Почему же мы всю жизнь посвятили себя этому нелёгкому горняцкому труду? Потому что выросли в шахтёрской среде, и нам действительно было тогда брать с кого пример. Мы видели, как выходят на - гора наши отцы и старшие братья: в чёрных фибровых касках, запорошенные так угольной пылью, что только у них одни зубы блестели. Да и сами мы с малых лет зарабатывали сбором угля на откосах террикона, были в гуще той жизни, сроднились с шахтой душой, и вопроса кем стать для нас тогда не было. Сейчас мы пенсионеры, ветераны, которым иногда хочется поделиться с молодыми шахтёрами воспоминаниями об уже далёкой и непростой поре детства и юности их дедов.
- Мама, откуда берутся дети? – это я, пятилетний карапуз, закатываю ей такой вопрос.
Он почему-то страшно меня мучает. Мама стоит рядом со мной у рас -
пахнутого окна нашей маленькой квартирки – на втором этаже барака,
слегка онемев от такой не по годам моей любознательности.
Потом она всё же находится:
- Во - он с того террикона!
Огромная, курящаяся, словно вулкан, загадочным дымком чёрная гора виднелась совсем рядом.
Я внутренне согласился с мамой, потому что и сам предполагал такой вариант, видя, как на вершине этого террикона бегают маленькие люди, и что-то там делают.
А этот террикон в вечернее время и особенно ночью представлял собой очень красивое зрелище: огненный шар пылал в его недрах, создавая там немыслимую температуру, вырывался языками пламени наружу, взметался ввысь тысячами светлячков багрового и пурпурного цветов. Это было великолепно, восхитительно, ни с чем не сравнимо!
Селились неподалеку от террикона в основном шахтёры, селились гус -
то большими и малыми семьями. Шахта, их место работы-рядом, а домики-
времянки строили из подручного материала: рудничных стоек, затяжек, ящи -
ков из-под взрывчатки и всего прочего. Не было проблем и с топливом: наби -
рай уголь с отвала, сколько хочешь. Но одновременно с перечисленными
удобствами проживание возле этого террикона таило в себе и смертель -
ную опасность. Случались тогда и трагедии. Я помню, как в начале шести -
десятых годов во время сильного ливня взорвался от проникшей вглубь его
тела, и сработавшей на «паровой котел» воды - террикон на шахте 3 -.3
«бис» в городе Прокопьевске.
Полностью погибла молодёжная свадьба, на которой присутствовали род-
ные и близкие молодожёнов из Прокопьевска и Новокузнецка. Горели близле -
жащие дома, погибло много народу.
После этой ужасающей в городе трагедии вышло «Постановление Правительства» о ликвидации терриконов и многочисленных провалов, образовавшихся при ведении очистных работ по выемке угля на пластах крутого падения.
Помню, наш небольшой домик, в котором мы жили, попал тогда в зону подработки и в буквальном смысле провалился сквозь землю. Так, потеряв всё нажитое, наша семья оказалась в двухэтажном щитовом бараке. А ещё спустя некоторое время, после объявления о начале войны, летом 1941 года моего отца забрали на фронт, и мы фактически остались безо всяких средств к существованию.
Чем старше я становился, тем сильнее тянуло меня к террикону, вот к этой чёрной, дымящейся загадочным дымком горе. И лет с восьми я стал бегать к нему со своим дружком - соседом Анатолием.
Первое время мы с ним просто наблюдали, что там происходит. А вещи на терриконе происходили интересные. На самом верху его суетились отвальщики в чёрных касках: именно их я раньше принимал за малых деток. А снизу, с уклона, резво выбегали вагонетки, гружённые породой и увлекаемые тросом лебёдки, неслись вверх по рельсам к опрокиду. Когда до него оставалось несколько метров, отвальщики кричали людям, собирающим уголь:
- Берегись!
Вагонетка опрокидывалась, и порода неслась вниз по террикону совершенно необъяснимыми скачками, и беда была тому, кто не успевал отпрянуть от неё в сторону. А людей же, собирающих уголь, поблизости всегда было немало.
