Коммунальный калорит любви

  Однажды Вадим затащил шикарную девушку по имени Лариса в ее же кровать.

   Он понял это на следующий солнечный день, лежа в чистой постели в углу просторной комнаты.

   Хозяйка отсутствовала, бегала по лабиринтам коммунальной квартиры, служившей до революции жилищем и кабинетом врачу-гинекологу.

   Голова Вадима Олеговича не болела и была абсолютно чиста, не тошнило, и было то приятное игривое настроение, наступающее после хорошей расслабухи.

   Он терпеливо ожидал хозяйку, стараясь понять: воевал вчера с ней или нет? Но было не понятно, поэтому решил, что не воевал, иначе, откуда такое неукротимое желание.

  В комнату неслышно вошла девушка, оказавшаяся еще красивее, чем та, что осталась в памяти после дня рождения друга. Высокая ростом и стройная молодая женщина имела развитый бюст и узкие бедра. Пышные рыжеватые и вьющиеся волосы, водопадом падающие на узкие плечи, обрамляли милое личико с аккуратным носом.  

  – Проснулся уже, Вадик? – певуче спросила Лариса. 

   По голосу он понял, что вчера было все, но желание требовало действий, поэтому тихо позвал ее к себе.       Она, конечно, догадалась о «враждебных» планах, но осторожно присела на краешек постели.

   В ходе утреннего боя Вадим выяснил, что молодой врач поликлиники, находившейся при военной академии, имел жениха в звание майора, командированного на три года в далекий Йемен.

   Значит, она, верно, вычислила ловеласа, увидев в нем только любителя клубнички, поэтому их расставание через какое-то время, будет логическим завершением знакомства.

   Вадим решил у нее особенно не задержаться и провести только летние учения, чтобы оружие не ржавело. Ее это тоже устраивало, так как до прихода основных сил ждать целых три года.

    – Сходи, ополоснись, – через полчаса сказала Лариса и подала махровое полотенце, объяснив, как найти ванную комнату.

 Мужчина отправился на поиски. Коридор, узкий и длинный, от комнаты Ларисы уходил как налево, так и вправо. Вадим решил сначала пойти направо и попал на большую кухню, потолок которой в двух местах подпирали деревянные бревна, грубо ошкуренные топором. Они предохраняли грязный потолок от обрушения штукатурки.
    Стены до половины выкрашены в ужасный синий цвет, а выше побелены известкой, которая вспучилась от частых протечек и сыпалась на неровный пол, покрытый старым линолеумом, местами драным и прибитым гвоздями.

   На кухне, помимо многочисленных тумбочек, были две раковины с постоянно капающими кранами и двери, ведущие на черную лестницу.

   Обследовав кухню, Вадим направился по паркетному и замызганному полу коридора в поисках ванной.

   Он дошел до телефонной тумбочки, здесь коридор поворачивал налево, и тотчас увидел нужную дверь.

   Вадим тихонечко прикоснулся, и дверь беззвучно подалась, гостеприимно приглашая ловеласа внутрь.

   У противоположной стены комнаты стояла огромная чугунная ванна, в которой стирала белье миниатюрная женщина. Текущая из крана вода шумела, и она не замечала посетителя. На незнакомке был надет короткий шелковый халатик, подпоясанный узким поясом. Вадим растерялся. На кафельном старинном полу, нагнувшись в ванну, стояла девушка.

   Мужчина не знал, что должен делать в такой ситуации, а на лбу выступила испарина.

   Затем он тихонько вышел из ванной комнаты и осторожно прикрыл дверь. Молодой человек отдышался на нейтральной полосе и, громко постучав в дверь, вошел снова.

   Женщина на стук успела разогнуться и повернуться ко мне лицом, поспешно запахнула красивой рукой халатик на груди.

    – Здравствуйте. Я гость Ларисы и хотел бы помыться. Вам долго еще стирать?

