Источник

2 декабря 2013 - Егорова Тамара
article172695.jpg
-  Эй!  Стой!  Куда поехал-то? - бежит  вдоль забора  Ольга  и  отчаянно машет  руками, а  мимо проплывает  мятая крыша  "Уазика".  Медленно, но неотвратимо продвигается  по дороге  вниз, к речке. Вот скрылась за  кустом  и только  удаляющийся хрип мотора, бульканье  пробитого глушителя,  скрежет ржавых рессор  и вонь дешевого бензина.  Все. Навонял и уехал. Опять мимо. И так каждый день. Туда-сюда и мимо. Нет,  быть Ольге  этой зимой без дров.
Уазик местный. Шофер Валерик Бодягин.  Тощий, полупьяный, весь в наколках мужичок с вороватыми глазами. Похоже, бывший зек, но точно не знает никто. Летом в грязной  майке, зимой в засаленной телогрейке,  всесезонно  линялые треники "Адидас". Уазик собрал сам  из  кусков, брошенных  на  свалку  кем-то из "нерадивых".  
-  Почти что новая кабина и на свалке,  вот дураки! А подвеску  нашел  знаешь где? - хитрые  глаза с прищуром,  между пальцами  бычок, нога на ногу. Валерик сидит на  досках  у Ольги  во дворе и  почесывает  впалую грудь.
- Ну, где?
- Так на свалке! Только не здесь, в Ведякино, там много чего.  Колеса оттуда, проводку там же сн…  подобрал. От КАМАЗа. Ничего, переделал - работает, стекла склеил, и нормально. Нет, дураки люди, бросают чего ни попадя.   Тормоза только не выбрасывают. Жмут, собаки, видать самим надо, -  и  с досадой придавливает окурок  рваным  кедом. 
-  А  кобеля  своего где нашел, тоже  на свалке?
-  Гыы, -  обнажает Валерик щербатый  зуб, - зачем на свалке? Свел  со двора там же.
-  Так ты  вор?
-  Зачем вор?  Свел и все. -  Сопя, отворачивается, тянет  из  кармана смятую пачку  "Примы". - Он бы там все равно  загнулся, кобель-то. Не кормят его там, точно знаю.
-  Так уж и знаешь! Ладно.  Дрова-то привезешь? - Ольга  поворачивает на свое.
-  Сколько тебе? Куба три хватит?
- Маловато, пять бы надо.
-  Тогда две ходки. Жди.
Ольга и ждет.  Вот опять проехал мимо, попробуй, дождись его. И что делать? Неизвестно.

"Дзык-дзык-дзык", - ветер  с поля  доносит  металлические звуки. Это  Тоня каждое утро  гонит  на выпас  скотину. Штырь в землю,  мерные удары тяжелым молотком. К штырю длинная  веревка,  другой конец  к  шее коровы. Иначе никак.  Уйдет, ищи потом ее. 
-  Смотри мне!  -  ворчит  Тоня  и  по-матерински  любовно  прихлопывает рыжую  спину  натруженной  пятерней.  Рядом, жмется к заборам стайка разноцветных  козочек. Стайка кокетливо потряхивает ушами, косится хитро, усыпляет бдительность. За этими тоже глаз да глаз. Так и норовят  обглодать соседские  кусты. Мало, что листочки, еще и  кору  обгложут, снимут,  как бритвой. - Вот я вам! - Тоня  демонстративно  садится  на прихваченный  стул. Так и будет сидеть.   Набирается  молока скотинка.  Хорошо.
Хорошо, что не  водить теперь  ее на дальние выпасы, руку протяни и вот, через дорогу - оно. Поле.
Сколько ж ему лет?  И не вспомнит никто.  Зато точно все помнят, как колосилась рожь, а то и пшеница,  как собирал совхоз по осени  подсолнух, кукурузу, горох. Нынче поле зарастает чертополохом. Перестали пахать и сеять. Не до зерна теперь, не до подсолнухов.  Никто и не знает, до чего теперь, но по слухам - не до чего хорошего. 


И словно в подтверждение,  однажды  утром,  слухи  материализовались в какое-то чудовище, изрыгающее  тревожные звуки. Звуки, что совершенно чужды самому духу  здешних мест.  Первыми, уловив непонятный скрежет,  вылетели из-за ограды  местные  активистки-близняшки  -   приземистые, крепко сбитые девки, с одинаковыми прическами  и  походками.
-   Глядите!  Чего это они? -  и  синхронно вскинули руки  в  направлении железного  монстра  с  вертящейся  трубой.  Труба  воткнулась  в землю  и,   вращаясь, упорно грызла   рыжеватые суглинки. Четверо  в оранжевых  робах суетились рядом. 
- Буровая, - отозвался  сосед-пенсионер.  Сосед  тридцать лет  отработал бульдозеристом  и  выучил   все  механизмы. Теперь он  курил, держа   мундштук желтыми пальцами,  и,  вывернув шею на бок, аккуратно сплевывал  на траву.  -  Нефть, что ли, ищут? 
- Какую еще нефть? -   подал голос  кто-то слева. 
Подоспевшие  сельчане  облепили штакетник с внутренней стороны и с тревогой вглядывались  в  грохочущий  объект.
- Спросить бы надо, чего роют-то,  -  не унимался  голос,  но  активистки уже перескочили дорогу и,  мелькая   одинаковыми кедами,  решительно  двинулись по полю. Вслед потянулись самые нетерпеливые. Подойдя к бурильщикам, сгрудились стайкой. За штакетником притихли. 
- Чего-то  долго они там,  -  засомневался  голос. Обладатель  голоса,  по слухам,   гонял  из Германии подержанные иномарки и недавно отгрохал каменный дом  с ванной и  настоящим туалетом. Активистки,  отчаянно жестикулируя, размахивали  руками,  отходили и вновь возвращались к  рабочим. Примкнувшие, стояли чуть поодаль. Наконец, все  повернули обратно.  Шли быстро, напряженно глядя под ноги. 
- Ну? - тревожно  выдохнули  за забором.
- Поздравляем! -  тряхнули волосами близняшки и развернули  вспотевшие  лица в разные стороны. -   Завод  нам тут  строить будут.
- Чегоооо?  Какой еще  завод?  - все дружно загудели. 
- Самый что ни на есть. Канадский.  Панели  для домов  из бетона, а начинка из стекловаты. Грунт берут на пробу. Проект,  говорят. Еще коттеджи для обслуги. Для работников. Воон там, подальше, -  и  вскинули руки.
- Ну  делааа… или  врут?
- Похоже, так и есть, -  сосед  осторожно  облокотился на  острые  деревяшки. Когда  проект,  завсегда  из  земли  пробу берут. Так и есть, похоже, -  и сплюнул. 
- И чего теперь? А нас куда? - вытянулись лица.
- Под кобыльи м***да, - нервно  хохотнул  перегонщик. - Кому вы нужны-то? Проект, это знаешь? Проект, короче.  Деньги. Сила. Понимать надо, а вы тут... с огурцами, кому нужны-то? Хе-хе.
- А сам? - сморщилась  Зойка  Брагина, вдова  с  четырьмя  детьми. -  Сам-то чего, не переживаешь, что ли?  Или все равно тебе? Это ж чем дышать все  тут будем?  Бетоном?  
- И стекловатой, -  подсказал сосед. 
- А детки?  -  Зойка  дернула  платок  и зло уставилась на перегонщика,  как будто  он  уже  подогнал фуру со стекловатой.  
- Переживай, не переживай,  а против не попрешь. Тут думать надо, - обладатель  выставил подбородок и поскреб  рыжеватую щетину.  Может, забор поставлю. Метра три, а?  Подойдет?  Хе-хе, а может, и продам его, - помрачнев, оглянулся на  оштукатуренную  махину. -  Говорю,  думать надо. 
Все разом замолчали: переваривали новость. Новость оглушила, поразила до глубины души  своей дикостью.  Вот  ведь,  жили  -  не тужили, а теперь что? Каждый думал о своем и все вместе об одном.
- Нет, это так у них не пройдет,  -  сузила глаза  одна из близняшек.
- Не пройдет, - эхом  отозвалась вторая. 
- Будем писать, - мотнула головой первая. - И во все инстанции! Тащите бумагу у кого есть, прямо сейчас и начнем. Ничего себе: завод!
Принесли листы. 
- Вы это, погодите, писать-то - коттеджи ведь, а может и нам  чего перепадет, или  квартиры дадут, а? - тревожно переглянулись  Колька Карась и Васька Сопливый, всем известные лодыри  и пьяницы.  
- Перепадет, перепадет, - закивал перегонщик. - Сопли  подотри. Вам уже двадцать лет,  как перепадает, все никак не перепадет. Топор бы, что ли, взяли,  вон лес! Глядите, скоро крыша на голову перепадет. 
- Ну, ты это, -  надвинулись, задышали перегаром.
- Тише! -  крикнули активистки,  выписывая  буквы на листе, - кончай бузу! Значит пишем: " Всего шестьдесят четыре дома",  правильно?  Это кто у нас? - и,  сложив  ладони  козырьком,  развернулись к  слепящему  асфальту.  Чадя и похрюкивая, шлепая  вздутым колесом, приближалась мятая кабина.  За   треснутым  стеклом  две  испитые мордочки с оловянными  глазами. Так и проплыли  мимо, не в силах перевести зрачки на другой объект.
- Бодягин, что ли? 
-  Он самый.  Валерка. С  Тимкой на пару. Видать, навоз где-то  подгребли, везут теперь, - сосед  зарядил в мундштук новую  сигарету, -  Вронькиным, должно быть.
-  Стой!   Эй, куда? -  вскочили  активистки,  одна замахала листком, - тормози, подписывать надо! 
-  "Тормози"!  Ой, я не могу! -  шлепнул себя  по ноге  сосед  и  в очередной раз, изогнувшись,  сплюнул  на  траву. - Да у них тормозов отродясь не бывало. 
- Чегой-то расплевался  сегодня, -  пробурчала  Зойка и, дернув узел  на шее, потянула платок,  -  жарко. Эх, лето красное, только живи, а тут на тебе: завод.  Что б им  повылазило!
- Журнал "Здоровье" читаешь? - сосед строго посмотрел на  Зойку. -  Нет? То-то, -   и поправил очки  в  нагрудном  кармане пиджака. - Вот то-то. Пишут, когда куришь, то слюни не глотать. Никотин, он, если  в слюну проникнет, враз кишки проест. Поняла?  Так вот. Давайте, что ли, где тут подписывать.  Нет, я не могу!  "Тормози". Сапогом, что ли?   Вооон они уже где! - и кивнул  вслед облезлым бортам. Скажут тоже… 

