Гоп-стоп

Гоп-стоп

Экшн – чужое, противное слово прилепившееся, как банный лист, то и дело слетало с языка. Экшн. – Тьфу, ты, гадость какая. Прозападный эфир заполонил русское сознание разными там никчемными американизмами. Как будто наш язык беднее! Этак мы и впрямь, своими ногами к ним под ярмо пойдем. Как они мечтают. Не дождутся. Мы сами с усами. Экшн, не экшн, а действовать надо. Не сидеть же, сложа руки.

Андрей замыслил недоброе. Да, и о каком добре может идти речь, когда тебя жестоко кинули. Нельзя же все так и оставить. Этого подонка ждет расплата за содеянное. И месть будет беспощадной. Должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость! Или чудовищная неблагодарность людская – это закономерность? Мысли путались и уплывали куда - то вдаль.

На пустынной улице было студёно и неуютно. Он шел по ночному городу, не разбирая дороги и не ощущая ледяного ветра, настырно забирающегося за воротник. Крепкая, коренастая фигура напористо сопротивлялась стихии. Где – то во дворе старого фонда раздался собачий лай, переходящий в тоскливый вой, от которого стало не по себе. Казалось, что это последний вопль существа, умирающего в страданиях от мороза, голода, предательства и обиды. Он сам чувствовал примерно то же самое. Милорадова передернуло. Задумчивое выражение больших карих глаз на минуту приобрело осмысленность. Зябко поежившись и плотнее втянув голову в заиндевелый старенький шарфик, Андрей зашагал дальше. Вязаная шапочка, едва прикрывавшая высокий лоб, не спасала от жгучего холода. Злобные планы и жестокие идеи остервенело выскакивали из подсознания и, тут же отвергнутые, вяло улетучивались.

Почти два года прошло с тех пор, как он попался на крючок этой мрази. Все началось с того, что они случайно встретились у фонтана на набережной. Завязалась оживленная беседа, перебрали массу знакомых. Да, веселое выдалось время, вспомнить было что. Вместе прошли незабываемую школу московской аспирантуры. Собеседник дозированно улыбался, то и дело прерывая речь солидным хохотком. Вид важный и самодовольный. Шикарный костюм. Делая умное лицо, говорил громко, уверенным голосом человека, привыкшего к успеху. Разговор получился конструктивный. Оставил приятный и обнадеживающий след.

Дело в том, что Андрей уехал из столицы, несмотря на то, что там ему предлагали очень место. Перспективное и престижное. Но, увы, потянуло молодого кандидата медицинских наук назад, в родные пенаты. То ли природа богатая на родину позвала, то ли столичная суета осточертела, или еще что, - как бы то ни было, но вернулся он домой.

А Харик Азраилов уже давно тут, как тут. И в гору пошел, да так скоро, что просто на удивление. Не успел стать доцентом, как уже кафедру дали.

Харлам Мануилович был доброжелателен и прямо-таки источал аромат искренней порядочности и бескорыстия. Тут же предложил Андрею место ассистента. «А там, глядишь, доцентом сделаю! – он по-отечески похлопал андрюшкино плечо и, помолчав, добавил: «Не сразу, конечно». Его смуглое, с выдающимся носом и толстыми губами лицо,приняло хитроватое выражение. «Сам понимаешь, желающих ко мне попасть уйма! Хоть пруд пруди. А тебя возьму. По дружбе. И жене твоей наберем материал на кандидатскую. Не вопрос, все решаемо. Главное, что голова у тебя светлая, на науку заточена». Говорил он убедительно и красиво.

Случай этот так обрадовал счастливца, что он возликовал, почувствовав себя на седьмом небе. Решались сразу две громадные проблемы: трудоустройство его и Нади. Как все удачно складывалось, даже не верилось.

Правда, его мать, ветеран этого медВУЗа, всю жизнь проработавшая на кафедре акушерства и гинекологии, высказывала некоторые сомнения. Встречалась со сведущими людьми, советовалась: «Не обманет ли этот новоявленный обещалкин?». Как-то спросила у ассистента харламовской кафедры его мнение, так тот сразу однозначно ответил: «Ни одному его слову верить нельзя!Когда я выбирал его, то считал, что это – меньшее зло. И совершил роковую ошибку». Но это могла говорить в нем обыкновенная зависть, страх перед возможным конкурентом. Как-никак, а её Андрюша неординарен, если не сказать – талантлив. Известное дело, чем живут эти маленькие кафедральные коллективы, занятые, по большей части, подковерной борьбой, псевдонаучной показухой и ухищренным карьеризмом.