   Девушка оказалась такой миниатюрной, что ее можно принять за крупную куклу. Красивое лицо с зелеными глазами, светлые короткие волосы украшали голову, а губы тоненькой полоской прикрывали игрушечные белые зубы. Ее хотелось легонько потрогать руками, нежно поносить на руках и осторожно поцеловать.

   Вадим возвышался перед ней мощной глыбой, и она вынуждена была смотреть на него, запрокидывая голову.

    – Можете обождать в коридоре пять минут? Я почти готова со стиркой, – мило прощебетала она.

   Уже в душе мужчине пришло в голову, что такую прелесть он не пропустил бы мимо, если встретил где-нибудь раньше.

   Так началась жизнь Вадима в большой коммунальной квартире.

   Он не имел опыта совместного проживания нескольких семей под одной крышей и постепенно стал знакомиться с бытом такой квартиры.

   Как мужчина, у которого руки росли из нужного места, он исправил Ларисе звонок на входной двери и сразу об этом горько пожалел. Кнопок, чтобы звонить жильцам квартиры, было шесть и у всех выдраны кем-то провода. Теперь из шести неисправных звонков один работал и, не смотря на то, что под ним была написана фамилия его девушки, звонили все посетители. Визитеры, не извинившись за беспокойство, проходили мимо озадаченного мужчины и шли к своим знакомым, а он шлепал добрых тридцать метров к себе. Никакого покоя, особенно в выходные дни и по вечерам.

   Только молодые люди присядут ужинать в романтической обстановке при цветах и горящих свечах; разопьют бутылочку легкого винца и приступят к самому интересному логическому завершению вечера, раздается грубый звонок над дверью комнаты.

   И нужно отвлекаться, бежать к входной двери и впускать очередных посетителей, часто подозрительных личностей, друзей соседа Михалыча.

   На советы восстановить собственный звонок, Михалыч не реагировал. Кто выдержит, носиться к входной двери и назад ради алкашей? И Вадим порвал провода звонка, чтобы больше не бегать короткие дистанции.

   Проблемным оказался и сам Михалыч – коротышка с одним нахальным глазом, потому что второй – напрочь закрыт бельмом. Когда этот тип смотрел на друга Ларисы, то казалось, что он целился в него, выпучив здоровый маленький глаз и характерно развернув голову с немытыми и нестрижеными космами. В такой момент его грязные руки с татуированными пальцами нервно бегали по впалой груди, будто, что-то искали.

   Комната Михалыча находилась рядом с Ларисиной.

   Совсем недавно он привел к себе в комнату очередную сожительницу, пятидесятилетнюю невзрачную женщину.

   Каждый вечер они также проводили романтические ужины, правда, без свеч, но с большим количеством вина. После хорошей дозы «бормотухи», зрелые любовники начинали громко разговаривать, переходя на крики.

   Вадим уже жил в коммуналке больше недели и хотел навести здесь порядок, чтобы по вечерам было тихо, и не болтались по квартире темные личности.

   Михалыч сегодня, после ужина, не дрался и не выгонял свою партнершу, а витиевато ее ругал и обзывал самими последними и грязными словами. Нужно заметить, что стена между его и Ларисиной комнатами была поставлена после революции при заселении сюда рабочих и крестьян. Очевидно, власти спешили переселить народ из подвальных помещений в благоустроенные квартиры, поэтому поставили на скорую руку, как водится, тонкую деревянную перегородку вместо капитальной стены и получилась поразительная слышимость – будто находишься в одном помещение.

  Можно представить, как чувствовал Вадим себя с прекрасной женщиной в потоке грязи, изрыгаемой за стеной негодяем. Сегодня он упражнялся, как никогда, и молодой человек уже два раза стучался к Михалычу.

   Там замолкали на минуту и затем продолжали ругань с новой силой и изощренностью. Доведенный до крайности, Вадим вновь постучал в проблемную дверь и в ответ услышал, что его видели на чем-то и где-то, а так же и подругу не раз...

   Он двинул слегка по двери плечом и та, к его удивлению, широко распахнулась.

