Автогонки на Дунькином поле.

[Скрыть] Регистрационный номер 0296572 выдан для произведения: Автогонка на Дунькином поле.




На нашей улице самый первый автомобиль купил Коля Шляпин...

Коля Шляпин был спекулянтом, торговавшим на рынке женскими трусиками, а автомобиль - деревянным «Москвичом-400».

Когда я говорю, что среди первых «Москвичей» были машины с деревянным кузовом, надо мной смеются. Никто не хочет верить, что после войны в СССР не хватало металла, и какой-то московский Левша придумал использовать в легковом автомобилестроении лес, которого было навалом.







Хорошо, что сейчас я могу отослать этого Фому неверующего в Интернет, где он может убедиться, что такие машины действительно были, но до начала эры всеобщей компьютеризации мне приходилось посылать такого человека просто куда подальше...

Машина долго стояла в нашем дворе без движения, потому что Коля бесчисленное количество раз сдавал экзамены, чтобы получить права.

Наконец он получил эти вожделенные «корочки» и на второй день после этого знаменательного события... лишился их на шесть месяцев, так как умудрился на совершенно пустынной улице врезаться в обкомовскую «Победу». На его счастье никого из партийных начальников в машине не было, в противном случае он потерял бы право управлять автомобилем навсегда.

Теперь Колин «Москвич» выглядел среди двора уже не так торжественно, как раньше, так как у него был искорежен бампер и разбиты фары. Чтобы привести машину в порядок, Коля съездил даже в Москву и вернулся оттуда с нужными запчастями.

Но спекулянтская жилка не позволила ему приобрести только две фары и один бампер для собственного автомобиля, и вскоре «Москвич» превратился из средства передвижения в склад запчастей.

В нашем дворе стали часто появляться грустные владельцы «Москвичей-400», которые вели долгие переговоры с Колей, копаясь в железяках и торгуясь. Видимо, новоявленный автомобильный магнат установил запредельные цены для своего товара, потому что тихий шепот этих переговоров вскоре переходил в возмущенный крик. Но нервы у Коли были крепкими, закаленными в передрягах на рынке, где его оппонентами были более серьезные и горластые личности, какими являются женщины, желающие во что бы то ни стало приобрести заграничные шелковые трусики.

И дела его пошли в гору... Теперь ему не надо было в любую погоду торчать на рынке и прятать под полою дефицитный, но незаконно реализуемый товар. Покупатели сами приходили к нему домой, а встречу с ними Коля мог объяснить любому милиционеру как обмен опытом друзей — автолюбителей.

Вскоре мы заметили, что Коля купил шляпу и новый шевиотовый костюм. В этом прикиде он стал похож на руководителя небольшого, но процветающего предприятия, каким мог быть пивзавод, пекарня или или привокзальный ресторан.

Неожиданно наши дворовые бабули стали называть его Николай Васильевич, хотя совсем недавно он был известен всем только как Колька Шляпин. У него появились женщины, которых он раньше боялся как огня из-за своей неимоверной жадности: купить девушке мороженое за двадцать копеек считалось для него огромной и пустой тратой денег.










Весной деревянный «Москвич» вдруг исчез из нашего двора, и вместо него появился железный... Голубой и красивый... Он блестел на солнце так радостно, что и нам, мальчишкам, хотелось прыгать вокруг него и петь песню : «Но баранку не бросал шофер...». Что и мы делали, когда Коля уходил на работу. Да-да, на работу, потому что и в те суровые послевоенные годы, когда имя «Сталин» произносили со страхом и обожанием одновременно, по-моему, существовал закон о нетрудовых доходах, о котором Коля не мог не знать, так как однажды уже отбывал срок за спекуляцию.

Теперь он выходил из дома не в роскошном шевиотовом костюме, а в замызганной телогрейке, и занимал пост сторожа на винном складе «Самтреста», который находился в подвале на углу нашей улицы и улицы Льва Толстого. А так как Коля был здоровым и энергичным мужчиной, то часто помогал накатывать огромные бочки, за что получал отдельную плату в виде бутылок замечательного грузинского вина под названием «Хванчкара». Им он угощал все население нашего небольшого двора, в том числе и старших школьников, к которым относился и я. С тех пор я считаю «Хванчкару» лучшим вином всех времен и народов...

