Орёл

Я Даша Кузнецова. Это моё первое сочинение в этом году. И, наверное,  поэтому я сильно волнуюсь. Но постараюсь написать его лучше всех в классе. Не ради пятёрки, конечно, хотя она и нужна, а потому что хочу рассказать о своём дедушке. Он очень хороший. И, вообще, замечательный человек, просто необыкновенный и удивительный.
Мой дед – орёл. Я слышала, что его бабушка орлом называла. Так ещё про героев говорят. А что? Он у меня и есть герой! И ещё бабуля зовёт его соколом ясным. Соколы ведь тоже сродни орлам.
Я его люблю. Сильно-пресильно. Он лучше всех. Большой, могучий, красивый и добрый. Атлет. Чемпионом всей страны был. И выглядел лучше Шварценеггера. Правда-правда! Могу фото показать.
Он и сейчас красавец хоть куда! И руки у него золотые. Словом, и сам залюбуешься и вокруг него красота рукотворная. Качели мне сделал и теремок с лавочкой.  Одним словом, Мастер. С большой буквы.
У нас в роду почти все мужчины кузнецами были. Недаром фамилия наша  Кузнецовы. Дед мой ремесло это знает досконально и  труд такой любит и умеет многое. Он не только печку с трубой или, к примеру, камин на любой фасон запросто сложит, но и замок феи может построить. И даже настоящий корабль - с мачтами, парусами и пушками. Это его заветная мечта.
Во дворе, рядом с чудесным нашим домиком, что он своими руками возвёл, есть кузня с горном и всяческими причудливыми наковальнями. Одних молотков диковинных с полсотни. Там страсть как любопытно. Все стены древней утварью увешаны. Кажется, будто в глубокой старине очутился.
Такого деда ни у кого нет. Ни у моих подруг, ни у других девчонок.
Стародавнее оружие и железные доспехи ратные дедушка тоже сам мастерит. А сколько у него ракушек разных - просто глаза разбегаются! Ну, где вы такого ещё найдёте? Я же говорю, нет ему подобного. Он единственный!
И знает мой дедушка всё на свете. О чём его ни спрошу, обязательно   объяснит. Да так толково! Сразу всё понятно становится. А как он интересно и красочно говорит! Хочется слушать его бесконечно.
Каждый раз перед сном он мне обязательно что-нибудь новенькое рассказывает. Всё больше из старых-престарых историй. О таких древних временах, когда ещё ни меня, ни даже его самого и в помине не было.
Ой, нет! Не всё, не всё мой дед знает. Когда я его спросила, как правильно сделать завышенную талию, он замешкался и признался мне, что не в курсе. Зато честный. И улыбка у него такая хорошая. Добрая и весёлая.
А ещё он волшебник, но не злой, а ласковый. Таких чар может напустить, только держись!  Дед говорит, что может переноситься в другие времена. Я ему верю. Он и меня обещал как-нибудь взять с собой, если учиться буду хорошо, без троек.
Скорее бы уж!
Вчера, укладываясь спать, я его спросила:
-  Дед, а почему меня так назвали?
- В честь твоей прабабки. Её, как и тебя, Дарьей величали. Она была красавицей писаной.
- А я красивая?
- Ты, Дашенька, очень красивая, а когда вырастешь, ещё краше станешь!
Короче, хороший у меня дед. Лучше всех!
…
И вот однажды поздним вечером отправилась Даша с дедушкой Сергеем в путешествие далёкое – далёкое, во времена стародавние.
Захотела девочка узнать, что было при жизни её тёзки Дарьи, прародительницы третьего колена, что помянута была в сохранившейся летописи их почтенного семейства.
Перед этим Сергею пришлось долго рыться в заветной родословной своей и ворошить давно забытые события семнадцатого века.
…
Даша осторожно, шаг за шагом, взбиралась по толстым дубовым ступеням, страшась оглянуться и оступиться. Крутая лестница вилась вдоль массивных каменных стен с редкими маленькими бойницами, поднимаясь под самые своды громадной башни. Частый стук в груди отдавался в ушах. Перед глазами вертелись противные тёмные круги. Девочку слегка мутило. Было очень страшно одной на высоте в этом гулком таинственном сумраке.
Казалось, прошла вечность, когда она, наконец, с замиранием сердца достигла просторной верхней площадки.
Её отец, Данила Кузнецов, спал сном безгрешного праведника, широко раскинувшись на деревянном полу. Его могучий храп слышался ещё внизу, у земли, когда дочурка с трепетом нырнула под арку с тяжёлыми кирпичными сводами, преодолевая пятиаршинной толщины крепостную стену, и ступила в  сырое, пахнущее плесенью, чрево каланчи. Здесь же, наверху, этот храп  был подобен страшным громовым раскатам. 
 