   Пьяный Михалыч сидел за грязным заставленным пустыми бутылками столом и смотрел прицельным взглядом на кровать, где лежала его женщина. В комнате было душно, несло каким-то смрадом, перегоревшим алкоголем и стоял туман от дыма гадких сигарет. Единственный глаз Михалыча багровел от картинки, и он от восторга периодически закатывался монологом о том, что это, что он углядел, кто только не рвал, включая коня с его причиндалами.

   К чести любовника женщины, он, увидев чужого человека, бросился защищать свою самку и, подскочив, хотел ударить. Вадим увернулся и съездил своим кулаком по мерзкому лицу. Действие было ошеломляющее. Михалыч пришел в себя и приказал своей сожительнице прикрыться, а посетителю показал, чтобы покинул его апартаменты.

   Вадим вышел, и Михалыч сегодня больше не шумел, но молодая пара уже потеряла желание даже целоваться.

   Как-то вечером, когда комментарии Михалыча на стриптиз партнерши насытили молодого мужчину, он вышел в коридор, чтобы прервать их. Вдруг услышал топот и истошный крик:

    – Помогите! Убивает!

  Из поворота появилась молодая, высокая и упитанная женщина с длинными каштановыми волосами. Она была одета «в чем мама родила» и неслась прямо на мужчину, выпучив от страха карие глаза.  

  Обезумевшую женщину преследовал высокий и худощавый мужчина с ножницами в руке. Глаза его были красны и яростны, а мускулистый торс обнажен до пояса.

   Вадим пропустил мимо себя женщину и загородил проход бегущему мужчине. Женщина спряталась за спасителем и прижалась горячим телом к его чувствительной спине, а бежавший мужчина, как вкопанный, остановился перед ними, тяжело дыша.

   Женщина, которую звали Женей, прописана в комнате, что находилась за ванной комнатой.

   Она жила раньше в Украине в крестьянской семье, была громка в разговоре, как радио, и проста, как двухтактный мотор, в жизни. Молодая женщина притягивала к себе мужчин смазливым лицом и пышным телом. Еще на родине Женю обманул какой-то негодяй, вроде Вадима, и оставил одну с животом. Родилась девочка и, когда ей исполнилось пять лет, молодая мама приехала с ней в Ленинград, подальше от позора и поближе к новому возможному счастью.

   Женя окончила школу водителей трамваев и стала работать вагоновожатой в трамвайном парке. Предприятие предоставило ей эту служебную комнату в коммунальной квартире, где жила Лариса.

   Она, по случаю каникул в школе, девочку отправила к бабушке в Украину и наслаждалась свободой.

   Как-то раз в ее трамвай заполз пьяный мужчина, стоявший сейчас перед Вадимом с ножницами в руке. Он сначала проспался, сидя на заднем сиденье, а затем, будучи не совсем трезвым, заметил Женю, которая ему приглянулась, и он проездил с ней до конца смены.  Мужчина тоже был прост, как карбюратор Вебера: встречался с ней неделю на улице, ходил в кино, целовал, где только было можно, и залег в ее постели.

   Потом наступила у пары настоящая любовь до гроба, шикарные цветы, изысканные ужины. Пришло время Жене сообщить о своем подрастающем придатке, и, обильно угощая милого мужчину водочкой, которую тот обожал, все поведала ему.

   Тому вдруг все стало ясно, и понеслась брань:

    – Где только мои глаза были! Да тебя поимели столько хахалей, сколько в твоем долбанном трамвае не поместится!

   Лариса вынесла простынь из своей комнаты и прикрыла Женю, которая сразу мягко опустилась на корточки и горько завыла надрывным голосом, и столько тоски и отчаяния было в этом голосе, что у Вадима перехватило дыхание. Это подействовало на любовника Жени, он тоже кинулся на колени рядом и, откинув ножницы в сторону, обхватил ее руками, прижался лбом к ее голове и зашептал:

    – Прости, прости! Скотина я! Прости меня. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

   Она выла и выла дурным голосом, но не оттолкнула обидчика, а когда выплеснула из души всю горечь, то поднялась на ноги и отправилась к своей комнате, покрытая простыней, как саваном. Рядом, заглядывая ей в заплаканные и опухшие глаза, семенил виновник слез. Затишье. Надолго ли?