Хороший  забор у Ольги. Сетчатый.  И не зайдет никто, и  поле  видно. Вон кто-то пошел, на электричку, должно быть.  Далеко ушел,  почти и не видно уже. Можно и по дороге,  а  напрямки  быстрей. Вьется  змейкой тропинка, выводит прямо к  автобусу.  А вон  "Нива"  чья-то  ползет. И задом почему-то, а  дверца откинута  вверх.  Вот ближе  подъехала,  остановилась, стоит. А это что?  Из-за  сиденья  вроде как  ствол?  И тут же  резкий хлопок.  Брыкнулась на бок одна из  козочек, забила  копытцами.  Что же это?  Стреляют! "Тоняяяя!!!" - не помня  себя,  закричала Ольга и  кинулась  за калитку. Побежала. Какие-то  мужики быстро захлопнули  дверцу,  взревел  мотор. Мелькнули  копытца в багажнике.  Вот, подпрыгивая  на  ухабах, заиграли солнечными бликами стекла, вот  уже  и  скрылись в  высокой траве. Только пыль  и  сизый  выхлоп из трубы.
- Тоня!  Видела?!
- Тише. Чего кричишь?  Видела.
- Да как же?  Кто это?
- А кто бы ни был. Чего теперь.
- Убили же!
- Пусть, -  провела трясущейся рукой по щеке, поправила платок. Подцепив вилами  жирный пласт  навоза, перевернула  и  шлепнула  обратно  на  кучу. - пусть. Навоз-то вроде перепрел, как думаешь, а? - Ольга поняла: Так переводят душевную тяжесть в физическое действие. - Самую  толстую приглядели, - хмурилась Тоня. - Ишь,  думали,  мясо  в ней, а  там  козлятки. Окотиться она должна была вскоре.  Не судьба, значит. Ну, пусть  поедят.  Пусть. На здоровье.
Ольга  осела  на  березовый чурбак.
- Как же ты… спокойная какая.
- А чего суетиться-то? Им надо, пусть и суетятся. - Подняла голову. - Там все видят.  Всем  по  делам  будет. Пойдем,  молочка  налью. Вон, смотри,  как запыхалась.  Пойдем. 

Под вечер   автомобильный  гудок.
- Эй, хозяйка!  Принимай дрова. - Ольга  накинула  на плечи  свитер,  вышла во двор,  распахнула ворота.  Из  кабины  спрыгнул  Валерик,  с другой стороны  медленно  сполз  Тимка.  Засеменил, заплелся  ногами,  нагнув башку, по инерции  пролетел  вперед  и  бухнулся   в  железный  столб. Столб загудел.
- Не ломай  добро.  Слышь, как звучит? - Валерик  хозяйски похлопал  по столбу, - сгодится  еще.  -  Как заезжать-то будем?
- Задом  давай, - Тимка  уже стоял  на  карачках  и  начал  выползать  на дорогу.
- Ребята, вы чего? -  Ольга  зябко  повела плечами.
-Чего-чего,  устали, не видишь, что ли? - Валерик  оттянул  штанину на заднице,  собрал в горсть, почесал. -  Столько напилить!  Да еще пила сломалась, мать ее, -  сплюнул, -  а то бы больше  привезли.  Давай, 
черт безрогий! -  пнул  Тимкину  задницу,  подтянул  штаны  и полез в кабину. Захрюкал мотор,  затрясся  кузов. Валясь на  стороны, Уазик  рывками продвигался  в  проем  железных  стоек.
- Левее бери! - качался  на  ногах  Тимка и,  вытянув  руку, щурил  один глаз, силясь  поймать  Уазик  "в прицел". - Левее, говорю, эй!
Тррррах!  Содрогнулся  забор. Всхлипнуло  боковое  зеркало. Правый борт повис на столбе,  вздыбились  щепки,  несколько поленьев  шлепнулись  об землю. 
- Да что же это, а!? - Ольга простерла руки,  он что, пьяный, что ли???
- А какой же!!! -  задохнулся от восторга  Тимка,  потрясенный Ольгиной наивностью, собрал пьяные губы  и перестал качаться. Лицо обрело выражение. Ольге  даже показалось, что он  на  миг  протрезвел.
- Ну, так  завтра бы приехали! -  и  с  досадой  провела  ладонью по  забору. 
- Не боись,  щас  все  будет, - Тимка  вновь  обмяк и   завилял. Кивнул, глубоко нырнув головой, - щас!
Через минуту оба,  как  жуки,  облепили забор,  пытаясь  выдернуть застрявший борт. 
- Тащи  монтировку, -  хрипел  Валерик,  навалясь  костлявым плечом, -  отогнуть надо.  Оглох, что ли?