…
И снился Даниле сон, будто на этом самом месте в древности тоже стояла вышка, только не каменная, а деревянная. И служил тут дозорным бравый стрелец, тоже из рода Кузнецовых. Сторожко смотрел он с высоты орлиной в синие дали степные, зорко выглядывая, нет ли поднявшейся вихрем пыли придорожной от конницы вражьей. Днём и ночью нёс Никола свою вахту караульную.
Многое он повидал, сверху на мир глядючи и радуясь картинам привольным.
А и впрямь: чудесные виды открываются с башни. Хороши они и зимой и летом, и в вёдра и в ненастье. Тут весь город – как на ладони. А какая прелесть - волжские просторы!  С зелёными кучерявыми островами и широкими, сверкающими в лучах солнца речными далями. Красота!
Могучая река. Сколько воды! И куда всё это девается? Говорят, в море. Посмотреть бы, какое оно… Страсть как охота!
Вдруг в небе возникло движение, суета, крики тревожные. Глянул Никола в ту сторону и увидел, что это орёл отважно врезался в стаю воронья. Только пух да чёрные перья в разные стороны разлетелись. «Так их, басурман! Поделом им, окаянным!» - воскликнул одобрительно городской страж.
Но не только патрульную службу нёс стрелец. Не привык Никола без дела скучать. Всегда его руки чем-нибудь заняты. То нагайки плетёт, то обувку деткам шьёт. Однако следит вокруг беспрестанно. Бдит зорко. И всё один.
Правда, иногда, приходили сюда люди разные. Поднимались к нему на верхотуру с угощениями. Он принимал с благодарностью, но обыкновенно довольствовался малым. Питался - чем бог послал, редко и неохотно покидая свой наблюдательный пост.
И была у него маленькая тайна. В верхней части той башни, под самой маковкой, поселилась пара осторожных орлов и украдкой соорудила там своё гнездо. Она насиживала яйца да деток своих вскармливала, а он исправно приносил добычу, изловленную в тихих заводях волжских островов да прибрежных разливах. То селезня крякового, то фазана либо цаплю или кулика. А то и целого зайца, бывало,  притащит.  Благо, развелось вокруг живности всякой видимо-невидимо. И до  того сей орёл своим усердием отличался, что даже Николе хватало. Нет-нет, да и умыкнёт стрелец из гнезда украдкой, когда куропатку серую, а когда и красную казарочку себе на ужин.
Вот и снова увидал страж крепости орла в небе. Совсем рядом. Да не одного. Величавой парой кружились они над головой, радостным клёкотом наполняя родную округу. Солнечные зайчики ярко сверкали на огромных крыльях, лучи от них больно слепили глаза.
…
Едва отдышавшись, Даша поставила на отдающий медовой желтизной ясеневый пол плетёную ветловую корзинку с нехитрой снедью и скромно присела на нагретую летним солнышком толстенную сосновую балку. Тихонько ковыряя мягкую и пахучую каплю янтарной смолы, девочка задумалась, как ей быть дальше. Она знала, что разбудить батяню ей не под силу и в то же время хотелось засветло, ещё до нашествия комаров,  воротиться домой. 
Помог ей весёлый солнечный луч, озорно выглянувший из-за тучки и, проникнув через окно бойницы, ярко осветивший лицо спящего богатыря. Данила недовольно сощурился, храп остановился. Наступившую тишину нарушало лишь сонливое жужжание мухи над головой. Отец открыл один глаз, потом медленно второй и бессмысленным взором уставился на Дашу.
- Сколько же я проспал? – Узнав, наконец, дочь, он широко улыбнулся, смешно тряхнул светлыми кудрями и сел, растерянно почесывая окладистую бороду.- Ты чё, Дарья?
- Вот матушка блинчиков со сметаной прислала, поешь, пока не остыли.
- Это дело, доченька. Ты у меня молодец, - широко улыбнулся родитель. - Дай-ка я тебя поцелую, лапушка ты моя!
И он смачно чмокнул девочку в румяную щёчку.
Даша смутилась, ещё больше раскраснелась и поспешила вниз, в обратный путь.
Данила Кузнецов служил дежурным наблюдателем на Крымской башне, что стояла на возвышенности в южном углу высокого крепостного вала и обороняла город от бесконечных набегов, испокон веку продолжавшихся со стороны степных кочевников - крымцев, как прозвали их городские жители.
Не от хорошей жизни оставил он своё исконное родовое ремесло, поменяв его на службу государеву. Строптивая кобыла не далась подковаться как надобно, лягнула, бесноватая, поломав кузнецу плечо и ребра. Нежданно-негаданно потерял Данила былую силу свою богатырскую. Уж не мог он так ловко, как прежде, орудовать кувалдой. Вот и пришлось податься в дозорные.
Он так же, как и пригрезившийся во сне пращур Никола, мечтал о море и тосковал по нему, хоть и не видывал заветного ни разу в жизни.
Окончив свою вахту, Данила по пути домой заглянул в кабачок слегка промочить горло и встретил там прелюбопытного старика, местного завсегдатая, одного из давнишних своих знакомцев по имени Лука. 
Старец был ума здравого и памяти недюжинной. Сей дед оказался не только известным кабацким шалманщиком, но и говоруном добрым. И вот что он ему поведал…
За всю свою долгую и беспутную жизнь не раз попадал Лука во всяческие передряги. Случилось ему как-то даже ходить на первом военном российском корабле «Орёл».
Узнав об этом, Данила встрепенулся. Его хлебом не корми, только дай послушать рассказы о море и моряках. Принялся он усердно угощать того бывалого старца и расспрашивать его о тех временах во всех подробностях.