К обеду, когда мешки с углём уже были наполнены, шёл настоящий торг.
За удачный день можно было заработать до 25 рублей. А это для нас, маль-
чишек, были немалые по тем временам деньги.
Возили уголь летом на тачках, а зимой на санках. Работа шла почти круг -
лый год. Опытные ребята нам подсказывали, что, отправляясь наверх, надо
выбирать себе маршрут отхода - на всякий случай. И вскоре, мы научились,
по синим дымкам, по трещинам вдоль террикона определять выгоревшие пу-
стоты, а стало быть, и безопасный путь.
Дома нас, чумазых, ожидала родительская встряска, но мы клялись, что на террикон не лазили. И всё же каждый день неведомая сила снова и снова тянула нас наверх, за углём. Вырученные же за него деньги мы тратили на пряники, конфеты, ходили на них в кино.
В поисках лучших кусков угля мы с Анатолием поднимались по террикону всё выше и выше.
В тот злополучный день выше нас были только одни отвальщики. Мы по всем Правилам наметили путь к отступления, но настолько увлеклись сбором угля, что не услышали крик: «Берегись!» и прозевали момент опрокидывания вагонетки. Сверху с угрожающим грохотом понеслись куски породы, я отскочил и вжался под какой-то выступ, Анатолий же не успел…
Его догнал кусок породы, когда он оглянулся назад и ударил прямо в грудь. Дружок мой упал, как подкошенный. Я бросился к нему, но он уже не дышал.
Мы с ребятами вынесли его с террикона и положили на траву возле дороги. С криком: «Убило Анатолия!» я ворвался в наш барак. Мать его, молодая, красивая и всегда спокойная женщина, сначала побледнела, а потом бросилась к террикону. За ней - вереницей все остальные женщины нашего дома.
Анатолия на том месте не оказалось. Облазав прилегающие к террикону кусты, мы ни с чем вернулись домой. И здесь мне досталось за всё: за то, что ходили на террикон, за то, что обманывали…
После экзекуции, которую мне устроили в бараке, я поплёлся в находящийся неподалеку неглубокий провал, на склоне которого нами была выкопана пещёра. В ней, на устроенной лежанке я увидел Анатолия. Прилёг рядышком, и мы с ним уснули в усталости от всего пережитого за день.
Проснулись под вечер. Выбрались из укрытия, и пошли к себе домой. Каждый шаг давался Анатолию с трудом. Тётя Наташа уже отчаявшаяся увидеть живого сына, бессильно опустилась на пол. Соседки посоветовали ей выйти на свежий воздух.
Время было тогда суровое: детей надо было чем-то кормить - взрослые пытались сделать это, кто как мог, вот отец Анатолия и отбывал наказание за то, что вынес с табачной фабрики несколько пачек папирос. Вокруг табачки мы и сами иногда крутились, как «гавроши»: авось кто и выбросит через забор пару пачек. Мы не курили, а меняли папиросы на что-нибудь съестное: больше всего и детям, и взрослым хотелось есть. Чтобы что-нибудь перекусить, я, бывало, отмахивал по двадцать пять километров в деревню, где жил мой дедушка. Немного там отдыхал и отправлялся в обратный путь. Иногда ночь заставала где-нибудь на половине дороги, тогда приходилось коротать её в какой - нибудь скирде. Мама, конечно же, не смыкала в это время глаз. Так и уходила на работу нисколько не выспавшись, но уже спокойная: сын - то вернулся. Повзрослев же, мы с Анатолием окончили горный техникум и всю жизнь проработали на шахтах. Причём он так и остался жить в том же бараке, на втором этаже, только уже в нашей двухкомнатной квартирке, которая до сих пор снится мне по ночам.
Ностальгия по ушедшему времени порою так меня брала за горло, что я бросал всё и ехал к нему. Мы садились с Анатолием за стол и вспоминали, опять вспоминали своё нелёгкое детство. А за окном всё также курилась чёрная гора - террикон.
