Море удовольствий

[Скрыть] Регистрационный номер 0356923 выдан для произведения: Море удовольствий
Вот перед нами наш герой: обросший, смуглый, коренастый бородач -страхолюдина, короче. Гололобов Всеволод Игнатович.  Возраст определить трудно. Но, судя по тому, что в характере его стали преобладать хмурость и ворчливость, можно предположить, что годы его пошли уже под горку. Высоких свойств мысли отродясь не посещали его буйную лохматую голову. Он матрос на судне. В смысле на корабле. Но это, всё же, судно. До корабля ему как до луны. И оно ветхое. Давно отслужило свой срок. Хозяин сказал, что это последний рейс.
- Предвкушаю море удовольствий, - с грустной иронией подумал Всеволод, впервые поднимаясь по хлипкому трапу на видавшую виды вонючую палубу, - Нутром чую. На такой-то калоше, пожалуй, без казусов не обойтись!
И в самом деле, афёра была ещё та. Братва, грязной пеной взметнувшаяся на волне перестройки к вершинам власти, лишила город трамвая. Вагоны и рельсы порезали, а лом продали иностранцам.
А вот и «Колибри», та самая посудина, куда определился наш герой, сверх всякой нормы гружёная этим ржавьём, третий день болтается в не на шутку распоясавшемся море.
Вот   сам он на юте* возится с лотом и канатами, создавая видимость бурной деятельности. Давайте подойдём поближе и послушаем, о чём он там бормочет в свою всклокоченную перепелесую бороду.
- Болтается – это мягко сказано. Качка усиливается. Тут уже, почитай,  шторм разыгрался нешуточный. По регламенту этой старой посудине положено идти вдоль береговой линии. Но наш очумелый кэп попёр напрямую, надеясь сэкономить на соляре. Что тут сделаешь? С капитаном не поспоришь! Как в том анекдоте: Кто толстый, тот и прав! А толстых на этой шаланде только двое – боцман и кэп. На остальных просто жалко смотреть. Сморчки, ей богу!
Если спросить его, как он сюда попал, ответил, если бы нашёл нужным:
 - Всё началось с телефонного звонка в начале мая. Димон сообщил, что есть, наконец,  работа. Матросом на «Колибри». Похоже, что это то, что надо.
 В экипаж взяли его легко. Внешний вид претендента вовсе не смутил кэпа, да и физическая подготовка вполне устроила. Сева никогда не слыл заядлым мореманом, но был мастер на все руки от скуки. А уж эти смешные обязанности матроса второго класса его совсем не страшили. С якорями, лебёдкой и брашпилем управляться ему ничего не стоило. И не такие проблемы решал играючи. Воля человеческая беспредельна и, порой она достигает своего. Беспредела.
Ему надо было только выйти в море. Дальше – дело техники. Сойти с борта за границей, раствориться в толпе, а там – ищи свищи. «Сменю гражданство, - планировал Всеволод с присущим ему оптимизмом, - Потом примкну к исламистам. Да хоть к моджахедам, всё равно к кому: хоть к чёрту, или дьяволу. Один хрен. Надо бы подзаработать на старости лет. Слыхал, что они там приличные башли отстёгивают. Грязная работа – это ничего. Не привыкать. Главное, денежки не пахнут, как известно.  А с ними - море удовольствий.   А совесть – это сказки для интеллигентных слабаков».
Наверное, подобного рода задумка явилась в его лохматую голову по наивности и явно не от великого ума. Но такова уж реальность. В ней редко можно найти что-нибудь идеальное. Рассуждал Гололобов просто, без лишних обиняков: «Пароход конечно, не ахи какой. Ну да ладно. Судно, как судно. Средство доставки, а больше и не требуется. Не каравелла, конечно, но нам сойдёт. С капитаном всё ясно. О боцмане - что можно сказать: Толстый, как боров, но шустрый, как осьминог. Тот ещё характер. Придира и самодур. Как все они. Чуть выбьются  из грязи, так не знаю, что из себя строить начинают. Об остальных и говорить нечего. Шушера. Стоп! Вот ещё: Повариха. Кареглазая. Разбитная бабёнка. Единственная на борту. На узбечку похожа. Взгляд её завораживает. Будто кого-то напоминает. Можно было бы поближе познакомиться. Но - увы. Табу. С кэпом тут шутки плохи».
*
Ночная вахта досталась тяжёлая. Волны были ужасающие. Они поднимались над головой и были раза в три выше палубы. Судно то проваливалось в пропасти, то взлетало на злобно белевшие крутые пенистые гребни, напоминавшие гималайские хребты. «Море удовольствий!» - бородач не уставал повторять своё любимое выражение, пока не наступил самый жуткий момент. Удар волны был такой силы, что в один миг разметал штабеля стальных рельсов, словно ворох сухой соломы. Прямо на глазах от удара грудой сорвавшегося с креплений металла, в море снесло рубку вместе с капитаном и штурманом. Мимо шальными ласточками летали несущие смерть, огромные железяки, а его даже не царапнуло. Севе всегда везло.
Очередной вал опрокинул судно. Палуба встала вертикально и метавшиеся по ней люди горохом посыпались вниз, в беснующуюся пучину. По счастливому стечению обстоятельств под рукой оказался спасительный  спасательный жилет. Одному аллаху известно, как он успел его надеть. Он ощущал себя баловнем судьбы.
