Прости

1 марта 2017 - Александр Джад
Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Он вообще казался человеком обычным, ничем не примечательным, словом соседом, не причиняющим другим ни хлопот, ни радости.
— Слышь, — обратился он на днях ко мне, — это правда, что мысли материальны?
— Говорят, что так и есть, — сказал я. — Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Ты ж писатель. Писатели, они... Кого ж ещё мне спрашивать?
— А почему тебя это интересует?
— Тут такое дело... Не знаю, как с этим быть. На-ка, — он протянул мне пару листков, вырванных из школьной тетрадки, — читай.
Строчки были покрыты аккуратным каллиграфическим почерком...
 
Бабулечка, милая, прости меня. Прости за то, что причинил тебе столько горя и зла. Прости, что был груб с тобой. Понимаю, ты не хотела, чтобы я вырос тупым, злым эгоистом. Но твоя безудержная любовь ломала меня не в лучшую сторону. Ты пыталась помочь, но выходило так, что лишь исполняла все мои прихоти. А мне, как ребёнку много ли было надо? Я тут же уселся тебе на голову и ножки свесил. Теперь-то это понимаю. Понимаю, когда тебя уже нет с нами и потому уже ничего нельзя исправить.
Мне стыдно. Больно и стыдно за себя. Я несу в себе эту боль уже не один десяток лет, ровно столько, сколько тебя, бабуля, уже нет на этом свете.
Трудно бороться с этим стыдом и болью. Почему так поступал? Почему обижал тебя? Тут нечего сказать. Вряд ли меня понимал и любил кто-нибудь больше чем ты. Навряд. От чего же я так обходился с тобой? Почему не был благодарен за твою доброту, безоглядную, некорыстную любовь, за самоотдачу до самопожертвования? Почему?
Даже когда тебя уже не стало, ты помогала мне оттуда, с небес. Ты следила за мной и предостерегала. Каким-то невероятным образом удерживала от недостойных поступков, оберегала от напастей. Направляла, следила, подталкивала. Поддерживала, успокаивала и увлекала. И всё это для меня.
Но почему? Почему?! Особенно после всего того, что я позволял себе вытворять с тобой. Почему ты всё это безропотно терпела? Неужели это та самая любовь, которая делает слепым, трактуя недостатки как достоинства?
— Какой егоза, ни секунды покоя! Совсем ты с ним извелася... Дался он тебе, однако...  — качая головами, твердили соседи, когда мне было три годика, и я не давал тебе, бабуля, спокойно перетереть все новости с подругами на скамейке возле подъезда.
— Ну что вы! — отвечала ты. — Просто у мальчугана энергии через край. Пусть порезвится...
— Чегой-то он там всё время паяет? — спрашивали всё те же соседи лет через десять. — Пробки то и дело горят. Хочешь, чтобы он нас совсем без света оставил или вообще дом подорвал?
— У мальчика талант к электричеству, — терпеливо поясняла ты. — А если что перегорит, сам и починит. Он же умница.
— Твой внук музыкой уже всех достал! — твердили подруги-старушки. — Бух, бух, бух! Орёт, что аж стены в доме трясутся. Того и гляди стёкла повывалятся!
— Мальчик музыкальный, — парировала ты, когда мне стукнуло восемнадцать. — Музыка должна обволакивать всего, что бы к ней не надо было прислушиваться...
И так всегда. Ты постоянно находила мне оправдания. А я этим бесстыдно пользовался.
Бабулечка, как же ты меня любила!
Я читал в книгах, смотрел фильмы... герои рисковали собой, а иногда и погибали во имя спасения порой даже совершенно незнакомого человека.
«Как же так? — думал я. — Ведь жизнь одна, невозможно её прожить вторично, меня просто не станет и тогда зачем мне всё это? Зачем, и как можно вот так, запросто или даже не очень запросто, но отдать свою жизнь за кого-то и навсегда? Как же так можно?»
Много, как говорится, воды утекло с тех пор. У меня выросли дети. Когда мне было всего сорок, на свет появилась моя первая внучка, и мы принесли её — крохотное, орущее, милое создание, из роддома к нам (у её родителей — наших детей тогда ещё не было своего дома).
Я стирал её ползунки и распашонки. Развешивал сушиться пелёнки. Купал её, покрякивающую от удовольствия в ванночке на кухне (она ужасно любила плескаться в тёплой водичке!). После растирал распаренное розовенькое тельце махровым полотенцем...
Прошло какое-то время. Я так привязался к ней, так полюбил.
Вот тогда-то и понял: да, я готов не только вступить в схватку с любым, кто посмел бы ей причинить боль, но и отдать жизнь за неё, за её счастье. И неважно, что потом не станет меня, главное она останется жить — для меня это стало самое главное. Теперь я отчётливо это осознал. Но разобрался только теперь, только когда не стало тебя, бабуля, когда я сам стал дедом, когда стало уже совершенно поздно...  
Бабулечка, милая, прости. Прости за то, что причинил тебе столько хлопот, горя и зла, за то, что был груб с тобой...
Если бы я только всё это раньше понял. Если бы только!
Мне так больно и стыдно за себя. Если ты меня слышишь и можешь... если только услышишь и сможешь — прости. Мне трудно и плохо.
Тяжело и скверно всю жизнь нести в себе этот груз. Ты даже не представляешь, как...
Но страшнее всего то, что я уже никогда не узнаю, смогла ли ты меня услышать и простить.
Ты слышишь? Ни-ког-да...
 
