работами по пробивке туннелей в скалах для боевых торпед. Перед самой демобилизацией в 47-м году был командиром отделения во взводе, начальником караула гарнизонной гауптвахты.
     Демобилизован по февральскому, 1947 года, приказу Министра обороны СССР.
     Через многие годы споминал, как утром 6-го марта вышли с товарищами из части. Сутки сидели на сопке, высматривая ожидаемый катер. Два дня во Владивостоке ждал подачу спецпоезда для демобилизованных. С двухнедельным продовольственным аттестатом около месяца ехал до Свердловска. И только 6-го апреля ефрейтор запаса Мильков вошёл в родное село Ляпуново. Через 4 года и 7 месяцев встретился с родными и со своей Наташей - Натальей Егоровной, ставшей ему женой.
     Последующие годы жизни Семена Георгиевича, до 1990 года, прошли на родине в Байкаловском районе. Работал в колхозе: был бригадиром, заместителем и председателем колхоза. В 1949 году ушёл из жизни его отец. Мать, не дожив до 90 лет два года, умерла в 1982 году.
     В 1990 году Семен Георгиевич и Наталья Егоровна приехали в город Белоярский Ханты-Мансийского автономного округа к дочери Светлане. Три года жили с дочерью, зятем и внуками в одной квартире. Супруги-ветераны (Наталья Егоровна ветеран труда) уже давно были на пенсии.
     В декабре 1993 при содействии комитета социальной защиты населения города получили свою отдельную однокомнатную квартиру. По словам ветеранов пенсии на жизнь им хватало, и город нравился. Судьбу свою Мильковы считали счастливой и сложившейся. Семёна Георгиевича часто можно было встретить на улицах города или, например, рыбачащим на льду городского озера. Человеком он был скромным и немногословным. События полувековой давности частью поистерлись в памяти старого солдата. Поэтому автору этих строк пришлось дополнять воспоминания ветерана, работая с 11 томом «Истории второй мировой войны 1939-1945 гг.», откуда приведены некоторые выдержки и справки.
     Умер Семен Георгиевич в 1999 году.
     К настоящему очерку нужно добавить, что Семён Георгиевич Мильков был награжден медалью «За победу над Японией», орденом Великой Отечественной войны 2-й степени, юбилейными медалями.
    
     Низкий поклон Вашему праху, Семён Георгиевич, за Ваш боевой путь, за Вашу большую жизнь!