Ваньке повезло в жизни дважды. Во-первых, он родился. Его мать Зинка, узнав, что беременна, хотела избавиться от него всеми мыслимыми и немыслимыми, бесчеловечными способами. Во-вторых, Ванька, зачатый отцом-наркоманом и матерью-алкоголичкой, получился относительно здоровым.
- Зинаида! Мальчик у тебя! – воскликнула акушерка, поднося измученной Зинке только что родившегося малыша.
- На кой он мне? - буркнула слабым голосом мамашка.
- Не дури, Зинка! Это плоть твоя. Приложи к груди дите.
- Да, пошли вы все! – бросила в лицо акушерке Зинка.
Ванька рос, как бурьян, никто его не поливал и не удобрял. Да и некому было. Зинка напивалась в одиночку вдребезги, до бесчувствия. Отец вечно искал деньги на дозу. Найдя, испытывал эйфорию и неуемную энергию. Это, пожалуй, были самые счастливые минуты жизни и у Ваньки. Отец мог даже накормить мальца, поговорить «за жизнь», по-отечески потрепать за густую шевелюру и дружески похлопать по плечу.
Самым страшным для Ваньки было утро. Малыш просыпался и вдыхал в себя пары алкоголя, смешанные с запахом блевотины и дешевых сигарет. Так пахло брюхо гнилой рыбы. Несмотря на это, по утрам всегда смертельно хотелось есть. Ванька осторожно пробирался мимо распластанных на голом матрасе спящих тел матери и отца. На цыпочках проходил на кухню и собирал со стола прокисшие вчерашние объедки. Потом собирал грязную посуду со стола: тарелочка к тарелочке, стаканчик к стаканчику, как учила покойная баба Тося.
Спустя некоторое время просыпалась полупьяная мать с желанием выпить. Помятая и растрепанная, охая и тяжело вздыхая, она заходила на кухню. Заглядывала, прищурив глаз, в пустые бутылки. Опрокидывала горлышки в свой рот, пытаясь собрать «живительные» капли.
- Мама, я посуду убрал, - ожидая похвалы, говорил Ванька.
- Помошничек ты мой! – полупьяная мать целовала слюнявым перегаром в щеку, сдавливая его лицо до боли.
- Мама, я очень кушать хочу, - малыш с мольбой и надеждой смотрел на мать. Так смотрят собаки на своих хозяев в ожидании сахарной косточки.
- Нету жрачки! – нервно отрезала Зинка.
Голод не унимался. Он, как настойчивый дятел, долбил мозг. Мозг сдавливал Ванькин желудок так, что у того темнело в глазах. Боль сгибала мальчика пополам.
- Мама, мамочка, пожалуйста! Дай мне что-нибудь поесть, - глаза Ваньки наполнялись слезами, которые крупными каплями сползали по щекам.
- Заткнись, сволочь! Отца разбудишь, сука! – шипела мать, закрывая рот сына своей ладонью.
Ванька очень боялся отца, особенно, по утрам. Утро отца начиналось с озноба. Он надевал на себя куртку, потом укутывался в одеяло, но это не помогало. Все его тело «ходило ходуном». Он корчился от боли и страшно стонал. Иногда у отца открывалась рвота. В моменты ломки мать держала Ваньку за шкирку, как котенка, и заставляла смотреть на весь этот ужас:
- Смотри, сволочь, смотри! Вот твоя жрачка! И пока он не сдохнет, не будет тебе жрачки, сука! Вот твои детские, вот моя зарплата! Зря ты, сволочь, родился, зряяя!
Ванька плакал и трясся от страха.
-Что ты воешь, паскуда? Жрать хочешь? Так иди и заработай, сволочь! – мать, схватив за плечи, трясла шестилетнего малыша, как грушу.
Ванька хватал потрепанную куртку, из которой давно вырос, натягивал нелепую шапку на глаза и выбегал из квартиры. Он шел к переходу метро или на рынок. Когда жива еще была баба Тося, они иногда подрабатывали там: просили милостыню, подвозили товар, убирали мусор.
Ванька рано стал излишне взрослым, лет в пять. Теперь, когда бабы Тоси не стало, он еще больше закалился и приспособился к жизни, как все ненужное. Он вставал в переходе метро, брал в руки шапку и просил спешащих людей: «Тетенька, дяденька, пожалуйста, дайте мне немного хлебушка. Я очень кушать хочу!» Толпа людей двигалась нескончаемым потоком. У кого-то был принцип - не замечать нищету. Кто-то подавал и чувствовал себя хозяином жизни. Иные очищали совесть: вроде, бросил рубль – ты добр и щедр. Остальные жалели - отламывали кусок хлеба, подавали еду.