Почуяв дармовщинку и интерес к своей персоне, заядлый балагур приосанился, распушил усы свои чахлые и степенно начал свой рассказ.
- Задумал, значится, как-то наш царь по прозванию Тишайший завести военный флот на море Каспии для одоления через него супостатов и защиты рубежей российских да и ради беспрепятственной торговли с иноземцами. Хоть и не всё в нашей жизни единой лишь меной товарной достигается, однако, всё ж торговля шелком да прочим добром диковинным суть дело зело пользительное. Ну и вот, по воле великого государя нашего и великого князя Алексея Михайловича согласно его высочайшему указу прибыли к нам в город анженеры - немцы, али голландцы. Мне о том доподлинно не известно. Главным в той экспедиции был Ян Стрейс, парусных дел мастер великий. А капитаном у них состоял бывалый мореход Христиан Бранд.
Явились они с командой для постройки грозного фрегата военного на голландский манер, дабы смело отгонял он врагов от наших земель с южной стороны и оборонял бы от грабежа на Хвалимском море суда торговые. Уж больно расшалились там морские разбойнички лихие. Особливо досаждали сии бестии продувные путешествующим купцам индийским, армянским да персидским. Вовсе не давали им шпанцы бесшабашные ни торга, ни житья, безжалостно разоряя добрых людей. Вот, значится, те купцы и послали в Москву до царя челобитных с грамотой, в коей слёзно просили себе защиту государеву.
- Ну и что, дед, соорудили фрегат те анженеры заморские?
- Какой там! Прибыть-то те немцы-голладцы прибыли, да не одолели задачу, что наш царь-батюшка пред ними выставил. Так и не построили они  тот корабль. А виной тому была смута великая, затеянная в городе вором и самозванцем Разиным Стенькой. Шибко опасаясь сего злодея, трусливые гости наши поспешно отбыли отседова. Тайно бежали они, мелкие душонки, в Персию, спасая своё имущество и свои шкуры немецкие. Хотя оно, конечно, было чего испужаться! Сам посуди: к Стеньке, не к ночи будь сей супостат помянут, народ со всех сторон валом валил. Да людишки те лихие в мешках-то головы своих бывших хозяев приносили, за что получали великие милости от атамана, душегуба проклятого.
- На то и голова, чтобы ответ держать, - с задумчивым видом негромко изрёк Данила. - И у последних холопов терпение когда - никогда лопнуть может.
- Вот, значится, в тот раз едва ушли они из пасти смертушки лютой, - с невозмутимым видом продолжал свой рассказ Лука. - А до смуты той жили те гости иноземные  в нашем городе вольготно. Как сыр в масле, катались в полном довольстве, принимая угощения знатные от властей наших, и особливо от богатой местной общины немецкой.
Был я в то время у них в услужении. Чудной, смею доложить, они народец! Свой у них извычай особый. Всё-то по правилам распределено да по полочкам разложено. Таков знаменитый порядок немецкий. Тьфу на них, на басурман. Нам тут и без энтих хвалёных анженеров тошно. Да и не бражничают они почитай вовсе, а только лишь слегка пригубливают. Знамо дело: что славянину зело борзо – то твоему германцу прямая погибель. Зато они нашего русского брата напаивают вусмерть, всё больше ради выгоды своей корыстной. Наливай что ли ишшо чарочку!
- Выходит, так и не построили судна анистранцы!  - Данила щедрой рукой плеснул в дедову кружку ядрёного первача. - А откудова тогда тот «Орёл» у нас взялся?
В кабацком сумраке слышался неровный гул захмелевшей братии с редкими взрывами залихватского смеха. Из тёмного угла доносились робкие и заунывные напевы тоскующего пастушьего рожка.
Старик разом опрокинул в рот зелье, хитро сморщил и без того помятое лицо, ловко изобразив им печёное яблоко, громко крякнул и занюхал грязным рукавом, им же и утёршись.
- А вот откудова, - ответил он, смачно шмыгнув носом и с достоинством маститого трагика выдержав паузу. – Пригнали, значится, тот славный фрегат с верховьев великой реки нашей Волги-матушки. Говорят,  что зробили его опять же немцы, то ли голландцы, на Оке, в Дединовке, что возле Коломны, близ устья Москва-реки. Там ведь всё тихо - мирно, никаких бунтов да волнений и в помине не было, зато лесу корабельного  вволю. Правда, некоторые из мастеров иноземных, получив задаток, утекли не мешкая восвояси, диву даваясь, как наши люди тут дурака-то валяют. Такие вот, брат, дела. Лей, лей, не скупись!
Диковинное судно вышло, однако, вельми лепотное! Говорят, в те времена такие пинасы* в северных морях торговый флот обороняли от неприятеля.
Так вот, значится, гнали его до назначенного места три долгих месяца с лишним, почитай целое лето. В пути с тем кораблём произошло немало разных приключений. Испытал он и бури жёсткие, и маловодья опасные, и прочие великие шкоды. Но более тех стихий задерживали его продвижение пьянство беспробудное и досадные проволочки наших подьячих с полковниками и прочих важных людей службы государевой.
Один казус с кораблём тем при мне случился. А дело было так. Как на грех у них на борту ни с того ни с сего лоцман преставился. То ли водкой опился горемычный, то ли грибков объелся - того мне не ведомо. Однако окочурился в одночасье бедолага.
Как тут быть? Надо же плыть далее, но где свободный ход судовой, а где мели коварные да коряжники подводные – никто, окромя новопреставленного, ни сном ни духом не ведал и знать не знал!