Поленья бухались об землю и друг об друга. Вырастала  внушительная  гора.
- Поколоть бы, - робко заметила  Ольга.
-  И уложить, -  кривляясь,  прогнусавил Тимка, -  и ананас в шоколаде, да? - и вдруг  заорал, выпучив глаза. - Тыщу даешь? 
- Тим, - вздохнула Ольга, - а ведь ты  печником был хорошим, помнишь?
- Почему  это "был"? Я и щас  еще… -  и  уронил голову на грудь. 
- Давай, печник, е***, - хлопнул по Тимкиной  спине   Валерик, -  заводи, ехать пора.  Завтра  все, завтра.
- А  на поле завод будут строить,  слышали? -   Ольга поддела  носком березовый  чурбак, - говорят,  бетон со стекловатой.
-  Где завод, там и свалка, - заступился  Валерик, - глядишь, подберем чего, все ближе, чем в Ведякино.  Давай, - и потащил  Тимку к воротам. 
- Только бы в речку не свалились, - подумала Ольга  и натянула  прихваченный свитер.  Не простыть бы. Вон, какие ночи  прохладные.

Ночью не спалось.  Вставала, ходила,  вглядывалась в  окна, опять ложилась. В минуты короткого забытья  снилась  серая цементная  пыль. Пыль  выстилала траву, кусты, ползла дальше - к речке.   Ложилась  на  крыльцо,  подбиралась к порогу, заползала в дом.  В какой-то момент  Ольга ощутила  резкое  удушье, как будто  в  горло  уже насыпали  серый порошок.  Рванулась, вскочила на кровати.  Луна  светила  прямо в лицо. На часах - полпервого.  Отерла пот со лба, - кошмар какой-то.
В  стекло осторожно постучали.  Накинула халатик,  щелкнула свет. Кто там еще?
Оказалось,  Светка – соседка.  Стояла  на  пороге,  кутаясь  в  накинутый плащ. 
- Случилось чего?  
- Оль, ты извини. Вечером приехала, с утра  уезжаю. Скажи хоть, чего там? Говорят, завод, что ли, какой?
- Сама не сплю.  В мыслях стекловата уже в уши лезет.  Это ж ты представь, бетонный завод и прямо здесь! Вон,  в поле.
- А я слышала,  крематорий наверху, возле  погостов  наших. Уже табличку прикрепили.
- Еще и крематорий?!  Ну, совсем хорошо. Значит,  пыль, вонь, гробы по улице и пепел  на голову. Отлично. А я недавно ходила  вверх по речке,  запруды видела. Вода-то поднялась, и  знаешь, кто?
- Ну?
- Бобры. У нас бобры!  Будут они тебе  в грязи ковыряться. Значит,  чисто здесь, раз бобры.
Ну, теперь подольют им говнеца, и нам  мало не покажется.  Колодцам  труба, посадкам тоже. Все загадят.
- Ооой, -  застонала  Светка  и  взяла  лицо  в  ладони, - Что ж они  творят? Да  не  надо  от них  ничего,  лишь бы не лезли, не трогали людей. - Всхлипнула, помотала  ладонями. -  Мы ж ведь только  ремонт сделали, ссуду в банке взяли, посадили все,  думали,  хоть здесь  проживем, и что теперь? - Подперла  щеку, уставилась в темное  окно, стала вытирать слезы.  - Мало им Москвы - дома рушат, центры эти, торговые,  на  голову лепят,  людей на улицу вышвыривают,  так  и  сюда добрались.  -  С досады хлопнула ладонью по столу.
-  Может  чайку? - встревожилась Ольга. 
-  Давай, - шмыгнула носом. - Хуже не будет.  Длинькая ложкой в стакане, откусывала от печенья.  - Дрова, что ли привезла?
-  Валерка с Тимкой. Чуть забор не снесли. 
- Ну, и чего они?
- Свалку ждут.
- Ясно.

Тоня целыми днями возится по хозяйству. Корова, козы, куры. Навоз. Всех выпасти, загнать домой,  напоить, подоить.  С мужем было легче, хоть и болел он. Ольга помнит мужа,  высокого, прямого,  как  палка,  старика.  "Дед", - говорила  Тоня. Может быть потому, что у них  были  внуки. 
Вечер.  Ольга  у  края поля,  наблюдает  закат. Багровый диск  садится  на горизонт, выстреливает  краски на облака. В небе абстрактные всполохи – розовые, малиновые. Диск пугающе огромен. Ольга, как в детстве, протягивает руку, подставляет ладонь. Неправдоподобная красота. Раскаленная  за  день земля   отдает тепло, тепло смешивается  с вечерней   прохладой,  обращается в туман.   Туман ширится,  наползает волнами, а прямо на  Ольгу,  из мохнатых клубов,  выдвигаются  рогатые существа,  как старинные  воины  в рогатых шлемах. Ступают  осторожно, вглядываясь перед собой,  а прямо  за ними высокий силуэт  в  плаще, капюшон надвинут  низко, в руке  посох. Постояв у края,  все разворачиваются   обратно.  Так старик пас  коз.  Это была  его обязанность. Вот, пять лет уже, как умер, и Тоня  теперь одна.  Тяжело,  но выручает молоко. Летом дачники стоят в очередь. Тоня ведет список. Ничего, прожить можно, главное не лениться. Да и какая тут лень? Хозяйство - оно такое. Затягивает,  и не бросишь его.
Ольга тоже ходит за молоком.  Разве сравнишь  его, из-под коровы, с  пакетами в магазинах?  Неизвестно,  что льют. А козье,  так вообще, -  лекарство.  Говорят,  пахнет оно - чепуха.  Врут те, что пить не хотят. Придумывают себе отговорки. Но не только за молоком ходит Ольга,  опять же - поговорить.