Поступив на работу, Коля, видимо, задумался о смысле жизни и о такой ее стороне как человеческая доброта.

Однажды, видя, как мы, четверо пацанов, бесцельно слоняемся по двору, не зная куда себя деть в летнюю жару, он неожиданно предложил;

«Айда, ребята, на Дунькино поле! Дам вам порулить маленько...»




Здесь мне хотелось бы познакомить читателя с топонимикой нашего города.

Дело в том, что сразу несколько объектов в нем и рядом с ним имеют название «Дунькин», конечно же неофициальное. Дунькина фабрика (чулочная) получила свое прозвище потому, что там работает девяносто девять процентов женщин. В Дунькиной слободе живут дебелые девушки-казачки, которые любят лузгать семечки, долгое время не выплевывая шелуху. Когда щеки у барышни становятся похожими на розовые шары, рядом сидящий кавалер, тоже любитель семечек, говорит ей: «Дунь, плюнь!». При этом настоящее имя девушки значения не имеет. А на Дунькино поле, в километре от города, выгоняла когда-то коров слабоумная пастушка Дуня. Говорят, что она повесилась от несчастной любви.

И вот на этом поле Коля решил показать нам свое искусство вождения автомобиля (улиц он еще боялся после столкновения с обкомовской «Победой») и одновременно поучить этому искусству нас. Мне же показалось, что он решил просто потешиться на над нами. А потешаться было над чем.

Стас, например, никак не мог завести машину, потому что вместо акселератора давил ногой пол. Юрка Корнеев не мог плавно отпустить педаль сцепления, и машина вставала на дыбки. Заур Бероев просто боялся всех этих педалей и кнопок и, сев за руль, сразу закричал, чуть не плача: «Не хочу!»

Меня Коля оставил на закуску: я был самым слабым из всех дворовых мальчишек.

«Ну, давай, Папуас, садись за руль!» - сказал он с нехорошей ухмылкой.




Здесь я опять вынужден сделать отступление, чтобы объяснить, почему Коля назвал меня Папуасом.

Каждый пацан на нашей улице имел свою кличку, и мы обращались друг к другу только по ней. Толстый Стас с перевалистой походкой был «Тюлей» ( от слова «тюлень»), маленький и шкодливый Юрка - «Шкетом», боязивый Заур - «Абреком» ( в насмешку за свою противоположность храбрым кавказским джигитам ). Меня прозвали Папуасом, потому, что недавно в кинотеатрах прошел фильм «Миклухо-Маклай», а у меня был очень смуглый цвет лица и толстые губы.




Приглашая меня так насмешливо сесть за руль, Коля не знал, что я умел держаться за него с пятого класса (а в тот момент перешел в девятый).




Каждое лето я ездил на каникулы на лесозавод, директором которого был мой дед.

А завгаром к нему прислали молодого паренька, Степана Ковальчука, только что окончившего автомобильный техникум. Вечерами после работы он любил поиграть с нами в футбол, ничем не отличаясь от двенадцатилетних пацанов.

И почти каждое утро, после того, как он отправлял все лесовозы на делянки, а машины с готовой продукцией на ближайшую станцию, мы приходили в гараж и просили его:

«Степа, дай «ЗИСа» погонять».










«Погонять» на стареньких «ЗИС-5» было невозможно, потому что больше тридцати километров в час они уже не делали, но и эта скорость казалась нам запредельной.

Степа напускал на себя важный вид и говорил тоном большого начальника:

«Только на первой и только по одному кругу».

Первую часть своего напутствия он мог бы и не говорить: вторая передача на этих развалюхах уже давно не включалась, потому что на горных лесных дорогах была не нужна..

Всего за одни каникулы я основательно освоил «ЗИС-5», гоняя его по кругу во дворе гаража, и следующим летом, придя в гараж один, попросил Степана дать мне прокатиться на новенькой полуторке, которая, в сущности, была персональным автомобилем моего деда.