И начались трудовые будни. Исследовательская деятельность увлекла полностью. Клинического материала - море. Успевай только обрабатывать, анализировать, осмысливать. Не работа, а сплошное удовольствие.Андрей с головой ушел в неё. Одна за другой, из-под его пера бойко пошли публикации. Сначала местные, потом на федеральном и даже международном уровне. Харлам без конца летал на конференции и симпозиумы с готовыми текстами докладов. Там он блистал в атмосфере интриг и сплетен, был искусен и виртуозен по части подношений, фуршетов ибанкетов.Сильные мира сего, таявшие в сладком мареве его лести, создавали любимчику благоприятные условия для заветных назначений, ион радовался, не сдерживая чувств. Правда, эмоции на его рептилоидной физиономии проявлялись не слишком разнообразные: если улыбка, то Авгура, если слезы – то крокодиловые.

А молодой ассистент, с энтузиазмом отдавшийся научному поиску, днями и ночами пропадал на кафедре, стремительно лепя докторскую для шефа, да продлятся его дни во веки веков, аминь!Тот только довольно ухмылялся,любезно предоставив в распоряжение усердному подчиненному свой необъятный диван в шикарном кабинете и регулярно подтаскивая сигареты, тушенку и кофе. Были, конечно, и периоды сомнений трудных, итупиковых проблем. В таких случаях Харлам легко разруливал ситуацию, приговаривая при этом наставительным и не терпящим возражений тоном: «Если наука это отрицает, то тем хуже для неё!».

Как только колоссальная работа была завершена, причем в неожиданно короткие сроки, начальник вдруг поскучнел и потерял всякий интерес кАндрею, вкотором он уже не усматривал мало-мальски полезной перспективы. Он по жизни был принципиальным предателем и не видел других эффективных способов в достижении успеха. Для Нади вакансии, естественно, не оказалось, в отличие от тупоголовой дочери преуспевающего бизнесмена-другана, человека влиятельного и нужного. Должность доцента в обозримом будущем Андрею не светила. От клиники беднягу сразу отстранили.Доступ к материалам для исследований был жестко перекрыт. Все больше и больше возникало трений и конфликтных ситуаций. Розовые очки наивного, какого-то юношеского легковерия внезапно разбились вдребезги. В полный рост встал вопрос об увольнении.

В общем, выпер его Харлам с кафедры под зад коленом, выменяв докторскую диссертацию на две коробки тушеной говядины. Уволил с треском и скандалом, облив с ног до головы грязью и обвинив во всех мыслимых и немыслимых грехах. Он привык действовать в обход закона. И ему это всегда удавалось. Легко.

И пошла стех самых пор у Андрея беспросветная полоса невезения.Снедоброй руки авторитетного босса, долгое время он не мог найти работу. На подвернувшихся вакансиях подолгу задерживаться не удавалось. Начал помаленьку подбухивать.Затем, следуя заветам Задорнова, решил: зачем пить и ползать, когда можно курить и летать. А после того, как стал замечать, что Надя погуливает от него, «сел на иглу».

Подросшая дочь совершенно отбилась от рук. Пошли бесконечные скандалы. В итоге - семья распалась. Беда в одиночку не ходит. И виной всем этим несчастьям, выскочившим внезапно, словно из ящика Пандоры и безжалостно навалившимся на него, - коварный Харлам, будь он трижды проклят!

***

Славик курил, поджидая его у калитки. Снег мелодично скрипел у него под ногами.Прикрикнув на лениво брешущего Полкана, провел в дом, усадил за стол с нехитрым угощением.Андрей поделился своими невзгодами с двоюродным братом.

- Тоже мне, нашел с кем связываться – негодованию Славки не было предела. – Я ведь тебе говорил! Ты что, не знал, что ли о нем ничего? Это же не человек. И не ученый он никакой, а просто мелкий аферист, наперсточник.А где, при удобном случае, и банальный мародер. Не упускал ни одного удобного случая, чтобы сдать своего соратника. Разогнал всех конкурентов разными иезуитскими способами – вот и весь секрет его процветания.Как говорят в Азии, когда нет птиц среди ветвей, тогда и жаба – соловей. Натуру свою он еще в студенчестве показал. Они тогда на «Скорой» подрабатывали и онкобольным вместо промедола - физраствор ширяли! А наркоту - сбывали.На том и погорели. Их всех на отсидку отправили. За исключением его одного. Папаша, миллионер, блин, подпольный, вовремя подсуетился и выкупил.Короче, особое покровительство фортуны и жирный запах грязных денег. Они ему многое позволили. За ним немало темных делишек водится. Атеперь он в силе. Икорная мафия – это тебе не шутка. Но такое прощать нельзя, это ясно, как божий день. Надо только выбрать ночь потемнее.

На дело они отправились вооруженные двумя большими остро отточенными ножами из тех, что используют мясники.