- Тонь, слышала, поле-то наше канадцам продали. Завод, говорят, будут строить.  Уже буровая приезжала, пробы брали. Говорят,  точно будут строить. Прямо здесь.
-  Будут, так будут, -  на плите  бурлят кастрюли. Тоня,  улыбаясь, помешивает пойло большим половником.  Какое настроение, -  так и доиться будет скотина.  А пойло? Корове и козам  дать. Подкормить надо,  не все ж  им траву щипать.
- Где пасти-то будешь?
- А где раньше пасла, там и буду. Вон, за бугром  тоже  поле. Туда пойдем.
- А за бугром, говорят,  крематорий будет.
- Значит,  в лес пойдем. На опушки. Косили же раньше?  Вот и теперь станем, раз так.
-  А  пыль, грохот, люди? -  Тоня положила половник, отерла руки об передник, вздохнув,  села на табуретку. - Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- А то. Родина моя здесь, могилки. Куда мне теперь?  Небось,  кричали на собрании крикуны-то?
-  Кричали, точно.  Хорошо, мол, квартиры дадут.
- Это  сопливые, небось? Так они всю жизнь на огороде своем в бурьяне пьяные провалялись. Палец о палец не ударили. Крикуны. Пусть кричат, пустобрехи.
- А у кого дома хорошие, так продавать собираются. Уедут, наверное.
- Скатертью дорога. Толку-то от них?   Ни травинки не посадили, не выходили. Вся забота - шашлык поджарить,  да песни поорать.  Им плевать на это поле, что есть оно, что нет. Тут я читала: сдали  наши какое-то поле в аренду корейцам.  Так они, знаешь что? 
- Что?
- Руками его стали обрабатывать. Представляешь? Ру-ка-ми. Сначала сеяли в лунки, а потом, когда сорняк пошел, каждую  травинку выдергивали, да с корнем. Это ж удумать надо! Спали там же, по краю, в дома не шли. Поливали ведрами. Таскали как муравьи. А пришел урожай, - так  ни одно зернышко не пропало.  Вывозили машинами зерно-то. Так вереница и шла, конца ей не было. Только рты все и разинули. Корейцы!  А ты говоришь. – И хотя Ольга ничего не говорила, живо представила себе вереницу машин, доверху груженых зерном,  и тихих трудолюбивых корейцев с истертыми  руками.
- Дааа… и чего потом?
- А убрали их скоренько по-тихому.  Это ж как увидели, чего можно добиться от земли, так и убрали. Иначе самим так же надо. А кто ж будет корячиться?  Вот и продают землю. Канадцам, говоришь?
- Точно.
- Вот, тебе, моя дорогая,  и весь сказ. Такие дела. 
- Это нам корейцами, что ли, стать?
-  Да хоть марсианами. Не помешало бы некоторым. Глядишь,  увидали  бы землю-то. Поняли бы,  какая она. Кормилица.
- А козочку, может, Валерка застрелил? Или дружки?
- Не узнаешь теперь. Да и не важно. На здоровье. Говорила же - всем по делам будет. - Помолчали.  
-  К источнику-то ходишь?
-  Это к какому?
- К Пантелеймону целителю.  Там, в Ведякино, за поворотом  в низине  - речка. А  рядом  ключик  бьет  - "Источник"  назвали.   И  купель там же выстроили. На крещение  хожу, окунаюсь, да и так тоже хожу.  Заболит чего  или  мысли какие  мрачные одолеют. Думаешь,   закопалась  баба в огороде и не видит, что творится?  Все  вижу. Все чувствую. Это время настало такое. Бессовестное. Дуреют от денег. За деньги можно все. Захотят - и нас сметут.  Проедут  по головам  и не заметят. Да нельзя раскисать-то. Вот схожу, помолюсь, окунусь, выпью водички  и вновь за работу.  Помогает он,  и  не только в недугах телесных, а и  духовно.
Сквозь пар,  лицо Тони  смотрелось таинственно и значительно. Как лицо доброй феи, взирающей на  несуразицу дел земных, на глупых ее обитателей.

- А  не у вас ли  тут купель? -   обратилась  Ольга  к продавщице в маленьком бревенчатом сельпо.
- У нас, у нас, -  приветливо  закивало сразу двое: продавщица и  опрятный старичок - единственный покупатель.  Старичок, закончив кивать, наклонился  к прилавку и   сощурился на ценники, примеряясь  к  колбасным изделиям. Рядом на полу  облизывалась  собачка.  
Купив одну сосиску,  старичок  вывесил  ее над  собачкиной  головой и стал вращать  кругами: 
- Ну, давай!
 Собачка вскочила и, не спуская глаз с сосиски, стала крутиться на задних лапках,  лишь в последний момент доворачивая голову. 
- Цирковая! - одобрила Ольга. 
- Службу знает!  - продавщица опустилась на табуретку,  устроила подбородок  на  сложенные   руки,  вытянула губы трубочкой, -  фюить!  Молодец,  Жулька, не забыла,  как плясать. - Понизив  голос,  указала глазами  на старичка. - Раз в месяц  с пенсии только и покупает ей по сосиске. А то и реже. Забудешь тут. - И вздохнула. 
- А  вы  кто будете,  не корреспондент, часом? - и  посмотрела  на внушительных  размеров Ольгин  фотоаппарат.  
- Купель  ищу, -  уточнила  Ольга,  поправляя на  плече  широкий ремень.
- Жаль, - вздохнула  продавщица, -  а то бы написали  про нас. Через  день света  нет.  Пол, вон - глядите! Завтра провалится, - и  прикрыла  глаза. - Жаль.
Старичок  закончил  вращение  и  опустил   сосиску  ниже:  
- Ну, заслужила.  Держи! -  Ссыпал  мелочь  в  кошелек,  обернулся к Ольге. - А купель там,  - и  загреб рукавом, - выйдете, направо повернете и по дорожке. Все вниз, вниз, между домов. За мостиком она и будет, купель-то… 

Дорожка, как и сказал  старичок,   вилась  между домов. У поворота,  на заборе табличка:  "Источник св.  Пантелеймона".
Вот  и мостик - изогнутые  железные   перила   и  доски поперек.  "Близко уже," -  подумала Ольга и  осторожно ступила на первую доску.
Купель возникла  словно из-под земли. Сразу  за мостиком  и нарисовалась. Действительно,  нарисовалась, как картина. С виду  -  часовенка:  красный кирпич,  маленький  купол  и  крестик наверху. Тихое журчание  прозрачной воды. Вокруг склоненные деревья.  Ольга отворила  дверцу.  В  прохладной полутьме -  деревянный  короб, наполненный водой,  ступеньки,  поручень. В нишах  каменных  стен - небольшие иконки, рядом  притушенные  свечки. Положила фотоаппарат на скамеечку, сняла одежду. Держась за поручень, осторожно спустилась по скользким ступенькам. Ну, Господи, благослови! Втянула воздух,  перекрестилась,  ушла под воду с головой. И так три раза. Сквозь щели крыши проникали солнечные лучи, колыхались на потревоженной воде бликами. Растираясь жестким полотенцем, ощутила необыкновенную легкость и какую-то необъяснимую радость.  Вышла за дверь, переводя дух,  присела, склонилась  над перекатом из  крупной  гальки, собрала мысли.  Где-то там, далеко,  плыл  помятый Уазик, неся в себе  пропащих  Тимку с Валериком. Размахивали  руками, горячились  и плакали люди, кромсал  землю  железный монстр, падала от воровских ружей   скотина, а над всем этим - Тонино лицо. 
"Всем по делам будет",  -  вспомнила  Ольга, а  сама  подумала: "Лучше  бы не  было,  а  просто  сами  люди  стали  бы  разумнее и  добрее.

Крохотные  рыбешки  подрагивали в  воде,  стояли  против  течения, тыкались носиками в  зеленую траву. Трава шла по дну,  выстилала  ложе  переката, заполоняла пространство. В тени деревьев щебетали птицы. Вода  от травы казалась изумрудной, пахло свежестью и  покоем. Из бетонного кольца с крышкой выдавался маленький железный носик, сочился тоненькой струйкой. Ольга подставила кружку, попила, отерла лицо, набрала воды в пластиковую бутылку. Ну, вот. Вроде и все.  И куда же ты течешь, вода?  Вгляделась в горизонт, в яркую синь. Там, за  деревьями, где небо сливается  с землей,  раскатывались, ширились, перетекая одно в другое,  пока еще бесконечные поля.  А здесь тянулась  к солнцу,  наливаясь соками,  яркая зелень.  И  подумалось: вот он, край земли.

