Ненависть

       Холодный и вьюжный вечер декабря. До смены тысячелетий остались считанные дни. Возвращаюсь с работы домой – из Москвы в Подольск.  Стою на платформе «Текстильщики» в   ожидании электрички. Морозный вихрь то, задувая снизу,  бросает в лицо колкие пригоршни снежинок, то стихает вдруг, чтобы через секунду-две начать всё сызнова. Защищаясь от ветра, поднимаю воротник куртки, натягиваю глубже вязаную шапку.

В двух шагах от меня две женщины. Одна лет сорока-сорока пяти, плотная, среднего роста, с добрым округлым лицом; другая – старушка, невысокая, худая, прямоносая, в платке из серого козьего пуха и таких же варежках. Обе ёжатся  от холода, переминаются с ноги на ногу.

            К платформе плавно и почти бесшумно приближается скорый поезд, десять минут назад пустившийся в дальнее странствие от перрона Курского вокзала.  С платформы сквозь окна чётко, как на экране  кинотеатра, просматривается ярко освещённое нутро вагонов. Пассажиры устраиваются на местах, знакомятся друг с другом, готовясь провести не один час в дороге; одни уже расстилают постель, другие приступили к вечерней трапезе.

            Старушка напряжённо и молча всматривается в окна поезда, и вдруг задумчиво, нараспев произносит:

– Да-а, им-то хорошо – им тепло! А мы, простые люди, стоим, мёрзнем здесь. О нас кто позаботится?

Дочь, улыбнувшись, успокаивает мать:

– Ну что ты, мама! Потерпи немножко, скоро и  наша электричка подойдёт.

Старушка замолкает ненадолго, но затем злобно шипит:

– Буржуи недорезанные, едут и курей жрут, сволочи!

С ненавистью плюёт вслед последнему вагону, три красных огонька которого скоро скрываются за снежной круговертью.