«Ремонт — за твой счет, - коротко бросил мне Степа. - Бензин — за счет деда...».

Он кинул мне ключи и по привычке добавил:

«Только на первой и только один круг».

Я сделал один круг, но вместо того, чтобы остановиться у ожидавшего меня завгара, направил машину в открытые ворота и выехал на единственную улицу поселка . Мне казалось, что на меня смотрят и восхищаются мной все лесозаводчане. Я доехал до самого заводоуправления, развернулся впритирку с окном дедова кабинета и благополучно вернулся в гараж.

Степа ждал меня на том же месте. Я заглушил мотор, вышел из кабины и протянул ему ключи.

«Ты почему на вторую не переключился? - строго спросил он. - Так и мотор запороть можно».

«Так ты сам говорил..., - начал оправдываться я. - И я еще не могу переключать передачи».

«Садись за руль, неумеха, - улыбнулся Степа. - Будем учиться...»

Мне было тогда тринадцать лет...




… Сейчас, когда Коля предложил мне сесть за руль его «Москвича», мне шел пятнадцатый...

Я включил зажигание, нажал на стартер и, прогрев мотор, мягко тронулся с места. Легковушкой я управлял впервые, и мне понравилось, как чутко она слушается руля и плавно взбирается на кочки. Потом я переключился на вторую, затем на третью передачу. Мотор недовольно запыхтел, так как дорога была слишком неровной, и я перешел снова на вторую... Потом взглянул на спидометр и восторжествовал: первый раз в жизни я вел машину со скоростью пятьдесят километров в час! Я был счастлив и нем...

«Ну, ты, Папуас, даешь! - услышал я Колин голос. - Где ты так научился?»

«Нигде я не учился, - гордо ответил я. - Сел — и поехал...»




Вскоре мы узнали, почему Коля так рисковал, сажая нас за руль своего «Москвича»: он уже собрался продать его и купить себе автомобиль посолиднее, а именно «Победу», так как не прекращал заниматься своим весьма доходным бизнесом.




И вдруг произошло событие, о котором до сих пор вспоминают жители улицы Ростовской и рассказывают о нем своим детям и внукам.

Из Германии вернулся сын тети Пани и старший брат Юрки - Женька Корнеев. Он был капитаном бронетанковых войск, но мы тоже заглаза называли его «Женькой», потому что так было принято в нашем дворе: как говорят бабули, так и пацаны... Девчонок в нашем дворе не было...

Женька приехал на трофейной немецкой машине марки «Опель». Это был длинный открытый автомобиль бежевого цвета с блестящими буквами на радиаторе: «Opel Kapitan». Это поразило нас больше всего: легковушка была в том же воинском звании, что и ее хозяин.













Женька поставил свою машину рядом с Колиным «Москвичом», и мы сразу заметили, как невзрачно смотрится наш автомобиль, даже железный, по сравнению с продукцией знаменитого германского автоконцерна.

Мы были сплошь патриотами нашей страны, и поэтому нам стало немного грустно. Нет, я говорю неправду: нам было очень грустно...

Но капитан бронетанковых войск тоже был патриотом, в силу чего он не спешил хвалить свою и охаивать чужую машину. Они повели с Колей профессиональный разговор на автомобильную тему, а мы стояли рядом и слушали их, раззявив рты.

Оказывается, в Германии есть дороги, которые называются автобанами, где можно развивать скорость до ста и больше километров в час.

«Ты представляешь, - сказал Женька, пнув ногой скат своего бежевого кабриолета, - подо мной гладенький, как столешница, асфальт! А я плетусь по нему со скоростью восемьдесят кэмэ. Не тянет, зараза! Кольца менять надо, а где я их теперь найду?».

«Найдем, - уверенно успокоил его Коля. - Не такое находили...».

«Да? - с радостью переспросил Женька. - Ты только отыщи мне их, а поставить их я сам смогу. Я на танковом движке кольца менял, а на этой дрыгалке мне раз плюнуть...».