© Copyright: Егорова Тамара, 2013

Регистрационный номер №0172695

от 2 декабря 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0172695 выдан для произведения:
-  Эй!  Стой!  Куда поехал-то? - бежит  вдоль забора  Ольга  и  отчаянно машет  руками, а  мимо проплывает  мятая крыша  "Уазика".  Медленно, но неотвратимо продвигается  по дороге  вниз, к речке. Вот скрылась за  кустом  и только  удаляющийся хрип мотора, бульканье  пробитого глушителя,  скрежет ржавых рессор  и вонь дешевого бензина.  Все. Навонял и уехал. Опять мимо. И так каждый день. Туда-сюда и мимо. Нет,  быть Ольге  этой зимой без дров.
Уазик местный. Шофер Валерик Бодягин.  Тощий, полупьяный, весь в наколках мужичок с вороватыми глазами. Похоже, бывший зек, но точно не знает никто. Летом в грязной  майке, зимой в засаленной телогрейке,  всесезонно  линялые треники "Адидас". Уазик собрал сам  из  кусков, брошенных  на  свалку  кем-то из "нерадивых".  
-  Почти что новая кабина и на свалке,  вот дураки! А подвеску  нашел  знаешь где? - хитрые  глаза с прищуром,  между пальцами  бычок, нога на ногу. Валерик сидит на  досках  у Ольги  во дворе и  почесывает  впалую грудь.
- Ну, где?
- Так на свалке! Только не здесь, в Ведякино, там много чего.  Колеса оттуда, проводку там же сн…  подобрал. От КАМАЗа. Ничего, переделал - работает, стекла склеил, и нормально. Нет, дураки люди, бросают чего ни попадя.   Тормоза только не выбрасывают. Жмут, собаки, видать самим надо, -  и  с досадой придавливает окурок  рваным  кедом. 
-  А  кобеля  своего где нашел, тоже  на свалке?
-  Гыы, -  обнажает Валерик щербатый  зуб, - зачем на свалке? Свел  со двора там же.
-  Так ты  вор?
-  Зачем вор?  Свел и все. -  Сопя, отворачивается, тянет  из  кармана смятую пачку  "Примы". - Он бы там все равно  загнулся, кобель-то. Не кормят его там, точно знаю.
-  Так уж и знаешь! Ладно.  Дрова-то привезешь? - Ольга  поворачивает на свое.
-  Сколько тебе? Куба три хватит?
- Маловато, пять бы надо.
-  Тогда две ходки. Жди.
Ольга и ждет.  Вот опять проехал мимо, попробуй, дождись его. И что делать? Неизвестно.

"Дзык-дзык-дзык", - ветер  с поля  доносит  металлические звуки. Это  Тоня каждое утро  гонит  на выпас  скотину. Штырь в землю,  мерные удары тяжелым молотком. К штырю длинная  веревка,  другой конец  к  шее коровы. Иначе никак.  Уйдет, ищи потом ее. 
-  Смотри мне!  -  ворчит  Тоня  и  по-матерински  любовно  прихлопывает рыжую  спину  натруженной  пятерней.  Рядом, жмется к заборам стайка разноцветных  козочек. Стайка кокетливо потряхивает ушами, косится хитро, усыпляет бдительность. За этими тоже глаз да глаз. Так и норовят  обглодать соседские  кусты. Мало, что листочки, еще и  кору  обгложут, снимут,  как бритвой. - Вот я вам! - Тоня  демонстративно  садится  на прихваченный  стул. Так и будет сидеть.   Набирается  молока скотинка.  Хорошо.
Хорошо, что не  водить теперь  ее на дальние выпасы, руку протяни и вот, через дорогу - оно. Поле.
Сколько ж ему лет?  И не вспомнит никто.  Зато точно все помнят, как колосилась рожь, а то и пшеница,  как собирал совхоз по осени  подсолнух, кукурузу, горох. Нынче поле зарастает чертополохом. Перестали пахать и сеять. Не до зерна теперь, не до подсолнухов.  Никто и не знает, до чего теперь, но по слухам - не до чего хорошего. 


И словно в подтверждение,  однажды  утром,  слухи  материализовались в какое-то чудовище, изрыгающее  тревожные звуки. Звуки, что совершенно чужды самому духу  здешних мест.  Первыми, уловив непонятный скрежет,  вылетели из-за ограды  местные  активистки-близняшки  -   приземистые, крепко сбитые девки, с одинаковыми прическами  и  походками.
-   Глядите!  Чего это они? -  и  синхронно вскинули руки  в  направлении железного  монстра  с  вертящейся  трубой.  Труба  воткнулась  в землю  и,   вращаясь, упорно грызла   рыжеватые суглинки. Четверо  в оранжевых  робах суетились рядом. 
- Буровая, - отозвался  сосед-пенсионер.  Сосед  тридцать лет  отработал бульдозеристом  и  выучил   все  механизмы. Теперь он  курил, держа   мундштук желтыми пальцами,  и,  вывернув шею на бок, аккуратно сплевывал  на траву.  -  Нефть, что ли, ищут? 
- Какую еще нефть? -   подал голос  кто-то слева. 
Подоспевшие  сельчане  облепили штакетник с внутренней стороны и с тревогой вглядывались  в  грохочущий  объект.
- Спросить бы надо, чего роют-то,  -  не унимался  голос,  но  активистки уже перескочили дорогу и,  мелькая   одинаковыми кедами,  решительно  двинулись по полю. Вслед потянулись самые нетерпеливые. Подойдя к бурильщикам, сгрудились стайкой. За штакетником притихли. 
- Чего-то  долго они там,  -  засомневался  голос. Обладатель  голоса,  по слухам,   гонял  из Германии подержанные иномарки и недавно отгрохал каменный дом  с ванной и  настоящим туалетом. Активистки,  отчаянно жестикулируя, размахивали  руками,  отходили и вновь возвращались к  рабочим. Примкнувшие, стояли чуть поодаль. Наконец, все  повернули обратно.  Шли быстро, напряженно глядя под ноги. 
- Ну? - тревожно  выдохнули  за забором.
- Поздравляем! -  тряхнули волосами близняшки и развернули  вспотевшие  лица в разные стороны. -   Завод  нам тут  строить будут.
- Чегоооо?  Какой еще  завод?  - все дружно загудели. 
- Самый что ни на есть. Канадский.  Панели  для домов  из бетона, а начинка из стекловаты. Грунт берут на пробу. Проект,  говорят. Еще коттеджи для обслуги. Для работников. Воон там, подальше, -  и  вскинули руки.
- Ну  делааа… или  врут?
- Похоже, так и есть, -  сосед  осторожно  облокотился на  острые  деревяшки. Когда  проект,  завсегда  из  земли  пробу берут. Так и есть, похоже, -  и сплюнул. 
- И чего теперь? А нас куда? - вытянулись лица.
- Под кобыльи м***да, - нервно  хохотнул  перегонщик. - Кому вы нужны-то? Проект, это знаешь? Проект, короче.  Деньги. Сила. Понимать надо, а вы тут... с огурцами, кому нужны-то? Хе-хе.
- А сам? - сморщилась  Зойка  Брагина, вдова  с  четырьмя  детьми. -  Сам-то чего, не переживаешь, что ли?  Или все равно тебе? Это ж чем дышать все  тут будем?  Бетоном?  
- И стекловатой, -  подсказал сосед. 
- А детки?  -  Зойка  дернула  платок  и зло уставилась на перегонщика,  как будто  он  уже  подогнал фуру со стекловатой.  
- Переживай, не переживай,  а против не попрешь. Тут думать надо, - обладатель  выставил подбородок и поскреб  рыжеватую щетину.  Может, забор поставлю. Метра три, а?  Подойдет?  Хе-хе, а может, и продам его, - помрачнев, оглянулся на  оштукатуренную  махину. -  Говорю,  думать надо. 
Все разом замолчали: переваривали новость. Новость оглушила, поразила до глубины души  своей дикостью.  Вот  ведь,  жили  -  не тужили, а теперь что? Каждый думал о своем и все вместе об одном.
- Нет, это так у них не пройдет,  -  сузила глаза  одна из близняшек.
- Не пройдет, - эхом  отозвалась вторая. 
- Будем писать, - мотнула головой первая. - И во все инстанции! Тащите бумагу у кого есть, прямо сейчас и начнем. Ничего себе: завод!
Принесли листы. 
- Вы это, погодите, писать-то - коттеджи ведь, а может и нам  чего перепадет, или  квартиры дадут, а? - тревожно переглянулись  Колька Карась и Васька Сопливый, всем известные лодыри  и пьяницы.  
- Перепадет, перепадет, - закивал перегонщик. - Сопли  подотри. Вам уже двадцать лет,  как перепадает, все никак не перепадет. Топор бы, что ли, взяли,  вон лес! Глядите, скоро крыша на голову перепадет. 
- Ну, ты это, -  надвинулись, задышали перегаром.
- Тише! -  крикнули активистки,  выписывая  буквы на листе, - кончай бузу! Значит пишем: " Всего шестьдесят четыре дома",  правильно?  Это кто у нас? - и,  сложив  ладони  козырьком,  развернулись к  слепящему  асфальту.  Чадя и похрюкивая, шлепая  вздутым колесом, приближалась мятая кабина.  За   треснутым  стеклом  две  испитые мордочки с оловянными  глазами. Так и проплыли  мимо, не в силах перевести зрачки на другой объект.
- Бодягин, что ли? 
-  Он самый.  Валерка. С  Тимкой на пару. Видать, навоз где-то  подгребли, везут теперь, - сосед  зарядил в мундштук новую  сигарету, -  Вронькиным, должно быть.
-  Стой!   Эй, куда? -  вскочили  активистки,  одна замахала листком, - тормози, подписывать надо! 
-  "Тормози"!  Ой, я не могу! -  шлепнул себя  по ноге  сосед  и  в очередной раз, изогнувшись,  сплюнул  на  траву. - Да у них тормозов отродясь не бывало. 
- Чегой-то расплевался  сегодня, -  пробурчала  Зойка и, дернув узел  на шее, потянула платок,  -  жарко. Эх, лето красное, только живи, а тут на тебе: завод.  Что б им  повылазило!
- Журнал "Здоровье" читаешь? - сосед строго посмотрел на  Зойку. -  Нет? То-то, -   и поправил очки  в  нагрудном  кармане пиджака. - Вот то-то. Пишут, когда куришь, то слюни не глотать. Никотин, он, если  в слюну проникнет, враз кишки проест. Поняла?  Так вот. Давайте, что ли, где тут подписывать.  Нет, я не могу!  "Тормози". Сапогом, что ли?   Вооон они уже где! - и кивнул  вслед облезлым бортам. Скажут тоже… 