Тут-то один из робят нашенских, что в числе команды той состоял, припомнил, как в таких случаях поступать следует. Взяли они по старому обычаю покойного лоцмана, привязали его крепко-накрепко к рулевому перу ниже ватерлинии и, не без тревожных опасений, снова отправились в дальнейший поход вниз по реке.  На другой же день сей бравый корабль основательно на мель напоролся. Видать, недаром побаивался экипаж такого весьма сумнительного путешествия и той несуразной примете не шибко доверял. Выходит что не зря.
Как раз в то самое время случилось мне оказаться там неподалёку, в граде Черноярском.
Вот, прямо как сейчас помню: чудная картина, диво дивное. Красивое судно, нечего сказать! Глаз не оторвёшь! Отродясь не видывал я этакой лепоты великой! Нос, или бак по-морскому, скуластый, резным львом увенчанный. Обводы прогонистые, ходкие. Палубы в два яруса. Бока крутые, гладкие, сверху резьбой искусной украшены. Из амбразур зловещие жерла воинственно выглядывают. Кругом весёлые вымпелы трепещутся из киндяка* разноцветного. Якори опять же чугунные, многопудовые. Мачты высоченные, что тебе грот, что фок. Паруса огромные, белоснежные. Ют, то бишь корма  по нашему, задран выше твоей беляны*, аж до самого неба. На задней щегле*  огромный стяг развевается с широкими полосами трёх цветов: белого, лазоревого* да черчатого*, а поверх тех полос - орёл золотом шитый о двух головах. И на кормовом транце орёл резной. Красота  неимоверная! Слыхал я, что это и был первый ратный флаг на русском флоте. А главное – наш корабль, свой! Потому, как какого государства судно, такое знамя на нём и живёт!
- А ты-то как на нём очутился?
- Ну вот, значится, и взялся я провести «Орёл» до места, минуя все опасности речные. Первым делом, конечно,  похоронили мы лоцмана того как полагается. Предали тело его земле по христианскому обычаю.
Вопчем, как обещал, так оно и случилось. Не зря я, бывалычи, по тем местам водой-то хаживал. Дорогу знаю. Всё прошло гладко. Судно, хоть и сложное устройство парусного такелажа имело, однако легко управлялось и шибко шло даже в лихих излучинах и стремнинах суводных. Привел я, слава Богу, наш корабль в целости и сохранности до самой Каржинки. Плавание наше кончилось благополучно. Дали мы приветственный залп из всех орудий, от чего городское население пришло в необычайное волнение. Долго потом народ тот салют вспоминал.
И нас тоже встречали с почестями великими. Затем поднялись мы  вдоль Косы на Стрелку, вошли в тиховодную Кутумову реку и там ошвартовались, рассчитывая на спокойную стоянку.
Тогда сам господин Давид Бутлер, наш капитан щедро меня отблагодарил, да я, балда, по молодости и глупости несусветной своё богатство в три дня в шинке до последней копейки спустил.
- Ну а что за судно-то? Люди говорят, знатный был корабль!
- Да, фрегат был добрый. Из отборного леса с любовью был справлен. Так и сверкал на солнце! Вся железная утварь каширская, до блеска начищенная. Оружием могучим оснащённый. Чего только на нём не было! По целой дюжине пушек и пищалей с каждого борта. Новенькие чугунные стволы тульской отливки. В трюме пороху, ядер, бомб, фитилей разных и прочих припасов боевых с избытком. И полсотни с лишним человек экипажу. Одних только стрельцов с мушкетами да пистолями, почитай, аж до четырёх десятков размещалось. Агромаднейший, скажу я тебе, был фрегат! Жалко, что разграбила опосля всё это грозное снаряжение стенькина голытьба, вовсю в наших краях бесчинствовавшая.
Тогда, значится,  команда частью переметнулась к смутьянам, а частью разбежалась кто куда, спасаясь от этих лиходеев лютых, у которых ни стыда, ни совести отродясь не было и для которых жизнь человеческая гроша ломаного не стоила. Да, смутное было время, нехорошее.  А сколько добрых людей зарубили чертовы шалберники – страсть божия! Но и участь тех шалунов - душегубцев постигла страшная. Не приведи господь! Никто ихней долюшке не позавидует. Ох, и плохо кончил Стенька со своей шайкой висельников. Ну, да ладно. Поделом вору и мука! Потому как ежели нету в стране строгого единоначалия, чинопочитания и послушания народного, то  отчего же государству сильным быть?
- Ну а что с тем судном-то стало?
- Разорили его вконец разбойники,  а опосля и вовсе сожгли. Сами-то они, сучьи дети, в мудрёных искусствах парусных дел ни бельмеса не смыслили, а оставить корабль в городе в пользование своему супротивнику, то бишь войску государеву, побоялись, однако. И такую красоту зазря сгубили! Как собаки на сене. Ни себе ни людям! Так и сгнил недогоревший остов «Орла» в Кутуме-реке, лёжа на заросшем камышами берегу болотистом, лягушками засиженный. Эх, мать честная! Как вспомню, до чего бесславно сгинул первенец флота российского, такая жалость за горло берёт, хоть плачь.  Налей-ка ещё, дружище!
…
- Дед, а дед!
- Ты не спишь ещё, Дашенька?
- Какой там спишь! Дед, как же так? Наш первый российский военный корабль, и так пропал! Ну, разве не обидно? Нельзя же это так оставить!
- Умница ты моя! Правильно говоришь. А мы это дело так не оставим. Напомним людям об этой истории. Соберём народные средства с миру по нитке. И непременно восстановим наш «Орёл». Я тебе обещаю! фото автора