***************
Автор: Юрий Иванович Першин
[Скрыть]Регистрационный номер 0047484 выдан для произведения:
Террикон
Почему же мы всю жизнь посвятили себя этому нелёгкому горняцкому труду? Потому что выросли в шахтёрской среде, и нам действительно было тогда брать с кого пример. Мы видели, как выходят на - гора наши отцы и старшие братья: в чёрных фибровых касках, запорошенные так угольной пылью, что только у них одни зубы блестели. Да и сами мы с малых лет зарабатывали сбором угля на откосах террикона, были в гуще той жизни, сроднились с шахтой душой, и вопроса кем стать для нас тогда не было. Сейчас мы пенсионеры, ветераны, которым иногда хочется поделиться с молодыми шахтёрами воспоминаниями об уже далёкой и непростой поре детства и юности их дедов.
- Мама, откуда берутся дети? – это я, пятилетний карапуз, закатываю ей такой вопрос.
Он почему-то страшно меня мучает. Мама стоит рядом со мной у рас -
пахнутого окна нашей маленькой квартирки – на втором этаже барака,
слегка онемев от такой не по годам моей любознательности.
Потом она всё же находится:
- Во - он с того террикона!
Огромная, курящаяся, словно вулкан, загадочным дымком чёрная гора виднелась совсем рядом.
Я внутренне согласился с мамой, потому что и сам предполагал такой вариант, видя, как на вершине этого террикона бегают маленькие люди, и что-то там делают.
А этот террикон в вечернее время и особенно ночью представлял собой очень красивое зрелище: огненный шар пылал в его недрах, создавая там немыслимую температуру, вырывался языками пламени наружу, взметался ввысь тысячами светлячков багрового и пурпурного цветов. Это было великолепно, восхитительно, ни с чем не сравнимо!
Селились неподалеку от террикона в основном шахтёры, селились гус -
то большими и малыми семьями. Шахта, их место работы-рядом, а домики-
времянки строили из подручного материала: рудничных стоек, затяжек, ящи -
ков из-под взрывчатки и всего прочего. Не было проблем и с топливом: наби -
рай уголь с отвала, сколько хочешь. Но одновременно с перечисленными
удобствами проживание возле этого террикона таило в себе и смертель -
ную опасность. Случались тогда и трагедии. Я помню, как в начале шести -
десятых годов во время сильного ливня взорвался от проникшей вглубь его
тела, и сработавшей на «паровой котел» воды - террикон на шахте 3 -.3
«бис» в городе Прокопьевске.
Полностью погибла молодёжная свадьба, на которой присутствовали род-
ные и близкие молодожёнов из Прокопьевска и Новокузнецка. Горели близле -
жащие дома, погибло много народу.
После этой ужасающей в городе трагедии вышло «Постановление Правительства» о ликвидации терриконов и многочисленных провалов, образовавшихся при ведении очистных работ по выемке угля на пластах крутого падения.
Помню, наш небольшой домик, в котором мы жили, попал тогда в зону подработки и в буквальном смысле провалился сквозь землю. Так, потеряв всё нажитое, наша семья оказалась в двухэтажном щитовом бараке. А ещё спустя некоторое время, после объявления о начале войны, летом 1941 года моего отца забрали на фронт, и мы фактически остались безо всяких средств к существованию.
Чем старше я становился, тем сильнее тянуло меня к террикону, вот к этой чёрной, дымящейся загадочным дымком горе. И лет с восьми я стал бегать к нему со своим дружком - соседом Анатолием.
Первое время мы с ним просто наблюдали, что там происходит. А вещи на терриконе происходили интересные. На самом верху его суетились отвальщики в чёрных касках: именно их я раньше принимал за малых деток. А снизу, с уклона, резво выбегали вагонетки, гружённые породой и увлекаемые тросом лебёдки, неслись вверх по рельсам к опрокиду. Когда до него оставалось несколько метров, отвальщики кричали людям, собирающим уголь:
- Берегись!
Вагонетка опрокидывалась, и порода неслась вниз по террикону совершенно необъяснимыми скачками, и беда была тому, кто не успевал отпрянуть от неё в сторону. А людей же, собирающих уголь, поблизости всегда было немало.