Хороший  забор у Ольги. Сетчатый.  И не зайдет никто, и  поле  видно. Вон кто-то пошел, на электричку, должно быть.  Далеко ушел,  почти и не видно уже. Можно и по дороге,  а  напрямки  быстрей. Вьется  змейкой тропинка, выводит прямо к  автобусу.  А вон  "Нива"  чья-то  ползет. И задом почему-то, а  дверца откинута  вверх.  Вот ближе  подъехала,  остановилась, стоит. А это что?  Из-за  сиденья  вроде как  ствол?  И тут же  резкий хлопок.  Брыкнулась на бок одна из  козочек, забила  копытцами.  Что же это?  Стреляют! "Тоняяяя!!!" - не помня  себя,  закричала Ольга и  кинулась  за калитку. Побежала. Какие-то  мужики быстро захлопнули  дверцу,  взревел  мотор. Мелькнули  копытца в багажнике.  Вот, подпрыгивая  на  ухабах, заиграли солнечными бликами стекла, вот  уже  и  скрылись в  высокой траве. Только пыль  и  сизый  выхлоп из трубы.
- Тоня!  Видела?!
- Тише. Чего кричишь?  Видела.
- Да как же?  Кто это?
- А кто бы ни был. Чего теперь.
- Убили же!
- Пусть, -  провела трясущейся рукой по щеке, поправила платок. Подцепив вилами  жирный пласт  навоза, перевернула  и  шлепнула  обратно  на  кучу. - пусть. Навоз-то вроде перепрел, как думаешь, а? - Ольга поняла: Так переводят душевную тяжесть в физическое действие. - Самую  толстую приглядели, - хмурилась Тоня. - Ишь,  думали,  мясо  в ней, а  там  козлятки. Окотиться она должна была вскоре.  Не судьба, значит. Ну, пусть  поедят.  Пусть. На здоровье.
Ольга  осела  на  березовый чурбак.
- Как же ты… спокойная какая.
- А чего суетиться-то? Им надо, пусть и суетятся. - Подняла голову. - Там все видят.  Всем  по  делам  будет. Пойдем,  молочка  налью. Вон, смотри,  как запыхалась.  Пойдем. 

Под вечер   автомобильный  гудок.
- Эй, хозяйка!  Принимай дрова. - Ольга  накинула  на плечи  свитер,  вышла во двор,  распахнула ворота.  Из  кабины  спрыгнул  Валерик,  с другой стороны  медленно  сполз  Тимка.  Засеменил, заплелся  ногами,  нагнув башку, по инерции  пролетел  вперед  и  бухнулся   в  железный  столб. Столб загудел.
- Не ломай  добро.  Слышь, как звучит? - Валерик  хозяйски похлопал  по столбу, - сгодится  еще.  -  Как заезжать-то будем?
- Задом  давай, - Тимка  уже стоял  на  карачках  и  начал  выползать  на дорогу.
- Ребята, вы чего? -  Ольга  зябко  повела плечами.
-Чего-чего,  устали, не видишь, что ли? - Валерик  оттянул  штанину на заднице,  собрал в горсть, почесал. -  Столько напилить!  Да еще пила сломалась, мать ее, -  сплюнул, -  а то бы больше  привезли.  Давай, 
черт безрогий! -  пнул  Тимкину  задницу,  подтянул  штаны  и полез в кабину. Захрюкал мотор,  затрясся  кузов. Валясь на  стороны, Уазик  рывками продвигался  в  проем  железных  стоек.
- Левее бери! - качался  на  ногах  Тимка и,  вытянув  руку, щурил  один глаз, силясь  поймать  Уазик  "в прицел". - Левее, говорю, эй!
Тррррах!  Содрогнулся  забор. Всхлипнуло  боковое  зеркало. Правый борт повис на столбе,  вздыбились  щепки,  несколько поленьев  шлепнулись  об землю. 
- Да что же это, а!? - Ольга простерла руки,  он что, пьяный, что ли???
- А какой же!!! -  задохнулся от восторга  Тимка,  потрясенный Ольгиной наивностью, собрал пьяные губы  и перестал качаться. Лицо обрело выражение. Ольге  даже показалось, что он  на  миг  протрезвел.
- Ну, так  завтра бы приехали! -  и  с  досадой  провела  ладонью по  забору. 
- Не боись,  щас  все  будет, - Тимка  вновь  обмяк и   завилял. Кивнул, глубоко нырнув головой, - щас!
Через минуту оба,  как  жуки,  облепили забор,  пытаясь  выдернуть застрявший борт. 
- Тащи  монтировку, -  хрипел  Валерик,  навалясь  костлявым плечом, -  отогнуть надо.  Оглох, что ли?