Примечания
Пина́с* -  трёхмачтовое судно, распространенное в северной Европе в XVII—XVIII веках.
Киндяк* -  ткань, популярная в старой Руси.
Беля́на* — деревянная некрашеная плоскодонная барка, использовавшаяся для сплава леса по рекам Волге и Каме. 
Щегла* - дерево, бревно, лесина, шест для флага, мачта (В. Даль).
Лазоревый* - голубой /др.-русск/.
Черчатый* - красный /др.-русск. чьрв(ь)чатъ/.  
 

© Copyright: Влад Устимов, 2017

Регистрационный номер №0399531

от 20 октября 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0399531 выдан для произведения:

Сергею Николаевичу Кузнецову,
моему другу, посвящается
 

Я Даша Кузнецова. Это моё первое сочинение в этом году. И, наверное,  поэтому я сильно волнуюсь. Но постараюсь написать его лучше всех в классе. Не ради пятёрки, конечно, хотя она и нужна, а потому что хочу рассказать о своём дедушке. Он очень хороший. И, вообще, замечательный человек, просто необыкновенный и удивительный.
Мой дед – орёл. Я слышала, что его бабушка орлом называла. Так ещё про героев говорят. А что? Он у меня и есть герой! И ещё бабуля зовёт его соколом ясным. Соколы ведь тоже сродни орлам.
Я его люблю. Сильно-пресильно. Он лучше всех. Большой, могучий, красивый и добрый. Атлет. Чемпионом всей страны был. И выглядел лучше Шварценеггера. Правда-правда! Могу фото показать.
Он и сейчас красавец хоть куда! И руки у него золотые. Словом, и сам залюбуешься и вокруг него красота рукотворная. Качели мне сделал и теремок с лавочкой.  Одним словом, Мастер. С большой буквы.
У нас в роду почти все мужчины кузнецами были. Недаром фамилия наша  Кузнецовы. Дед мой ремесло это знает досконально и  труд такой любит и умеет многое. Он не только печку с трубой или, к примеру, камин на любой фасон запросто сложит, но и замок феи может построить. И даже настоящий корабль - с мачтами, парусами и пушками. Это его заветная мечта.
Во дворе, рядом с чудесным нашим домиком, что он своими руками возвёл, есть кузня с горном и всяческими причудливыми наковальнями. Одних молотков диковинных с полсотни. Там страсть как любопытно. Все стены древней утварью увешаны. Кажется, будто в глубокой старине очутился.
Такого деда ни у кого нет. Ни у моих подруг, ни у других девчонок.
Стародавнее оружие и железные доспехи ратные дедушка тоже сам мастерит. А сколько у него ракушек разных - просто глаза разбегаются! Ну, где вы такого ещё найдёте? Я же говорю, нет ему подобного. Он единственный!
И знает мой дедушка всё на свете. О чём его ни спрошу, обязательно   объяснит. Да так толково! Сразу всё понятно становится. А как он интересно и красочно говорит! Хочется слушать его бесконечно.
Каждый раз перед сном он мне обязательно что-нибудь новенькое рассказывает. Всё больше из старых-престарых историй. О таких древних временах, когда ещё ни меня, ни даже его самого и в помине не было.
Ой, нет! Не всё, не всё мой дед знает. Когда я его спросила, как правильно сделать завышенную талию, он замешкался и признался мне, что не в курсе. Зато честный. И улыбка у него такая хорошая. Добрая и весёлая.
А ещё он волшебник, но не злой, а ласковый. Таких чар может напустить, только держись!  Дед говорит, что может переноситься в другие времена. Я ему верю. Он и меня обещал как-нибудь взять с собой, если учиться буду хорошо, без троек.
Скорее бы уж!
Вчера, укладываясь спать, я его спросила:
-  Дед, а почему меня так назвали?
- В честь твоей прабабки. Её, как и тебя, Дарьей величали. Она была красавицей писаной.
- А я красивая?
- Ты, Дашенька, очень красивая, а когда вырастешь, ещё краше станешь!
Короче, хороший у меня дед. Лучше всех!
…
И вот однажды поздним вечером отправилась Даша с дедушкой Сергеем в путешествие далёкое – далёкое, во времена стародавние.
Захотела девочка узнать, что было при жизни её тёзки Дарьи, прародительницы третьего колена, что помянута была в сохранившейся летописи их почтенного семейства.
Перед этим Сергею пришлось долго рыться в заветной родословной своей и ворошить давно забытые события семнадцатого века.
…
Даша осторожно, шаг за шагом, взбиралась по толстым дубовым ступеням, страшась оглянуться и оступиться. Крутая лестница вилась вдоль массивных каменных стен с редкими маленькими бойницами, поднимаясь под самые своды громадной башни. Частый стук в груди отдавался в ушах. Перед глазами вертелись противные тёмные круги. Девочку слегка мутило. Было очень страшно одной на высоте в этом гулком таинственном сумраке.
Казалось, прошла вечность, когда она, наконец, с замиранием сердца достигла просторной верхней площадки.
Её отец, Данила Кузнецов, спал сном безгрешного праведника, широко раскинувшись на деревянном полу. Его могучий храп слышался ещё внизу, у земли, когда дочурка с трепетом нырнула под арку с тяжёлыми кирпичными сводами, преодолевая пятиаршинной толщины крепостную стену, и ступила в  сырое, пахнущее плесенью, чрево каланчи. Здесь же, наверху, этот храп  был подобен страшным громовым раскатам. 
 