  Если пройти по коридору мимо комнаты Жени, где сейчас наступил покой и вторая волна бурной любви, то выйдешь в просторный холл, где находились еще три комнаты.

   Одна дверь вела в служебную комнату Вики, которая работала бухгалтером в том же ЖЭКе, что и Михалыч, и с ней Вадим уже познакомился в ванной комнате. Теперь ему всегда хотелось, когда встречались случайно в коридоре, подержать девушку на руках. Она же испуганно смотрела на него и спешила исчезнуть с глаз соблазнителя.

   Вторая дверь была в комнату Людмилы, доставшейся ей от матери, умершей, когда дочери было двадцать лет. Но о ней потом.

   Ну, а третья дверь вела в жилище Юрия Робертовича, врача-гинеколога, который не имел никакого отношения к дореволюционному врачу, проживавшему здесь.

   Его комната была самой большой в квартире, разделена на две половины и имела шикарный паркет вишневого цвета. Юрий Робертович жил здесь сначала с матерью, еврейкой по национальности, которая работала детским врачом в поликлинике. Мать его дружила с бабушкой Ларисы, которая была отличным музыкантом и преподавала сольфеджио в детской музыкальной школе. Обеих ценили на работе, обе пережили блокаду и всю жизнь прожили в коммуналке.

   Когда пришло время, и обе женщины умерли по старости, то жилье перешло по прописке Ларисе и Юрию, они были коренными ленинградцами.

   К этому времени Юрий Робертович был уже известным специалистом по женским болезням и работал в какой-то престижной женской консультации. Затем стал потихоньку спиваться, руки стали трястись и он потерял место, женщины не желали ходить на прием к алкоголику.

   Вадим Олегович относился к евреям хорошо и за свою жизнь был знаком со многими людьми этой нации. Все они, как правило, стремились к образованию и занимали места на высоких социальных ступеньках жизни, но двое из них, повстречавшихся на жизненном пути молодого человека, не соответствовали этике этой способной нации. Одного он видел рядовым рабочим, махавшим лопатой на литейном заводе, а другой был Юрием Робертовичем.

   Когда гинеколог стал безработным, то ему исполнилось сорок пять лет, и он окончательно «съехал» с катушек: пил, голодал и воровал съестное на кухне.

   Еще в сорокалетнем возрасте Юрий Робертович познакомился с двадцатипятилетней женщиной, которую звали Настей. Она была не красавица, но не уродливая, обыкновенная женщина, только несколько глуповата, поэтому и родила от сильно пьющего мужчины ребенка.

   Когда муж не пил – бывали моменты прозрения, то вместе жили в его комнате. Счастливая женщина стирала белье, кормила мужчину и спала с ним. Юрий всегда хорошо выглядел: высокий ростом, спортивного сложения, вьющиеся волосы, зачесанные назад. Породистый и красивый еврей играл с сынишкой в футбол и гулял во дворе. Он находил работу по профессии и работал месяц, два, три.

   Затем срывался в запой. Или работа у него была вредная, или еще что-то не так, а только запивал он каждый раз страшнее, чем предыдущий. Первым делом выгонял из дома заботливую жену, которая уходила в свою служебную комнату вместе с сыном, но ревниво контролировала мужа каждый день, заходя в квартиру.

   Вадим был не совсем еще в курсе их жизни, когда Настя пришла к нему с Ларисой и попросила присутствовать при посещении комнаты своего мужа, так как ей нужно было забрать детские вещи, оставленные при поспешном уходе от горького пьяницы.

   Вадим Олегович уже пользовался репутацией бесстрашного миротворца, и отказать женщине не смог.