Поленья бухались об землю и друг об друга. Вырастала  внушительная  гора.
- Поколоть бы, - робко заметила  Ольга.
-  И уложить, -  кривляясь,  прогнусавил Тимка, -  и ананас в шоколаде, да? - и вдруг  заорал, выпучив глаза. - Тыщу даешь? 
- Тим, - вздохнула Ольга, - а ведь ты  печником был хорошим, помнишь?
- Почему  это "был"? Я и щас  еще… -  и  уронил голову на грудь. 
- Давай, печник, е***, - хлопнул по Тимкиной  спине   Валерик, -  заводи, ехать пора.  Завтра  все, завтра.
- А  на поле завод будут строить,  слышали? -   Ольга поддела  носком березовый  чурбак, - говорят,  бетон со стекловатой.
-  Где завод, там и свалка, - заступился  Валерик, - глядишь, подберем чего, все ближе, чем в Ведякино.  Давай, - и потащил  Тимку к воротам. 
- Только бы в речку не свалились, - подумала Ольга  и натянула  прихваченный свитер.  Не простыть бы. Вон, какие ночи  прохладные.

Ночью не спалось.  Вставала, ходила,  вглядывалась в  окна, опять ложилась. В минуты короткого забытья  снилась  серая цементная  пыль. Пыль  выстилала траву, кусты, ползла дальше - к речке.   Ложилась  на  крыльцо,  подбиралась к порогу, заползала в дом.  В какой-то момент  Ольга ощутила  резкое  удушье, как будто  в  горло  уже насыпали  серый порошок.  Рванулась, вскочила на кровати.  Луна  светила  прямо в лицо. На часах - полпервого.  Отерла пот со лба, - кошмар какой-то.
В  стекло осторожно постучали.  Накинула халатик,  щелкнула свет. Кто там еще?
Оказалось,  Светка – соседка.  Стояла  на  пороге,  кутаясь  в  накинутый плащ. 
- Случилось чего?  
- Оль, ты извини. Вечером приехала, с утра  уезжаю. Скажи хоть, чего там? Говорят, завод, что ли, какой?
- Сама не сплю.  В мыслях стекловата уже в уши лезет.  Это ж ты представь, бетонный завод и прямо здесь! Вон,  в поле.
- А я слышала,  крематорий наверху, возле  погостов  наших. Уже табличку прикрепили.
- Еще и крематорий?!  Ну, совсем хорошо. Значит,  пыль, вонь, гробы по улице и пепел  на голову. Отлично. А я недавно ходила  вверх по речке,  запруды видела. Вода-то поднялась, и  знаешь, кто?
- Ну?
- Бобры. У нас бобры!  Будут они тебе  в грязи ковыряться. Значит,  чисто здесь, раз бобры.
Ну, теперь подольют им говнеца, и нам  мало не покажется.  Колодцам  труба, посадкам тоже. Все загадят.
- Ооой, -  застонала  Светка  и  взяла  лицо  в  ладони, - Что ж они  творят? Да  не  надо  от них  ничего,  лишь бы не лезли, не трогали людей. - Всхлипнула, помотала  ладонями. -  Мы ж ведь только  ремонт сделали, ссуду в банке взяли, посадили все,  думали,  хоть здесь  проживем, и что теперь? - Подперла  щеку, уставилась в темное  окно, стала вытирать слезы.  - Мало им Москвы - дома рушат, центры эти, торговые,  на  голову лепят,  людей на улицу вышвыривают,  так  и  сюда добрались.  -  С досады хлопнула ладонью по столу.
-  Может  чайку? - встревожилась Ольга. 
-  Давай, - шмыгнула носом. - Хуже не будет.  Длинькая ложкой в стакане, откусывала от печенья.  - Дрова, что ли привезла?
-  Валерка с Тимкой. Чуть забор не снесли. 
- Ну, и чего они?
- Свалку ждут.
- Ясно.

Тоня целыми днями возится по хозяйству. Корова, козы, куры. Навоз. Всех выпасти, загнать домой,  напоить, подоить.  С мужем было легче, хоть и болел он. Ольга помнит мужа,  высокого, прямого,  как  палка,  старика.  "Дед", - говорила  Тоня. Может быть потому, что у них  были  внуки. 
Вечер.  Ольга  у  края поля,  наблюдает  закат. Багровый диск  садится  на горизонт, выстреливает  краски на облака. В небе абстрактные всполохи – розовые, малиновые. Диск пугающе огромен. Ольга, как в детстве, протягивает руку, подставляет ладонь. Неправдоподобная красота. Раскаленная  за  день земля   отдает тепло, тепло смешивается  с вечерней   прохладой,  обращается в туман.   Туман ширится,  наползает волнами, а прямо на  Ольгу,  из мохнатых клубов,  выдвигаются  рогатые существа,  как старинные  воины  в рогатых шлемах. Ступают  осторожно, вглядываясь перед собой,  а прямо  за ними высокий силуэт  в  плаще, капюшон надвинут  низко, в руке  посох. Постояв у края,  все разворачиваются   обратно.  Так старик пас  коз.  Это была  его обязанность. Вот, пять лет уже, как умер, и Тоня  теперь одна.  Тяжело,  но выручает молоко. Летом дачники стоят в очередь. Тоня ведет список. Ничего, прожить можно, главное не лениться. Да и какая тут лень? Хозяйство - оно такое. Затягивает,  и не бросишь его.
Ольга тоже ходит за молоком.  Разве сравнишь  его, из-под коровы, с  пакетами в магазинах?  Неизвестно,  что льют. А козье,  так вообще, -  лекарство.  Говорят,  пахнет оно - чепуха.  Врут те, что пить не хотят. Придумывают себе отговорки. Но не только за молоком ходит Ольга,  опять же - поговорить.