…
И снился Даниле сон, будто на этом самом месте в древности тоже стояла вышка, только не каменная, а деревянная. И служил тут дозорным бравый стрелец, тоже из рода Кузнецовых. Сторожко смотрел он с высоты орлиной в синие дали степные, зорко выглядывая, нет ли поднявшейся вихрем пыли придорожной от конницы вражьей. Днём и ночью нёс Никола свою вахту караульную.
Многое он повидал, сверху на мир глядючи и радуясь картинам привольным.
А и впрямь: чудесные виды открываются с башни. Хороши они и зимой и летом, и в вёдра и в ненастье. Тут весь город – как на ладони. А какая прелесть - волжские просторы!  С зелёными кучерявыми островами и широкими, сверкающими в лучах солнца речными далями. Красота!
Могучая река. Сколько воды! И куда всё это девается? Говорят, в море. Посмотреть бы, какое оно… Страсть как охота!
Вдруг в небе возникло движение, суета, крики тревожные. Глянул Никола в ту сторону и увидел, что это орёл отважно врезался в стаю воронья. Только пух да чёрные перья в разные стороны разлетелись. «Так их, басурман! Поделом им, окаянным!» - воскликнул одобрительно городской страж.
Но не только патрульную службу нёс стрелец. Не привык Никола без дела скучать. Всегда его руки чем-нибудь заняты. То нагайки плетёт, то обувку деткам шьёт. Однако следит вокруг беспрестанно. Бдит зорко. И всё один.
Правда, иногда, приходили сюда люди разные. Поднимались к нему на верхотуру с угощениями. Он принимал с благодарностью, но обыкновенно довольствовался малым. Питался - чем бог послал, редко и неохотно покидая свой наблюдательный пост.
И была у него маленькая тайна. В верхней части той башни, под самой маковкой, поселилась пара осторожных орлов и украдкой соорудила там своё гнездо. Она насиживала яйца да деток своих вскармливала, а он исправно приносил добычу, изловленную в тихих заводях волжских островов да прибрежных разливах. То селезня крякового, то фазана либо цаплю или кулика. А то и целого зайца, бывало,  притащит.  Благо, развелось вокруг живности всякой видимо-невидимо. И до  того сей орёл своим усердием отличался, что даже Николе хватало. Нет-нет, да и умыкнёт стрелец из гнезда украдкой, когда куропатку серую, а когда и красную казарочку себе на ужин.
Вот и снова увидал страж крепости орла в небе. Совсем рядом. Да не одного. Величавой парой кружились они над головой, радостным клёкотом наполняя родную округу. Солнечные зайчики ярко сверкали на огромных крыльях, лучи от них больно слепили глаза.
…
Едва отдышавшись, Даша поставила на отдающий медовой желтизной ясеневый пол плетёную ветловую корзинку с нехитрой снедью и скромно присела на нагретую летним солнышком толстенную сосновую балку. Тихонько ковыряя мягкую и пахучую каплю янтарной смолы, девочка задумалась, как ей быть дальше. Она знала, что разбудить батяню ей не под силу и в то же время хотелось засветло, ещё до нашествия комаров,  воротиться домой. 
Помог ей весёлый солнечный луч, озорно выглянувший из-за тучки и, проникнув через окно бойницы, ярко осветивший лицо спящего богатыря. Данила недовольно сощурился, храп остановился. Наступившую тишину нарушало лишь сонливое жужжание мухи над головой. Отец открыл один глаз, потом медленно второй и бессмысленным взором уставился на Дашу.
- Сколько же я проспал? – Узнав, наконец, дочь, он широко улыбнулся, смешно тряхнул светлыми кудрями и сел, растерянно почесывая окладистую бороду.- Ты чё, Дарья?
- Вот матушка кайнаров свежих прислала и чай калмыцкий, пока не остыл.
- Это дело, доченька. Ты у меня молодец, - широко улыбнулся родитель. - Дай-ка я тебя поцелую, лапушка ты моя!
И он смачно чмокнул девочку в румяную щёчку.
Даша смутилась, ещё больше раскраснелась и поспешила вниз, в обратный путь.
Данила Кузнецов служил дежурным наблюдателем на Крымской башне, что стояла на возвышенности в южном углу высокого крепостного вала и обороняла город от бесконечных набегов, испокон веку продолжавшихся со стороны степных кочевников - крымцев, как прозвали их городские жители.
Не от хорошей жизни оставил он своё исконное родовое ремесло, поменяв его на службу государеву. Строптивая кобыла не далась подковаться как надобно, лягнула, бесноватая, поломав кузнецу плечо и ребра. Нежданно-негаданно потерял Данила былую силу свою богатырскую. Уж не мог он так ловко, как прежде, орудовать кувалдой. Вот и пришлось податься в дозорные.
Он так же, как и пригрезившийся во сне пращур Никола, мечтал о море и тосковал по нему, хоть и не видывал заветного ни разу в жизни.
Окончив свою вахту, Данила по пути домой заглянул в кабачок слегка промочить горло и встретил там прелюбопытного старика, местного завсегдатая, одного из давнишних своих знакомцев по имени Лука. 
Старец был ума здравого и памяти недюжинной. Сей дед оказался не только известным кабацким шалманщиком, но и говоруном добрым. И вот что он ему поведал…
За всю свою долгую и беспутную жизнь не раз попадал Лука во всяческие передряги. Случилось ему как-то даже ходить на первом военном российском корабле «Орёл».
Узнав об этом, Данила встрепенулся. Его хлебом не корми, только дай послушать рассказы о море и моряках. Принялся он усердно угощать того бывалого старца и расспрашивать его о тех временах во всех подробностях.
Почуяв дармовщинку и интерес к своей персоне, заядлый балагур приосанился, распушил усы свои чахлые и степенно начал свой рассказ.