   Еда они переступили порог комнаты Юрия Робертовича, как сразу наткнулись на широкий тюфяк, расстеленный по полу. Постель честь по чести была покрыта белоснежной простыней, стираной Настей, а под таким же белым пододеяльником лежал хозяин вместе с какой-то ярко-рыжей женщиной, похожей больше на шалаву из грязной пивной забегаловки. К чести врача, нужно заметить, что он не потащил любовницу на супружескую кровать, а расположился с ней на полу. Порода, она и в пьяном виде – порода.

   Но Настя не оценила благородство поступка. Вадим не успел и шага сделать, как ревнивая женщина подскочила к ложу и с остервенением вытащила соперницу, ухватившись за яркие волосы. Та бросилась в угол и, сидя на коленках, испуганно завыла. Проснувшийся мужчина забормотал заплетающимся языком:

    – Я теперь с ней буду жить.

    – С ней? – удивилась Настя, нагибаясь к напуганной гостье, и провела два раза по ее лицу ногтями. Любовница Юрия страшно закричала, хватаясь за обезображенное лицо.

   Пришлось миротворцу вступиться и силой оттащить жену гинеколога от жертвы пьяного блуда, которая спала с ним, к счастью, в платье, поэтому не потребовалось время на ее сборы, и несостоявшаяся любовь врача исчезла навсегда из комнаты.

   Собрав вещи, ушла и Настя, пообещав вернуться завтра, чтобы поговорить со старым кобелем и оторвать то, что законная супруга уже давно в руках не держала.

   Как было выше сказано, одна из комнат в холле принадлежала Людмиле. Двадцатиметровая комната была обставлена стандартной мебелью тех времен и претендовала, благодаря заботе молодой хозяйки, на уют.

   Людмила – долговязая девица тридцати лет, имела короткие русые волосы, не выдающееся лицо и стройную фигуру с плоской грудью. Ноги у женщины начинались от ушей, чем она успешно привлекала мужчин.

   Она работала для отвода глаз где-то неполный день и дополнительно выходила на вечерний промысел. Люда надевала темные колготки в крупную сеточку, короткую юбку, ярко красила губы и фланировала возле дома офицеров, что находился на Литейном проспекте вблизи от ее дома.

   Подвыпившие бравые офицеры клевали в заглот на ее стройные ноги и быстро находили с девицей общий язык. Людмила обслуживала воинов на выезде и дома.

   Женщина, принимая гостей дома, выставляла за дверь свою десятилетнюю дочь, которая сидела покорно и тихо на кухне весь вечер и иногда ночь, засыпая на широком подоконнике.

   Также следует добавить для колорита коммунальной жизни, что Михалыч в квартире приторговывал спиртными напитками, которые вечером в городе не сыщешь с огнем, поэтому, почти каждый вечер за окном раздавались громкие крики:

    – Михалыч! У тебя есть?

   Если у него было, что продать, и его смогли добудиться дикими воплями со двора, то он запускал местную гопоту через черный вход квартиры и обслуживал клиентов на кухне. Процедура распития длилась долго и шумно.

   Тогда худенькой высокой девочке не было места и там, она уходила к телефону и пристраивалась на табуретке, поставленной кем-то возле тумбочки.

   Она сидела тихо и мечтала о чем-то своем и светлом, беспокойно прислушиваясь к громким разговорам, доносившимися из комнаты матери и пьяных мужчин на кухне. Иногда на кухню приходил нетрезвый Юрий Робертович, где затевал ссору с «подлым» народом. По квартире неслась громкая и отборная брань.

   Вадим не представлял, как можно жить в таких условиях девушкам и детям. Квартира вечерами заполнялась непредсказуемыми пьяными мужчинами и по квартире неслась матерщина, выбегала с визгом из своей комнаты полуголая Людмила, когда ее партнеры позволяли слишком много себе. Содом и Гоморра!

   Сегодня был такой же вечер, когда Вадим вышел из комнаты и увидел ребенка, сидящего у телефона. Он подошел к ней и предложил:

    – Пойдешь к нам? Чаю попьешь с тетей Ларисой и посидишь у нас.