- Тонь, слышала, поле-то наше канадцам продали. Завод, говорят, будут строить.  Уже буровая приезжала, пробы брали. Говорят,  точно будут строить. Прямо здесь.
-  Будут, так будут, -  на плите  бурлят кастрюли. Тоня,  улыбаясь, помешивает пойло большим половником.  Какое настроение, -  так и доиться будет скотина.  А пойло? Корове и козам  дать. Подкормить надо,  не все ж  им траву щипать.
- Где пасти-то будешь?
- А где раньше пасла, там и буду. Вон, за бугром  тоже  поле. Туда пойдем.
- А за бугром, говорят,  крематорий будет.
- Значит,  в лес пойдем. На опушки. Косили же раньше?  Вот и теперь станем, раз так.
-  А  пыль, грохот, люди? -  Тоня положила половник, отерла руки об передник, вздохнув,  села на табуретку. - Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- А то. Родина моя здесь, могилки. Куда мне теперь?  Небось,  кричали на собрании крикуны-то?
-  Кричали, точно.  Хорошо, мол, квартиры дадут.
- Это  сопливые, небось? Так они всю жизнь на огороде своем в бурьяне пьяные провалялись. Палец о палец не ударили. Крикуны. Пусть кричат, пустобрехи.
- А у кого дома хорошие, так продавать собираются. Уедут, наверное.
- Скатертью дорога. Толку-то от них?   Ни травинки не посадили, не выходили. Вся забота - шашлык поджарить,  да песни поорать.  Им плевать на это поле, что есть оно, что нет. Тут я читала: сдали  наши какое-то поле в аренду корейцам.  Так они, знаешь что? 
- Что?
- Руками его стали обрабатывать. Представляешь? Ру-ка-ми. Сначала сеяли в лунки, а потом, когда сорняк пошел, каждую  травинку выдергивали, да с корнем. Это ж удумать надо! Спали там же, по краю, в дома не шли. Поливали ведрами. Таскали как муравьи. А пришел урожай, - так  ни одно зернышко не пропало.  Вывозили машинами зерно-то. Так вереница и шла, конца ей не было. Только рты все и разинули. Корейцы!  А ты говоришь. – И хотя Ольга ничего не говорила, живо представила себе вереницу машин, доверху груженых зерном,  и тихих трудолюбивых корейцев с истертыми  руками.
- Дааа… и чего потом?
- А убрали их скоренько по-тихому.  Это ж как увидели, чего можно добиться от земли, так и убрали. Иначе самим так же надо. А кто ж будет корячиться?  Вот и продают землю. Канадцам, говоришь?
- Точно.
- Вот, тебе, моя дорогая,  и весь сказ. Такие дела. 
- Это нам корейцами, что ли, стать?
-  Да хоть марсианами. Не помешало бы некоторым. Глядишь,  увидали  бы землю-то. Поняли бы,  какая она. Кормилица.
- А козочку, может, Валерка застрелил? Или дружки?
- Не узнаешь теперь. Да и не важно. На здоровье. Говорила же - всем по делам будет. - Помолчали.  
-  К источнику-то ходишь?
-  Это к какому?
- К Пантелеймону целителю.  Там, в Ведякино, за поворотом  в низине  - речка. А  рядом  ключик  бьет  - "Источник"  назвали.   И  купель там же выстроили. На крещение  хожу, окунаюсь, да и так тоже хожу.  Заболит чего  или  мысли какие  мрачные одолеют. Думаешь,   закопалась  баба в огороде и не видит, что творится?  Все  вижу. Все чувствую. Это время настало такое. Бессовестное. Дуреют от денег. За деньги можно все. Захотят - и нас сметут.  Проедут  по головам  и не заметят. Да нельзя раскисать-то. Вот схожу, помолюсь, окунусь, выпью водички  и вновь за работу.  Помогает он,  и  не только в недугах телесных, а и  духовно.
Сквозь пар,  лицо Тони  смотрелось таинственно и значительно. Как лицо доброй феи, взирающей на  несуразицу дел земных, на глупых ее обитателей.

- А  не у вас ли  тут купель? -   обратилась  Ольга  к продавщице в маленьком бревенчатом сельпо.
- У нас, у нас, -  приветливо  закивало сразу двое: продавщица и  опрятный старичок - единственный покупатель.  Старичок, закончив кивать, наклонился  к прилавку и   сощурился на ценники, примеряясь  к  колбасным изделиям. Рядом на полу  облизывалась  собачка.  
Купив одну сосиску,  старичок  вывесил  ее над  собачкиной  головой и стал вращать  кругами: 
- Ну, давай!
 Собачка вскочила и, не спуская глаз с сосиски, стала крутиться на задних лапках,  лишь в последний момент доворачивая голову. 
- Цирковая! - одобрила Ольга. 
- Службу знает!  - продавщица опустилась на табуретку,  устроила подбородок  на  сложенные   руки,  вытянула губы трубочкой, -  фюить!  Молодец,  Жулька, не забыла,  как плясать. - Понизив  голос,  указала глазами  на старичка. - Раз в месяц  с пенсии только и покупает ей по сосиске. А то и реже. Забудешь тут. - И вздохнула. 
- А  вы  кто будете,  не корреспондент, часом? - и  посмотрела  на внушительных  размеров Ольгин  фотоаппарат.  
- Купель  ищу, -  уточнила  Ольга,  поправляя на  плече  широкий ремень.
- Жаль, - вздохнула  продавщица, -  а то бы написали  про нас. Через  день света  нет.  Пол, вон - глядите! Завтра провалится, - и  прикрыла  глаза. - Жаль.
Старичок  закончил  вращение  и  опустил   сосиску  ниже:  
- Ну, заслужила.  Держи! -  Ссыпал  мелочь  в  кошелек,  обернулся к Ольге. - А купель там,  - и  загреб рукавом, - выйдете, направо повернете и по дорожке. Все вниз, вниз, между домов. За мостиком она и будет, купель-то… 

Дорожка, как и сказал  старичок,   вилась  между домов. У поворота,  на заборе табличка:  "Источник св.  Пантелеймона".
Вот  и мостик - изогнутые  железные   перила   и  доски поперек.  "Близко уже," -  подумала Ольга и  осторожно ступила на первую доску.
Купель возникла  словно из-под земли. Сразу  за мостиком  и нарисовалась. Действительно,  нарисовалась, как картина. С виду  -  часовенка:  красный кирпич,  маленький  купол  и  крестик наверху. Тихое журчание  прозрачной воды. Вокруг склоненные деревья.  Ольга отворила  дверцу.  В  прохладной полутьме -  деревянный  короб, наполненный водой,  ступеньки,  поручень. В нишах  каменных  стен - небольшие иконки, рядом  притушенные  свечки. Положила фотоаппарат на скамеечку, сняла одежду. Держась за поручень, осторожно спустилась по скользким ступенькам. Ну, Господи, благослови! Втянула воздух,  перекрестилась,  ушла под воду с головой. И так три раза. Сквозь щели крыши проникали солнечные лучи, колыхались на потревоженной воде бликами. Растираясь жестким полотенцем, ощутила необыкновенную легкость и какую-то необъяснимую радость.  Вышла за дверь, переводя дух,  присела, склонилась  над перекатом из  крупной  гальки, собрала мысли.  Где-то там, далеко,  плыл  помятый Уазик, неся в себе  пропащих  Тимку с Валериком. Размахивали  руками, горячились  и плакали люди, кромсал  землю  железный монстр, падала от воровских ружей   скотина, а над всем этим - Тонино лицо. 
"Всем по делам будет",  -  вспомнила  Ольга, а  сама  подумала: "Лучше  бы не  было,  а  просто  сами  люди  стали  бы  разумнее и  добрее.

Крохотные  рыбешки  подрагивали в  воде,  стояли  против  течения, тыкались носиками в  зеленую траву. Трава шла по дну,  выстилала  ложе  переката, заполоняла пространство. В тени деревьев щебетали птицы. Вода  от травы казалась изумрудной, пахло свежестью и  покоем. Из бетонного кольца с крышкой выдавался маленький железный носик, сочился тоненькой струйкой. Ольга подставила кружку, попила, отерла лицо, набрала воды в пластиковую бутылку. Ну, вот. Вроде и все.  И куда же ты течешь, вода?  Вгляделась в горизонт, в яркую синь. Там, за  деревьями, где небо сливается  с землей,  раскатывались, ширились, перетекая одно в другое,  пока еще бесконечные поля.  А здесь тянулась  к солнцу,  наливаясь соками,  яркая зелень.  И  подумалось: вот он, край земли.
 
Рейтинг: +7 442 просмотра
Комментарии (4)
Елена Можарова # 2 декабря 2013 в 12:35 +2
Вот это из тех произведений, где не хочется пропустить ни словечка! Буковка цепляет за буковку, и читаешь без натуги и напряжения! Казалось бы, написано о сложной и трудной жизни, но так ясно и понятно, словно не слова и мысли героев читаешь, а собственные! Огромное спасибо за Ваш труд!
Серов Владимир # 2 декабря 2013 в 14:45 +1
Елена! Вы проголосовать забыли!
Серов Владимир # 2 декабря 2013 в 14:44 +2
Хорошее письмо!
Людмила Комашко-Батурина # 4 декабря 2013 в 11:46 +1
Хороший рассказ о бренности нашего мира.