Но мы видели, что Коля не верит Женьке... Ни тому, что тот выжимал восемьдесят километров по автобану, ни тому, что он менял кольца на танковом двигателе. Первому он не верил, потому что сам ни разу в жизни не ездил с такой скоростью, второму — зная, что мотор у танка очень большой.

Вскоре мы поняли, что менять кольца нашему капитану было недосуг. Он катал на своей роскошной машине девушек, возил тетю Паню в лес за черемшой и даже съездил на Черное море покупаться.. Оттуда он вернулся загорелым и таким помолодевшим, что нам стало не стыдно называть его Женькой.

И вот тут состоялся разговор, который и положил начало историческому событию, упомянутому мной выше.

Был ясный воскресный день. Женька во дворе прогревал мотор своего «Опеля», мы, естественно, стояли вокруг, наблюдая и завидуя, когда из своей квартиры вышел Коля.

«Что-то клапана у тебя сильно стали стучать, - сходу сказал он, словно намекая на то, что клапана надо менять, а он их может запросто достать. - Я считаю, на наших машинах они покрепче...»

«Это на твоем-то «Москвиче»?», - насмешливо спросил Женька.

«И на моем тоже», - гордо ответил Коля.

Такой наглости хозяин «Опеля» снести не мог и разом порушил патриотические чувства не только Коли Шляпина, но и наши.

«А ты знаешь, что твой «Москвич» вовсе не «Москвич», а «Опель-Кадет»? - сообщил он нам неожиданную новость. - Что наши перевезли целиком из Германии в Москву линию по его производству, и теперь мы штампуем его точную копию?».

Этого Коля не знал, потому что ему было некогда слушать байки автомобилистов. Он продавал им железяки и спорил о цене, только и всего. Но он был тоже не лыком шит и быстро нашел способ ущучить Женьку:

«А все равно наша сталь крепче германской... Я сколько езжу, у меня ни один клапанок не застучал.. И кузов у меня толще твоего будет... Вот увидишь, через год ржавчина твой «Опель» с потрохами сожрет...

Против прочности нашей стали Женька возражать не стал, потому что был танкистом. Поэтому ударил по другому больному месту:

«А что означает твой толстый кузов? Только то, что машина стала тяжелее, следовательно, скорость у нее гораздо ниже... А что такое машина без скорости? Это танк без пушки».

«Я на своей тоже восемьдесят делаю, как и ты, - соврал Коля. - Только вот дорог у нас хороших нет, не успеешь разогнаться — яма... Я думаю, что и ты у нас не больно-то гоняешь».

И тут Женьке пришла в голову эта смелая и неожиданная мысль:

«А давай гонки устроим! Кто кого обставит на одном километре!»

Коля, не думая ни минуты, протянул Женьке руку:

«Давай! Только на двух километрах... С разворотом»

Коля был ушлым и сообразительным парнем: он надеялся на юркость своего «Москвича», который был гораздо короче «Опеля».

«Хорошо! - согласился Женька. - На двух километрах с разворотом... Когда?»

«Через неделю на Дунькином поле».

«Идет!»




На следующий день, когда мы гоняли в узком дворе тряпичный, якобы футбольный мяч, Коля отозвал меня в сторону и сказал:

«На гонках поедешь за рулем ты».

От его неожиданного решения у меня перехватило дыхание и мелко затряслись коленки.

«П-п-очему? - заикаясь, спросил я.

«Во-первых, ты в два раза легче меня, - пояснил Коля. - Во-вторых, я буду жалеть машину, а ты — нет... И, в-третьих, я видел, как ты водишь... Уверенности у тебя, хоть отбавляй. Пару раз потренируешься, к машине привыкнешь и — вперед!»

Я молчал, не в силах придти в себя от такого предложения, но Коля знал, что молчание — знак согласия, и что только дурак может отказаться погонять на чужой машине, а потому, не говоря больше ни слова, удалился к себе.