   Та согласилась, мужчина привел девочку в комнату, и подруга стала готовить чай, не выходя на кухню.

    – Всегда готова к осаде, – пошутила она, доставая электрический чайник и кружки.

   Вадим Олегович прошел на кухню и попросил мужскую компашку, вести себя тише, а лучше – покинуть квартиру. Трое посторонних мужчин и Михалыч сидели у небольшого столика и так нещадно курили, что лампочка, свисающая с потолка, казалось, плавала в тумане. От компании несло алкоголем и немытыми телами. Юрий Робертович стоял один у окна и курил папиросу, потому что к столу его не допускали, чтобы не распускал «поганый» язык.

   Алкаши встали из-за стола и стали Вадима поносить почем зря. К удивлению Вадима, к ним присоединился и бывший врач. Говорят, что «количество ломает силу». Все может быть, но только не сегодня, и в итоге молодой человек их разогнал. Трое ушли через дверь, через которую пришли, потеряв при стычке: один – воротник от грязной рубашки, другой – способность видеть правым глазом, третий – на время слышать. Сам Михалыч, невредимый и лишь слегка напуганный, успел ускользнуть в свое «логово» и не решался оттуда вякать. Представительный Юрий Робертович, побитый слегка, ушел из дома и не появлялся месяц. Потом он вернулся трезвым с Настей и сыном. Они стали жить в его комнате, а Вадиму он по великому секрету, сообщил, что он сломал ему тогда ребро, но Юрий не в претензии.

   – Чего не бывает между настоящими мужчинами, – сказал он.

   Разогнав мужиков на этом конце коммуналки, Вадим Олегович пошел на другую половину квартиры и постучал в Людмилин притон. Шум моментально стих и дверь открылась. В комнате на диване сидела растрепанная Людмила, с обеих сторон от нее – два молодых мужчины, а третий – расположился за столом и потягивал пиво. Не вооруженным глазом было видно, что молодая женщина довольна жизнью и не переживала о дочери.

   Ее посетители оказались людьми с понятием и шума не желали. Двое парней сказали, что они получили уже сполна и уходят, а третий – останется, но без скандала.

   Когда второй очаг шума был подавлен, Вадим вернулся в свою комнату, где девочка уснула на диване.

  Через месяц Вадим и Лариса расстались навсегда.

  Прошло много лет.

  Что стало с тогдашними обитателями коммунальной квартиры? Лариса дождалась своего офицера, они поженились и пропали из вида в переездах по гарнизонам нашей славной армии.

   Женя так и живет в своей комнате. Только дочь ее вышла замуж и привела туда мужа. Родился мальчик. Современный макет жизни при капитализме, начатом мудрецами от власти при социализме.

   Настя успела между запоями Юрия Робертовича прописать сына в его комнате. Теперь их общий сын там живет с семьей. Сам врач умер от рака желудка, а Настя занимает комнату в соседнем доме, которая была служебной, а теперь ее собственная.

   Людмила живет там же.

   Ее иногда посещает дочь, которую еще в семилетнем возрасте как-то на улице приметил тренер по художественной гимнастике и пригласил к себе тренироваться. Из девочки получилась прекрасная и успешная гимнастка. Она приобрела себе квартиру, вышла замуж за хорошего человека.

   Все? Нет, еще жила миниатюрная Вика. О ней почти ничего не говорилось, кроме того, что Вадим хотел поносить на руках. Следует сообщить читателем, что Вадим Олегович ее носит на руках уже двадцать лет. У них выросли дочь и сын.

  Коммунальная квартира осталась густозаселенной. Только, в духе времени, в Ларисиной комнате теперь живет Вагиф, в Викиной – Эльдар, в комнатушке Михалыча – непонятная личность. Вокруг новых жильцов крутится добрая сотня сородичей. Но, кажется, не долго, какому-то толстосуму приглянулась квартирка, он хочет ее выкупить, перестроить и подарить любимой дочери. Время не стоит на месте, она катится дальше, а жизнь простых людей остается часто на грани дозволенного.