К обеду, когда мешки с углём уже были наполнены, шёл настоящий торг.
За удачный день можно было заработать до 25 рублей. А это для нас, маль-
чишек, были немалые по тем временам деньги.
Возили уголь летом на тачках, а зимой на санках. Работа шла почти круг -
лый год. Опытные ребята нам подсказывали, что, отправляясь наверх, надо
выбирать себе маршрут отхода - на всякий случай. И вскоре, мы научились,
по синим дымкам, по трещинам вдоль террикона определять выгоревшие пу-
стоты, а стало быть, и безопасный путь.
Дома нас, чумазых, ожидала родительская встряска, но мы клялись, что на террикон не лазили. И всё же каждый день неведомая сила снова и снова тянула нас наверх, за углём. Вырученные же за него деньги мы тратили на пряники, конфеты, ходили на них в кино.
В поисках лучших кусков угля мы с Анатолием поднимались по террикону всё выше и выше.
В тот злополучный день выше нас были только одни отвальщики. Мы по всем Правилам наметили путь к отступления, но настолько увлеклись сбором угля, что не услышали крик: «Берегись!» и прозевали момент опрокидывания вагонетки. Сверху с угрожающим грохотом понеслись куски породы, я отскочил и вжался под какой-то выступ, Анатолий же не успел…
Его догнал кусок породы, когда он оглянулся назад и ударил прямо в грудь. Дружок мой упал, как подкошенный. Я бросился к нему, но он уже не дышал.
Мы с ребятами вынесли его с террикона и положили на траву возле дороги. С криком: «Убило Анатолия!» я ворвался в наш барак. Мать его, молодая, красивая и всегда спокойная женщина, сначала побледнела, а потом бросилась к террикону. За ней - вереницей все остальные женщины нашего дома.
Анатолия на том месте не оказалось. Облазав прилегающие к террикону кусты, мы ни с чем вернулись домой. И здесь мне досталось за всё: за то, что ходили на террикон, за то, что обманывали…
После экзекуции, которую мне устроили в бараке, я поплёлся в находящийся неподалеку неглубокий провал, на склоне которого нами была выкопана пещёра. В ней, на устроенной лежанке я увидел Анатолия. Прилёг рядышком, и мы с ним уснули в усталости от всего пережитого за день.
Проснулись под вечер. Выбрались из укрытия, и пошли к себе домой. Каждый шаг давался Анатолию с трудом. Тётя Наташа уже отчаявшаяся увидеть живого сына, бессильно опустилась на пол. Соседки посоветовали ей выйти на свежий воздух.
Время было тогда суровое: детей надо было чем-то кормить - взрослые пытались сделать это, кто как мог, вот отец Анатолия и отбывал наказание за то, что вынес с табачной фабрики несколько пачек папирос. Вокруг табачки мы и сами иногда крутились, как «гавроши»: авось кто и выбросит через забор пару пачек. Мы не курили, а меняли папиросы на что-нибудь съестное: больше всего и детям, и взрослым хотелось есть. Чтобы что-нибудь перекусить, я, бывало, отмахивал по двадцать пять километров в деревню, где жил мой дедушка. Немного там отдыхал и отправлялся в обратный путь. Иногда ночь заставала где-нибудь на половине дороги, тогда приходилось коротать её в какой - нибудь скирде. Мама, конечно же, не смыкала в это время глаз. Так и уходила на работу нисколько не выспавшись, но уже спокойная: сын - то вернулся. Повзрослев же, мы с Анатолием окончили горный техникум и всю жизнь проработали на шахтах. Причём он так и остался жить в том же бараке, на втором этаже, только уже в нашей двухкомнатной квартирке, которая до сих пор снится мне по ночам.
Ностальгия по ушедшему времени порою так меня брала за горло, что я бросал всё и ехал к нему. Мы садились с Анатолием за стол и вспоминали, опять вспоминали своё нелёгкое детство. А за окном всё также курилась чёрная гора - террикон.