Почти у самого входа в переход играл скрипач – красивый цыган Артур. На вид ему было лет пятьдесят. Его седеющие курчавые волосы были забраны в хвост. Одет он был в широкую рубаху, грязный кожаный жилет и потертые джинсы. Он удобно пристраивал скрипку на плечо, нежно прижимался к ней подбородком, закрывал глаза и касался смычком струн. Звуки взлетали и рассыпались множеством маленьких бриллиантов. Ванька чувствовал эти звуки кожей, из сердца вырывался стон, а в душе лопались натянутые струны одна за другой.
По выходным в переход приходила толстая добродушная армянка Аревик. Она пекла вкуснейшие пирожки, беляши, булочки, хачапури и продавала проголодавшимся обывателям. Ванька, поначалу, боялся её. Она была огромная, как дом, и у неё росли усы -черные, как у его отца. Аревик плыла, как большой корабль, рассекая поток людской толпы, словно волны, и зазывала густым протяжным басом: « Пирожкиии с кааапустой, с кааартошкой, беляшиии с мясом, хааачапури, нааастоящие аааармянские!»
Однажды, заработав немного мелочи, Ванька осмелился подойти к Аревик. Из её клетчатой сумки на колесиках слышался запах свежей выпечки, который «ударял» в нос. Ваньку затошнило, перед глазами замелькали разноцветные мушки, в ушах зазвенело. Ему вдруг смертельно захотелось спать. Потом будто кто-то выключил свет и звук, и Ванька погрузился в небытиё. Очнулся он от крепких хлопков по щекам. Это Аревик приводила пацана в чувства:
- Живой?
Ванька сидел на грязном оплеванном полу и с удивлением смотрел на армянку, словно не узнавал:
- Тетя, где я?
- В раю, сынок, - разразилась громоподобным смехом Аревик, помогая ему подняться. – Голодный?
Ванька растерянно кивнул.
- Держи, - она протянула беляш.
- Я сейчас заплачУ, - Ванька засуетился, доставая мелочь из кармана.
- Держи. Заплатит он. Тебя звать как?
- Ваня, - жадно откусывая беляш, сказал мальчик.
- Не торопись, подавишься. Ты чей, Ваня?
- Раньше был бабы Тоси, а теперь не знаю.
- А живешь где, с кем, сколько лет тебе?
- Я тут рядом живу, на Московской, мне восемь лет. Живу с родителями.
- Пьют родители твои?
Ванька уныло опустил голову так, что ясно просматривались все позвонки его тонкой шеи:
- Мамка пьет, а папка - ширяется.
- Вай, что творится. Тааакой хороший мальчик, а они что делают, что делают, - Аревик качала головой, доставая пирожок с капустой. – На вот, поешь еще.
Ванька ел, а армянка, притянув малыша к себе, теплой большой ладонью гладила его по лохматой русой голове. В глазах её стояли слезы. Не в силах больше удержаться, они срывались и капали на Ванькину голову. Аревик достала из куртки платок и громко высморкалась. Мальчик, как преданный щенок, прижимался к её груди. Аревик была такая теплая, как беляш, и пахла счастьем. Ванька вдыхал этот запах, и он частями внедрялся в него, разливаясь по телу радостью.
Ванька вприпрыжку бежал домой и размышлял. Жизнь-то не такая уж и плохая, хорошая жизнь. Даже, если небо не голубое, а застиранное и серое. Даже, когда зима скулит сердитым морозом, а на тебе летние прохудившиеся кроссовки и тонкая изношенная куртка. Это люди бывают плохие и хорошие, злые и добрые, жадные и щедрые. Вот, например, Аревик. С виду некрасивая и толстая. А в душе добрая и теплая, как баба Тося. Или цыган Артур – красивый и грустный. Может, просто, холодно у него там, внутри? А мамка с папкой? Ванька не решил, какие они, мамка с папкой. Не успел решить.
Открыв дверь квартиры, он оцепенел. В коридоре на полу лицом вниз в какой-то неестественной позе лежала мать. Руки её были распластаны в стороны, левая нога подогнута, в спине торчал нож, вернее, только его рукоятка. Под телом растекалась вязкая алая жижа.
- Сынок! Пришел, - отец вышел из комнаты. Его руки и рубашка были в крови. – Сдохла мамка твоя… Сволочью опять тебя называла.
Ванька вздрогнул и посмотрел на отца ошалелым от ужаса взглядом. Потом вдруг резко дернул дверь на себя и выбежал прочь из квартиры. Он бежал подальше от этой жизни, бежал не разбирая дороги. Машины недовольно сигналили ему вслед, водители высовывали свои гневные лица, надрывая глотку забористым матом. А он слышал только стук своего сердца в висках и треск рухнувшей жизни.