Закончив чтение, я как-то совсем иначе посмотрел на соседа. Да уж, никогда бы не подумал, что он на такое способен.
— Знаешь, что, — сказал я, возвращая ему листки, — мысли материальны, это так. А вот то же самое, но написанное на бумаге — это уже действие. Так что считай твоё послание уже ушло к адресату.
— А результат? Как узнать, ответ?
— Не надо...
— Что не надо?
— Ничего не надо. Результат уже есть — это вся твоя жизнь. Жизнь с оглядкой на прошлые ошибки. Скажу больше — это счастье, когда тебя так любили и тебе есть, кому подарить свою такую же любовь. Далеко не всём это дано. Даже тут тебе бабушка помогла. Ведь ты стал другим?
— Ну да... — поразмыслив, сказал сосед. — Ты, правда, так считаешь?
— Не сомневайся, — с большим нажимом, уверенно сказал я.
Лицо его просветлело, словно он скинул с плеч тяжкий груз много лет дамокловым мячом висевший над ним.
— Знаешь что... — сказал я. — Бери жену, и заходите как-нибудь к нам. Посидим, почаёвничаем по-соседски.
— Непременно, — улыбнувшись, кивнул он. — Побегу, а то магазин на обед закроют — жена просила батон купить, да ещё кое-куда нужно успеть.
— Беги, конечно, — сказал я. — Пока!
— Пока! — уже на ходу бросил он и заспешил по своим, привычным для него неотложным делам... 
 

© Copyright: Александр Джад, 2017

Регистрационный номер №0378086

от 1 марта 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0378086 выдан для произведения: Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Он вообще казался человеком обычным, ничем не примечательным, словом соседом, не причиняющим другим ни хлопот, ни радости.
— Слышь, — обратился он на днях ко мне, — это правда, что мысли материальны?
— Говорят, что так и есть, — сказал я. — Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Ты ж писатель. Писатели, они... Кого ж ещё мне спрашивать?
— А почему тебя это интересует?
— Тут такое дело... Не знаю, как с этим быть. На-ка, — он протянул мне пару листков, вырванных из школьной тетрадки, — читай.
Строчки были покрыты аккуратным каллиграфическим почерком...
 