***************
Автор: Юрий Иванович Першин
Террикон... Детство... Воспоминания... Ваш рассказ вернул меня в моё детство. Оно, конечно, не довоенное. Оно из 60-х годов. Но были такие же курящие терриконы, точно так же собирали уголёк (а кто посмелей да понахальнее, то попросту воровали его с аварийного склада), точно так же гоняли нас родители за "альпинизм". Одна девочка, года на три постарше меня, провалилась в пустоту. Правда не на "нашей" шахте, а на другом конце города. Горноспасатели, шахтёры и просто добровольцы пытались раскопать то место, но не получилось. Взрослые говорили, что это бессмысленная работа, так как в том горниле, что тлеет под слоем породы, даже костей не остаётся. Взрослые нас пугали рассказами о том самом взорвавшемся терриконе, о котором Вы написали. Мы верили в это, и не верили. Самым интересным для нас всегда было обнаружить детонатор. Он здорово взрывался от обычной плоской батарейки. Однажды мне несказанно повезло: мы с другом в большом куске породы нашли невзорвавшуюся шашку. Но старшие пацаны отогнали нас и утащили породу куда-то в кусты у подножия террикона. Потом хвастались, что взорвали его в глиняном карьере у кирпичного завода, но мы почему-то не поверили. Эх, трудно жили, но дружно и интересно.
Дорогой Глебушка, вы повторили мою судьбу, тот же случай когда неопытные мальчишки проваливались в огненные пустоты, те же эл. детонаторы, которые мы находили в ж.д.вагонах с углем. Мы тащили аккумуляторы у зазевавшихся шахтеров и глушили рыбу зарядами от них в р. Чумыш. Моему соседскому пацану при взрыве этого снаряда выбило глаз, оторвало кисть левой руки и распороло живот. Но он выжил и всю жизнь был инвалидом. А походы в тайгу без спроса матери, чтобы набрать кислицы и малины или колбы, действительно было трудно в те далекие времена, но весело, потлому что мы были жизнелюбы и оптимисты. Потом, работая в шахте, и не видя света белого, я с удовольствием вспоминал эти детские времена, когда в небе сияло солнышко, лили дожди с теплыми лужами, по которым мы голодные и голопузые босиком прыгали от радости. Да есть что вспомнить нашему поколению.
Тайги у нас не было. У нас были ДОТы в погранзоне, оставшиеся с войны, где можно было откопать патроны и, если повезёт (мне ни разу не повезло), то и гранату или снаряд За ДОТы родители драли сильнее, чем за терриконы. И пограничники могли холку намылить.
Глеб, тайга- особливо сибирская - это ни на что не похожее явление природы, можно по ней идти год и не встретить живой души. Но она приносила не только радости, но и горе. Будучи мальчиком я со своим дедом пасечником пропадал на колхозной пасеке летней порою. И вот, однажды, туда нагрянули в 1946 году эсесовцы, сбежавшие с лагеря, и началась история похожая на Ивана Сусанина, а я чудом остался жив, немец промазал, когда стрелял в меня из автомата и только пули обожгли мне голову. А в прочем зтот рассказ напечатан здесь у меня под названием "Хранили меня два ангела". Специально для тебя я сейчас помещу на сайте рассказ "Хомутовские пороги" и ты узнаешь что такое сибирская тайга и первозданная природа Южной Сибири.
Хороший у вас рассказ, удивительный. Он приоткрывает ту жизнь, что многим не ведома: жизнь шахтеров и их семей. Жутковато вы все описали,но с теплом и ностальгией.
Хорошо! Нет, правда: словно бы собственными глазами увидел. Да и куда мне было деваться: я ж с Урала. А тут шахт, терриконов, и всяческих там бедОвых историй - хоть отбавляй. Не на один десяток Бажовых и Маминых-Сибиряков хватит. Впрочем, все же замечу: когда главный герой видит вдруг чудом спасшегося Анатолия... Ну, у читателя должно возникнуть в голове не недоумение, а удивленная радость, верно? Чувства автора и читатели должны быть суть едины, иначе читатель, эта ленивая скотинка, он спотыкается.