- Эй, пацан! Закоченел совсем. На вот выпей, - Артур налил в стакан бодяжной водки.
Ванька красными от мороза руками взял стакан, вдохнул в себя запах содержимого и поморщился.
- Пей, пей, а то заболеешь. Лечить тебя никто не будет. Ты, Ванька, запомни: ты теперь бомж. И если ты подохнешь никто о тебе и не вспомнит…Разве только я да толстуха Аревик, - сказал Артур и затянулся «косячком», прищурив глаза.
- Тебе скока лет, дрыщ? – спросил долговязый худосочный подросток в сильно изношенной, местами разодранной телогрейке по кличке Жужа. У него не было нескольких передних зубов и оттого, произнося слова, он словно жужжал, как шмель.
- Десять будет, - ответил Ванька.
- Десять? Ну и чё ты, как целка, ломаешься? Пей, пора уже, - зашелся Жужа идиотским смехом, поглядывая на Артура. Цыган не обратил на подростка никакого внимания. Он уже был окутан наркотическим туманом.
Ванька поднес стакан к губам и залпом опрокинул в себя. Во рту появился неприятный горький вкус, внутри все обожгло. Из вытаращенных глаз Ваньки прыснули слезы. Казалось, что воздух кончился, и нечем стало дышать. Он стал ловить воздух ртом, как умирающая рыба. Через несколько минут пожар внутри сменился приятным теплом, которое плавно разливалось по телу. Жизнь снова обретала яркие краски и становилась подвижной. Будущее уже не казалось таким сумрачным и безнадежным. Даже после бодяжной водки жить было хорошо.
Когда Ваньке исполнилось тринадцать, Жужа открыл для него наркотическое небо – всегда ясное, бездонное, свободное, где не было ни одной грани, никакой реальности. Там Ванька улетал в нирвану и распадался на множество микрочастиц, каждая из которых пребывала в бесконечном счастье.
В полных семнадцать Ванька все рассчитает, взорвет вены "крокодилом" и останется там, в наркотическом небе. Он разбежится по тучам и доберется до рая.
А потом упрется всем телом в горе и:
Да... Очень тяжело осознавать, что такая реальность существует с нами бок о бок. Спасибо, Светлана, за такое яркое напоминание об этом. Удачи во всех Ваших начинаниях!
Спасибо, Светлана! Потрясает до основания! Если бы после прочтения этого рассказа, люди ещё и задумались бы, да хоть пальцем пошевелили, чтобы помочь таким сиротам, дали бы им шанс выбраться из болота! А пока мы делаем вид, что всё хорошо, никакого горя нет, и нет никакой нищеты... Набиваем себя до одури пищей... И расслабляемся на диване перед видео или ТВ, в дремоте размышляя лениво над поиском смысла Жизни! Светланочка, это самая сильная ваша вещь, из всех, что у вас читала!
Прочла один рассказ, и уже не смогла уйти со страницы... Светланка, Вы умница. Такая тяжёлая тема... Вы с ней замечательно справились. Просто замечательно!
Который рассказ читаю, ставлю плюсы молча, без реплик. Потому, как каждый рассказ цепляет и выдёргивает прошлое из моей личной жизни, настолько личное, что я не готов им делиться здесь. Я не силён в прозе, просто чувствую, что написано искренне, и даже с некоторым юношеским максимализмом и прямотой. Я не с каждым суждением согласен, но мне понятна и симпатична позиция автора. Буду читать дальше, а тебе, Светлана, вместо отзыва к этому рассказу хочу оставить этот стих, сразу оговорюсь - не мой. Думаю, что тебе понравится.
МОРФИЙ (Неждана Юрьева)
Четвёртые сутки - Боже! - Бессонница, жар и бред. Ну, что с тобой делать, что же?.. На жёлтой, иссохшей коже Отчётливо виден след. И знала ведь, ты не стоик. Надеялась, дура. Вот - И верить тебе не стоит, И прятать ключи пустое - Кто ищет, всегда найдёт... Ты смотришь, а взгляд безволен, Бессмысленнен, сквозь меня: - Ну, Тасенька...ну...уколешь? Бесформенной кляксой боли На скомканных простынях Твоё замирает тело. Мерещится - навсегда... И губы белее мела... Да что ж ты с собой наделал?! Беда ты моя... б-е-д-а! Пугаюсь, что ты не дышишь... Я, верно, схожу с ума... К груди припадаю: - Миша! Ты слышишь меня? Ты слышишь?! Едва отзовёшься: - Ма?.. - Ну что ты, какая мама? - Тебя лихорадка бьёт. Я жмурюсь, шепчу упрямо: - Держись... Ты же самый...самый! Ты выдержишь... Всё пройдёт. Вот только хватило б веры Обоим, тебе и мне... Ты падаешь навзничь, серый, ...И белые офицеры Кружатся в бредовом сне.