- Задумал, значится, как-то наш царь по прозванию Тишайший завести военный флот на море Каспии для одоления через него супостатов и защиты рубежей российских да и ради беспрепятственной торговли с иноземцами. Хоть и не всё в нашей жизни единой лишь меной товарной достигается, однако, всё ж торговля шелком да прочими товарами диковинными суть дело зело пользительное. Ну и вот, по воле великого государя нашего и великого князя Алексея Михайловича согласно его высочайшему указу прибыли к нам в город анженеры - немцы, али голландцы. Мне о том доподлинно не известно. Главным в той экспедиции был Ян Стрейс, парусных дел мастер великий. А капитаном у них состоял бывалый мореход Христиан Бранд.
Явились они с командой для постройки грозного фрегата военного на голландский манер, дабы смело отгонял он врагов от наших земель с южной стороны и оборонял бы от грабежа на Хвалимском море суда торговые. Уж больно расшалились там морские разбойнички лихие. Особливо досаждали сии бестии продувные путешествующим купцам индийским, армянским да персидским. Вовсе не давали им шпанцы бесшабашные ни торга, ни житья, безжалостно разоряя добрых людей. Вот, значится, те купцы и послали в Москву до царя челобитных с грамотой, в коей слёзно просили себе защиту государеву.
- Ну и что, дед, соорудили фрегат те анженеры заморские?
- Какой там! Прибыть-то те немцы-голладцы прибыли, да не одолели задачу, что наш царь-батюшка пред ними выставил. Так и не построили они  тот корабль. А виной тому была смута великая, затеянная в городе вором и самозванцем Разиным Стенькой. Шибко опасаясь сего злодея, трусливые гости наши поспешно отбыли отседова. Тайно бежали они, мелкие душонки, в Персию, спасая своё имущество и свои шкуры немецкие. Хотя оно, конечно, было чего испужаться! Сам посуди: к Стеньке, не к ночи будь сей супостат помянут, народ со всех сторон валом валил. Да людишки те лихие в мешках-то головы своих бывших хозяев приносили, за что получали великие милости от атамана, душегуба проклятого.
- На то и голова, чтобы ответ держать, - с задумчивым видом негромко изрёк Данила. - И у последних холопов терпение когда - никогда лопнуть может.
- Вот, значится, в тот раз едва ушли они из пасти смертушки лютой, - с невозмутимым видом продолжал свой рассказ Лука. - А до смуты той жили те гости иноземные  в нашем городе вольготно. Как сыр в масле, катались в полном довольстве, принимая угощения знатные от властей наших, и особливо от богатой местной общины немецкой.
Был я в то время у них в услужении. Чудной, смею доложить, они народец! Свой у них извычай особый. Всё-то по правилам распределено да по полочкам разложено. Таков знаменитый порядок немецкий. Тьфу на них, на басурман. Нам тут и без энтих хвалёных анженеров тошно. Да и не бражничают они почитай вовсе, а только лишь слегка пригубливают. Знамо дело: что славянину зело борзо – то твоему германцу прямая погибель. Зато они нашего русского брата напаивают вусмерть, всё больше ради выгоды своей корыстной. Наливай что ли ишшо чарочку!
- Выходит, так и не построили судна анистранцы!  - Данила щедрой рукой плеснул в дедову кружку ядрёного первача. - А откудова тогда тот «Орёл» у нас взялся?
В кабацком сумраке слышался неровный гул захмелевшей братии с редкими взрывами залихватского смеха. Из тёмного угла доносились робкие и заунывные напевы тоскующего пастушьего рожка.
Старик разом опрокинул в рот зелье, хитро сморщил и без того помятое лицо, ловко изобразив им печёное яблоко, громко крякнул и занюхал грязным рукавом, им же и утёршись.
- А вот откудова, - ответил он, смачно шмыгнув носом и с достоинством маститого трагика выдержав паузу. – Пригнали, значится, тот славный фрегат с верховьев великой реки нашей Волги-матушки. Говорят,  что зробили его опять же немцы, то ли голландцы, на Оке, в Дединовке, что возле Коломны, близ устья Москва-реки. Там ведь всё тихо - мирно, никаких бунтов да волнений и в помине не было, зато лесу корабельного  вволю. Правда, некоторые из мастеров иноземных, получив задаток, утекли не мешкая восвояси, диву даваясь, как наши люди тут дурака-то валяют. Такие вот, брат, дела. Лей, лей, не скупись!
Диковинное судно вышло, однако, вельми лепотное! Говорят, в те времена такие пинасы* в северных морях торговый флот обороняли от неприятеля.
Так вот, значится, гнали его до назначенного места три долгих месяца с лишним, почитай целое лето. В пути с тем кораблём произошло немало разных приключений. Испытал он и бури жёсткие, и маловодья опасные, и прочие великие шкоды. Но более тех стихий задерживали его продвижение пьянство беспробудное и досадные проволочки наших подьячих с полковниками и прочих важных людей службы государевой.
Один казус с кораблём тем при мне случился. А дело было так. Как на грех у них на борту ни с того ни с сего лоцман преставился. То ли водкой опился горемычный, то ли грибков объелся - того мне не ведомо. Однако окочурился в одночасье бедолага.
Как тут быть? Надо же плыть далее, но где свободный ход судовой, а где мели коварные да коряжники подводные – никто, окромя новопреставленного, ни сном ни духом не ведал и знать не знал!