Бабулечка, милая, прости меня. Прости за то, что причинил тебе столько горя и зла. Прости, что был груб с тобой. Понимаю, ты не хотела, чтобы я вырос тупым, злым эгоистом. Но твоя безудержная любовь ломала меня не в лучшую сторону. Ты пыталась помочь, но выходило так, что лишь исполняла все мои прихоти. А мне, как ребёнку много ли было надо? Я тут же уселся тебе на голову и ножки свесил. Теперь-то это понимаю. Понимаю, когда тебя уже нет с нами и потому уже ничего нельзя исправить.
Мне стыдно. Больно и стыдно за себя. Я несу в себе эту боль уже не один десяток лет, ровно столько, сколько тебя, бабуля, уже нет на этом свете.
Трудно бороться с этим стыдом и болью. Почему так поступал? Почему обижал тебя? Тут нечего сказать. Вряд ли меня понимал и любил кто-нибудь больше чем ты. Навряд. От чего же я так обходился с тобой? Почему не был благодарен за твою доброту, безоглядную, некорыстную любовь, за самоотдачу до самопожертвования? Почему?
Даже когда тебя уже не стало, ты помогала мне оттуда, с небес. Ты следила за мной и предостерегала. Каким-то невероятным образом удерживала от недостойных поступков, оберегала от напастей. Направляла, следила, подталкивала. Поддерживала, успокаивала и увлекала. И всё это для меня.
Но почему? Почему?! Особенно после всего того, что я позволял себе вытворять с тобой. Почему ты всё это безропотно терпела? Неужели это та самая любовь, которая делает слепым, трактуя недостатки как достоинства?
— Какой егоза, ни секунды покоя! Совсем ты с ним извелася... Дался он тебе, однако...  — качая головами, твердили соседи, когда мне было три годика, и я не давал тебе, бабуля, спокойно перетереть все новости с подругами на скамейке возле подъезда.
— Ну что вы! — отвечала ты. — Просто у мальчугана энергии через край. Пусть порезвится...
— Чегой-то он там всё время паяет? — спрашивали всё те же соседи лет через десять. — Пробки то и дело горят. Хочешь, чтобы он нас совсем без света оставил или вообще дом подорвал?
— У мальчика талант к электричеству, — терпеливо поясняла ты. — А если что перегорит, сам и починит. Он же умница.
— Твой внук музыкой уже всех достал! — твердили подруги-старушки. — Бух, бух, бух! Орёт, что аж стены в доме трясутся. Того и гляди стёкла повывалятся!
— Мальчик музыкальный, — парировала ты, когда мне стукнуло восемнадцать. — Музыка должна обволакивать всего, что бы к ней не надо было прислушиваться...
И так всегда. Ты постоянно находила мне оправдания. А я этим бесстыдно пользовался.
Бабулечка, как же ты меня любила!
Я читал в книгах, смотрел фильмы... герои рисковали собой, а иногда и погибали во имя спасения порой даже совершенно незнакомого человека.
«Как же так? — думал я. — Ведь жизнь одна, невозможно её прожить вторично, меня просто не станет и тогда зачем мне всё это? Зачем, и как можно вот так, запросто или даже не очень запросто, но отдать свою жизнь за кого-то и навсегда? Как же так можно?»
Много, как говорится, воды утекло с тех пор. У меня выросли дети и родились внуки. Когда появилась на свет первая внучка, мы принесли её — крохотное, орущее, милое создание, из роддома к нам (у её родителей — наших детей тогда ещё не было своего дома).
Я стирал её ползунки и распашонки. Развешивал сушиться пелёнки. Купал её, покрякивающую от удовольствия в ванночке на кухне (она ужасно любила плескаться в тёплой водичке!). После растирал распаренное розовенькое тельце махровым полотенцем...
Прошло какое-то время. Я так привязался к ней, так полюбил.
Вот тогда-то и понял: да, я готов не только вступить в схватку с любым, кто посмел бы ей причинить боль, но и отдать жизнь за неё, за её счастье. И неважно, что потом не станет меня, главное она останется жить — для меня это стало самое главное. Теперь я отчётливо это осознал. Но разобрался только теперь, только когда не стало тебя, бабуля, когда я сам стал дедом, когда стало уже совершенно поздно...  
Бабулечка, милая, прости. Прости за то, что причинил тебе столько хлопот, горя и зла, за то, что был груб с тобой...
Если бы я только всё это раньше понял. Если бы только!
Мне так больно и стыдно за себя. Если ты меня слышишь и можешь... если только услышишь и сможешь — прости. Мне трудно и плохо.
Тяжело и скверно всю жизнь нести в себе этот груз. Ты даже не представляешь, как...
Но страшнее всего то, что я уже никогда не узнаю, смогла ли ты меня услышать и простить.
Ты слышишь? Ни-ког-да...
 
Закончив чтение, я как-то совсем иначе посмотрел на соседа. Да уж, никогда бы не подумал, что он на такое способен.
— Знаешь, что, — сказал я, возвращая ему листки, — мысли материальны, это так. А вот то же самое, но доверенное бумаге считай уже ушло к адресату.
— А результат? Как узнать, ответ?
— Не надо...
— Что не надо?
— Ничего не надо. Результат уже есть — это вся твоя жизнь. Жизнь с оглядкой на прошлые ошибки. Скажу больше — это счастье, когда тебя так любили и тебе есть, кому подарить свою такую же любовь. Далеко не всём это дано. Даже тут тебе бабушка помогла. Ведь ты стал другим?
— Ну да... — поразмыслив, сказал сосед. — Ты, правда, так считаешь?
— Не сомневайся, — с большим нажимом, уверенно сказал я.
Лицо его просветлело, словно он скинул с плеч тяжкий груз много лет дамокловым мячом висевший над ним.
— Знаешь что... — сказал я. — Бери жену, и заходите как-нибудь к нам. Посидим, почаёвничаем по-соседски.
— Непременно, — улыбнувшись, кивнул он. — Побегу, а то магазин на обед закроют — жена просила батон купить, да ещё кое-куда нужно успеть.
— Беги, конечно, — сказал я. — Пока!
— Пока! — уже на ходу бросил он и заспешил по своим, привычным для него неотложным делам... 
 
 
Нет худа без добра
Последняя книга
Рейтинг: +5 359 просмотров
Комментарии (2)
Александр Виноградов-Белый # 5 марта 2017 в 10:08 +1
Иногда соседей не встречаешь ни на лестнице, ни в лифте. Но отчётливо слышишь звуки и ощущаешь запахи из их квартиры. Не только во время ремонта.
Людмила Комашко-Батурина # 11 марта 2017 в 22:58 0
Поздно пришедшее раскаяние - это уже благо. Лучше поздно, чем никогда... Но лучше всё-таки - во время...