… Тренировки прошли не совсем успешно... Дунькино поле было слишком кочковатым, и я, вопреки Колиным ожиданиям, все-таки жалел машину. А, во-вторых, при развороте я сбрасывал скорость почти до нуля, боясь перевернуться.

Коля нервничал и кричал мне:

«Газу, Папуас, газу! На травке она сама развернется, ты только газу дай и тормозни!»

Женьку на поле мы не видели. Видимо, он посчитал тренировки излишними...

И вот наступил этот день...

Жители нашей улицы уже знали о предстоящем состязании и дружно потянулись на Дунькино поле, хотя добираться туда надо было на двух трамваях и с километр пешком. Возникло даже какое-то подобие тотализатора, когда зрители заключали пари друг с другом: кто победит? Ставили, в основном, на «Опель», что было понятно: все были наслышаны о превосходной немецкой технике.

Коля дал мне проехать от самого дома до места соревнования, сказав, что все гаишники — его друзья и нас никто не остановит.

Показаться перед зрителями мне было страшно, и я просидел все время в машине.

Вскоре подъехал Женька, заглянул ко мне в кабину и сделал круглые глаза: он не знал, что за рулем буду я. Но все-таки он пожал мне руку и пожелал удачи, после чего поприветствовал радостно орущих зрителей.

Потом появился седовласый старичок с клетчатым черно-белым флагом в руке. Коля, стоявший рядом с «Москвичом», сказал мне, что это он нашел человека, который судил настоящие гонки еще до войны, так что всё будет «тик-так».

Старичок слабым голосом прокричал, что дает нам три минуты на прогрев мотора, потом взглянул на часы и махнул флагом.

Я тронулся довольно резво, но сразу увидел перед собой Женькин «Опель», стремительно убегающий от меня. Я прибавил газу, «Москвич» запрыгал на кочках, но, помня Колино наставление не жалеть машину, я наподдал еще. И — о, чудо! - задний бампер кабриолета оказался в двух — трех метрах от моей машины, и я даже услышал, несмотря на рев двух моторов, как оглушительно дребезжит он при прыжках с кочки на кочку. Видимо, Женька забыл проверить его крепление перед гонками.

Потом я увидел, как Женька обернулся, чтобы посмотреть, насколько я от него отстал...

Выражение его лица было озабоченным: видимо, он не ожидал, что я буду сидеть у него на хвосте... И его машина снова стала уходить от меня, быстро и уверенно...

На развороте у лесополосы стояло два красных флага, которые нам надо было обогнуть... И тут я понял, насколько прозорливым оказался Коля... Мой «Москвич» почти впритирку обошел флажок, развернувшись чуть ли не месте, а боковым зрением я увидел, что «Опель» огибает его широким кругом.

Теперь впереди меня было только широкое поле и в конце его - высоко поднятый клетчатый флаг. Он так стремительно приближался ко мне, что я даже не заметил его взмаха....

Я резко затормозил, чтобы не врезаться в толпу зрителей, дверца кабины распахнулась, и Коля буквально выдернул меня из машины... Он обнимал меня и, по-моему, плакал... Потом меня качали, высоко подбрасывая в воздух, жители нашей улицы, благодарные мне за то, что я не посрамил наше родное советское автомобилестроение...

Когда я очутился на земле, то увидел, что Женька все еще сидит в машине, положив руки на руль. По-моему, он еще не понял, что произошло... И как такое могло вообще произойти... Мальчишка на занюханном «Москвиче» обошел его, аса бронетанковых войск на знаменитом «Опеле»...

Что-то подсказало мне подойти к нему и пожать руку...

Он вышел из машины и как обычно пнул скат...

«Привык к автобанам, зараза, - сказал он беззлобно. - Перед финишем я думал, что он сейчас развалится на этих кочках...».

Хвалить меня он не стал, а мне было не с руки утешать его... Я был слишком молод для этого...




Вот такая история случилась в нашем городе много-много лет тому назад...

История, которую долго вспоминали жители нашей улицы и рассказывали ее своим детям и внукам...

История, которая получила название: «Как наш «Москвич» «Опеля....»

Дальше шло неприличное слово...