***

Когда автомобиль сильно завилял на скользкой дороге, Харлам вышел в холодную темноту. Пар от выдоха застелил глаза. Колесо было спущено. «Этого только не хватало, да еще в такую погоду…» - с тоской подумал он и растерянно огляделся по сторонам. «Ничего, скоро займу кресло ректора, возить будут!» - явилась самодовольная мысль, но от этого легче не стало.

Какой-то задрипанный «Москвич» остановился перед ним в вихре поземки, освещенном светом фар. Сдал назад.В салоне двое. Открылась дверь. Вышел широкоплечий атлет, спросил:

- Что, дядя, какие проблемы? Помощь нужна?
- Нужна, нужна! Колесо проколол, а запаски нет. Выручайте, ребята! – Лицо что-то знакомое – мелькнуло у него в голове, - Хотя, чему тут удивляться. Мир тесен,да и город наш не особо большой.

От удара по затылку перед глазами поплыли круги. Словно втумане, будто со стороны наблюдал как его, послушного, запихивают в «Москвич», вяжут за спиной руки, валят лицом в подушку. Сколько ехали, он не помнил, куда – не знал. Тарахтел старенький двигатель, подвеска гремела на ухабах, кузов жалобно поскрипывал.Чьи-то крепкие руки не давали поднять голову, вдавливали лицо в вонючую, удушающую подушку.Тягостное молчание леденило душу. Заговорить первым несчастный боялся.

Машина остановилась в поле, возле одиноко стоящего покосившегося сарая. Унылый пейзаж напоминал заброшенное кладбище. Харлам впервые увидел второго и с ужасом узнал его.

- Андрей! – голос его предательски задрожал и осекся. – Прости!- едва прохрипел он, весь съежившись от нервной судороги.

Егомолча выволокли наружу, развязали и пинками погнали к строению. Новенькая модельная немецкая обувь цеплялась о какие-то камни и арматуру, припорошенные снегом. Страх и холод овладели его сознанием и телом. Голова кружилась, боль в затылке не давала сосредоточиться. Он имел понурый вид и напоминал обезьяну, удрученную старостью и болезнями.

Метель кончилась, и сквозь обрывки туч показался край луны.Безысходная тоска заставляла завыть во весь голос на ночное светило, возопить на всю округу с отчаянным призывом о помощи. Но животный ужас перехватил грудь, вызвал конвульсивные спазмы гортани. Вместо жалостливого вопля возник какой-то странный звук, напоминающий то ли всхлип, то ли икание. «Это конец» - почти равнодушно подумал оцепеневший от смертельного испуга Харлам, машинально разминая затекшие окоченевшие пальцы.

Внутри было мрачно и грязно. Сквозь единственное мутное окно едва проникал неверный, какой-то потусторонний свет. Молчание становилось невыносимым. Холодным стальным блеском сверкнули два длинных лезвия. И тут Азраилов не выдержал. В напряженной тишине вдруг раздался оглушительный крик. С диким, звериным рычанием он упал коленями на груду пыльных кирпичей, на изумление быстро пополз к ногам Андрея и, громко рыдая, стал целовать его ботинки и штаны. Судорожно цепляясь за складки его одежды, он просил, плакал, молил, заклинал о пощаде. Ради маленьких детей. Умолял не оставлять их сиротами.Лицо его исказилось в какую-то отталкивающую заискивающе-приторную улыбку, причудливо смешавшуюся с маской смертельного страха.

Мстителю стало до тошноты противно смотреть на эту мерзость. Душераздирающая сцена была невыносима. Он с брезгливостью отшвырнул ногой пресмыкающееся тело униженного подонка, разбив в кровь холеные губы, жадно лобызавшие его ноги.

- Падаль! – тихо процедил сквозь зубы Милорадов и резко повернувшись, шагнул в едва различимый в темноте дверной проем.

Напарник нехотя побрел вслед за ним, отвернувшись от воющего профессора, замершего с безобразно открытым ртом,стоя на четвереньках. Раздался звук включенного стартера, злобно взревел двигатель, и машина быстро отъехала, растворившись в темноте. Шум мотора постепенно удалялся, уступая место жуткой тишине.

***

В канун Нового года Андрея не стало. Говорили, что причина смерти – «золотой укол». На похоронах Азраилов был чрезвычайно активен и общителен, деловито распоряжался какими-то подобострастными юношами, с важным видом раздавая указания своим командным голосом.

Осунувшийся и почерневший от горя брат не мог сдержать слёз. «Не тем путем, пошли, Андрюшка, ох не тем!» – Славка в отчаянии кусал сжатый кулак.

А новоиспеченный ректор, уважаемый Харлам Мануилович, продолжил свой нелегкий труд, сея разумное, доброе, вечное; являя достойный пример молодому поколению. Вот, только без личного водителя-телохранителя он не делал больше ни шагу.