Тут-то один из робят нашенских, что в числе команды той состоял, припомнил, как в таких случаях поступать следует. Взяли они по старому обычаю покойного лоцмана, привязали его крепко-накрепко к рулевому перу ниже ватерлинии и, не без тревожных опасений, снова отправились в дальнейший поход вниз по реке.  На другой же день сей бравый корабль основательно на мель напоролся. Видать, недаром побаивался экипаж такого весьма сумнительного путешествия и той несуразной примете не шибко доверял. Выходит что не зря.
Как раз в то самое время случилось мне оказаться там неподалёку, в граде Черноярском.
Вот, прямо как сейчас помню: чудная картина, диво дивное. Красивое судно, нечего сказать! Глаз не оторвёшь! Отродясь не видывал я этакой лепоты великой! Нос, или бак по-морскому, скуластый, резным львом увенчанный. Обводы прогонистые, ходкие. Палубы в два яруса. Бока крутые, гладкие, сверху резьбой искусной украшены. Из амбразур зловещие жерла воинственно выглядывают. Кругом весёлые вымпелы трепещутся из киндяка* разноцветного. Якори опять же чугунные, многопудовые. Мачты высоченные, что тебе грот, что фок. Паруса огромные, белоснежные. Ют, то бишь корма  по нашему, задран выше твоей беляны*, аж до самого неба. На задней щегле*  огромный стяг развевается с широкими полосами трёх цветов: белого, лазоревого* да черчатого*, а поверх тех полос - орёл золотом шитый о двух головах. И на кормовом транце орёл резной. Красота  неимоверная! Слыхал я, что это и был первый ратный флаг на русском флоте. А главное – наш корабль, свой! Потому, как какого государства судно, такое знамя на нём и живёт!
- А ты-то как на нём очутился?
- Ну вот, значится, и взялся я провести «Орёл» до места, минуя все опасности речные. Первым делом, конечно,  похоронили мы лоцмана того как полагается. Предали тело его земле по христианскому обычаю.
Вопчем, как обещал, так оно и случилось. Не зря я, бывалычи, по тем местам водой-то хаживал. Дорогу знаю. Всё прошло гладко. Судно, хоть и сложное устройство парусного такелажа имело, однако легко управлялось и шибко шло даже в лихих излучинах и стремнинах суводных. Привел я, слава Богу, наш корабль в целости и сохранности до самой Каржинки. Плавание наше кончилось благополучно. Дали мы приветственный залп из всех орудий, от чего городское население пришло в необычайное волнение. Долго потом народ тот салют вспоминал.
И нас тоже встречали с почестями великими. Затем поднялись мы  вдоль Косы на Стрелку, вошли в тиховодную Кутумову реку и там ошвартовались, рассчитывая на спокойную стоянку.
Тогда сам господин Давид Бутлер, наш капитан щедро меня отблагодарил, да я, балда, по молодости и глупости несусветной своё богатство в три дня в шинке до последней копейки спустил.
- Ну а что за судно-то? Люди говорят, знатный был корабль!
- Да, фрегат был добрый. Из отборного леса с любовью был справлен. Так и сверкал на солнце! Вся железная утварь каширская, до блеска начищенная. Оружием могучим оснащённый. Чего только на нём не было! По целой дюжине пушек и пищалей с каждого борта. Новенькие чугунные стволы тульской отливки. В трюме пороху, ядер, бомб, фитилей разных и прочих припасов боевых с избытком. И полсотни с лишним человек экипажу. Одних только стрельцов с мушкетами да пистолями, почитай, аж до четырёх десятков размещалось. Агромаднейший, скажу я тебе, был фрегат! Жалко, что разграбила опосля всё это грозное снаряжение стенькина голытьба, вовсю в наших краях бесчинствовавшая.
Тогда, значится,  команда частью переметнулась к смутьянам, а частью разбежалась кто куда, спасаясь от этих лиходеев лютых, у которых ни стыда, ни совести отродясь не было и для которых жизнь человеческая гроша ломаного не стоила. Да, смутное было время, нехорошее.  А сколько добрых людей зарубили чертовы шалберники – страсть божия! Но и участь тех шалунов - душегубцев постигла страшная. Не приведи господь! Никто ихней долюшке не позавидует. Ох, и плохо кончил Стенька со своей шайкой висельников. Ну, да ладно. Поделом вору и мука! Потому как ежели нету в стране строгого единоначалия, чинопочитания и послушания народного, то  отчего же государству сильным быть?
- Ну а что с тем судном-то стало?
- Разорили его вконец разбойники,  а опосля и вовсе сожгли. Сами-то они, сучьи дети, в мудрёных искусствах парусных дел ни бельмеса не смыслили, а оставить корабль в городе в пользование своему супротивнику, то бишь войску государеву, побоялись, однако. И такую красоту зазря сгубили! Как собаки на сене. Ни себе ни людям! Так и сгнил недогоревший остов «Орла» в Кутуме-реке, лёжа на заросшем камышами берегу болотистом, лягушками засиженный. Эх, мать честная! Как вспомню, до чего бесславно сгинул первенец флота российского, такая жалость за горло берёт, хоть плачь.  Налей-ка ещё, дружище!
…
- Дед, а дед!
- Ты не спишь ещё, Дашенька?
- Какой там спишь! Дед, как же так? Наш первый российский военный корабль, и так пропал! Ну, разве не обидно? Нельзя же это так оставить!
- Умница ты моя! Правильно говоришь. А мы это дело так не оставим. Напомним людям об этой истории. Соберём народные средства с миру по нитке. И непременно восстановим наш «Орёл». Я тебе обещаю!

 

Примечания
Пина́с* -  трёхмачтовое судно, распространенное в северной Европе в XVII—XVIII веках.
Киндяк* -  ткань, популярная в старой Руси.
Беля́на* — деревянная некрашеная плоскодонная барка, использовавшаяся для сплава леса по рекам Волге и Каме. 
Щегла* - дерево, бревно, лесина, шест для флага, мачта (В. Даль).
Лазоревый* - голубой /др.-русск/.
Черчатый* - красный /др.-русск. чьрв(ь)чатъ/.

*

 
 

 

Телохранитель

Визит инспектора