Александр, я не знаю, что сказать...От стиха эмоции переполняют. Да простят меня прозаики, но стихи все же вызывают более сильные чувства, волнение, аффект. Спасибо за такой коммент!
Сильный рассказ. Задаёт множество вопросов, но оставляет все их без ответа. Подобное порождает подобное. Или твоя судьба записана у тебя на ладони. Да, чем больше спрашиваешь, тем меньше знаешь.
чего уж так беспросвета? Напишите лучше о том, как вырастают нормальные дети в семьях алкаголиков и наркоманов, такое бывает и удивляет больше. У вас полный трагизм, не знаю, но читателям нужно оставлять каплю надежды на человечность. Я думаю, что и алкаголиков и наркоманов устройство души и психики посложнее.
Спасибо за отзыв, Валерий. Но это реализм. В жизни чаще бывает так, как в рассказе, к сожалению. А про человечность у меня тоже есть. Будет желание почитайте.
Боже, какая страшная жизнь! Вроде и знаем, что такое существует, но всегда как-то отрешенно воспринимаем, это где-то, это не с нами. А ведь такие люди совсем рядом с нами.
Я ПРОСЛЕЗИЛАСЬ.ЭТО НЕ ПЕРЕДАТЬ КАК ТЯЖЕЛО ВСЁ ЭТО ПЕРЕЖИТЬ. СПАСИБО ЗА ТАКОЕ ТВОРЧЕСТВО,Я ПИШУ СТИХИ,КАК-ТО ПОПРОБОВАЛА НАПИСАТЬ ПРОЗУ,ОЧЕНЬ ДАВНО.ДУМАЮ,ЧТО СМОГЛА БЫ.НО ПОЭЗИЯ МНЕ БЛИЖЕ. УСПЕХОВ!!!!!!!!!!
Алексей, я пишу разную прозу: иногда позитивную, иногда трагичную, но всегда стараюсь не солгать, не сфальшивить. Это мой главный принцип.Вот это Ваше " Я долго не мог ни чего написать, Для меня эта проза - шок." - награда для меня. Я благодарна Вам. Значит, задача рассказа выполнена. Зацепило. Очень надеюсь, что такая проза что-либо изменит в душах, сердцах, разуме людей. Спасибо Вам.
Я даже не знаю, смогу ли добавить хоть что-либо, не произнесённое выше благодарными и потрясёнными читателями: просто присоединяюсь к ним, и сожалею, что могу поставить лишь один плюсик!
Юля! Спасибо большое, победа уже состоялась: рассказ продолжают читать, он не оставляет читателя равнодушным. Это и есть самая главная победа автора. Спасибо Вам огромное!
Рассказ написан замечательно, а читать больно. А сколько таких Ванек по Руси сейчас слоняется. Беспризорных по официальной статистике ныне больше, чем было в Гражданскую и Великую Отечественную. Власть...мать ее... Спасибо вам большое. Олег.
Проблема брошенных детей - проблема человечества и государства. К сожалению, человечество от десятилетия к десятилетию становится более ожесточенным, равнодушным. Духовность превращается в моду, растет посещаемость церкви. Наряду с этой псевдодуховностью процветает и укрепляется поколение потребителей. Потребляется и покупается все подряд: от благ материальных до благ духовных. Спасибо, Олег.
Ах, Ванька. Родился, чтобы жить. Получилось - выживать. В полные семнадцать нашёл выход из равнодушия. Как им помочь Ванькам? Кусочком хлеба и батоном колбасы? Нет.. Это лишь продлит существование..
Марочка, Ваши мысли созвучны с моими. После больно, имено стыдно. Стыдно за равнодушие людское. Стыдно за то, что мамы, порой, рожают детей ради денежного вознаграждения. Неважно кто их за это "вознаградит": государство ли, родители-заказчики. Происходит подмена понятий: любовь заменяется просто участием.
Оксаночка, я сама от себя не ожидала такого рассказа. Вообще-то я всегда считала себя девушкой воздушной, утонченной, ранимой. И вдруг такое. Спасибо Вам за отзыв. Мне он на этот рассказ особенно важен.
Помочь сайту
Поздравления
Светлана, дорогая!!! С победой!!! Умничка!!! Искренне и дико рад за тебя... Молодчина!!! Так держать и дальше!
сильно написано!Светланочка,Вы умница! 
Спасибо... 