Ледяная вода обжигало тело. Но не это было главное. Он видел, как неясный силуэт «Колибри» исчезал под водой, слышал крики захлёбывавшихся и тонущих. Увидев очертания лодки, Сева, что есть силы, поплыл к ней. Как ему удалось забраться в неё из этого водяного ада – отдельная история. Сколько он пролежал на дне плавсредства, намертво вцепившись в мокрые слани – неизвестно.  Когда дыхание немного выровнялось, потихоньку приподнял голову, сильно напоминавшую корабельную швабру. Рядом что-то шевельнулось. Человек. Баба! Повариха. Ни жива, ни мертва от страха. Бледная как смерть.
Качало неимоверно. В шлюпке оказались весла, фал, пробковые пояса и три комплекта неприкосновенного запаса с водой и едой, кусок сети с подборой*, брезент, фонарь и сигнальные ракеты. «Спасибо, боцману, позаботился. Он хоть деспот и зануда привередливый, но всё равно молодчина! – приговаривал слегка оклемавшийся бородач, налегая на вёсла,  - Как знать, жив ли толстяк сейчас? Зато нам жить можно. Пока. Вот только будут ли искать?  Это вряд ли. Кому надо? Никому. Рейс-то левый». Повариха молча отчерпывала воду обрезком пластиковой фляги, со страхом поглядывая на спутника.
Ветер не утихал. Несколько суток носило их по бешено скачущим волнам – всё смешалось, как в тумане.  Как ни всматривались бедолаги в горизонт, ни единой точки вокруг, от края до края, они так и не увидели. Бушующие водные просторы были однообразны и равнодушны, безбрежны и удручающе пустынны. Игнатыч стёр ладони до кровавых мозолей. Но разве можно таким манером одолеть даже спокойное море?
Когда солнечный диск в четвёртый или пятый раз скатился к горизонту, скитальцы увидели землю. Сначала думали, что это очередной мираж. Коллективная галлюцинация. Превозмогая боль в руках, Сева всю ночь грёб, что есть силы, пока нос шлюпки с тихим шуршанием не уткнулся в едва различимый в темноте пляж. На эмоции не хватило сил. Да и стоит ли считать спасением безлюдную ракушечную отмель, едва возвышающуюся над водой?
С огромным трудом совместными усилиями вытащили лодку подальше от волн. Истощенным горемыкам казалось, что это целая баржа.
- Куда же нас занесло? – размышлял Гололобов, едва отдышавшись, - Что это? Туркмения, или Иран? А может казахский берег? Ветер, поди, менялся. Или остров? Не понятно.
Он осторожно щупал кровяные мозоли на ладонях.
Безлунная ночь была на исходе. Мглистое небо  начало постепенно светлеть. Переутомление и холод сковывали тела, обоих познабливало. Есть не хотелось. Ища защиту от промозглого ветра, измученные бедолаги устроились на дне шлюпки. Закутавшись в брезент, они тесно прижались друг к другу, и, несмотря на холод и сырость, забылись тяжёлым тревожным сном. За всё время этих мытарств у Севы ни разу даже не мелькнула мысль о том, что рядом женщина. Не было уже в нём прежнего огня, иссякла молодецкая энергия. «Старею, похоже» - подумал он и тут же уснул.
На рассвете неимоверный шум заставил их очнуться от короткого, но хорошо подкрепившего силы забытья. Игнатыч выбрался из-под брезента и выглянул наружу поверх борта шлюпки. Перед его изумлённым взором развернулось грандиозное представление. Из морской пучины одна за другой внушительными торпедами почти вертикально вверх выскакивали громадные рыбины и с оглушительными всплесками падали обратно в воду. Вначале он на полном серьёзе подумал, что это испытание нового оружия. Зрелище было потрясающее. Следом поднялась Адель. Нехотя протерев и широко раскрыв свои заспанные, слегка раскосые глаза, она тоже замерла в удивлении. Оба как заворожённые смотрели на этот восхитительный танец шестиметровых белуг, скачущих по золотой дорожке, проложенной в неспокойном море всходящим из-за горизонта огненным светилом. Это жизнеутверждающее буйство сил природы производило неизгладимое впечатление. Так начался новый день, полный загадок и тревог.
Вскоре новоиспечённые робинзоны с нескрываемой радостью удостоверились, что это не остров, а  длинная коса. Она уходила от далекого обрывистого берега, острым серпом врезаясь в это проклятое море. Когда же, в конце концов, оно отпустит наших бедолаг, через край нахлебавшихся этого горько-солёного лиха?
Самодельные рюкзаки из обрывков дели* позволили взять с собой самое необходимое.
Целый день несчастным пришлось брести то по пояс в ледяной воде, то по песчаным дюнам, оставляя цепочку следов. По жизни Сева привык их скрывать и путать. Но теперь они могли помочь. Песок повсюду: шуршит в волосах, зудит в глазах, противно скрипит на зубах. С питьём приходится экономить. Запас воды на исходе. И вот, мыс, уже казавшийся бесконечным, упёрся в отвесную скалу. По обе стороны  высоченные обрывы, изобилующие пустотами, как швейцарский сыр, круто уходят в воду. Сплошные поражающие воображение бастионы и крепостные стены. Будто кто-то специально возвёл эти колоссальные укрепления, не позволяющие проникнуть вглубь суши. Только изредка кое-где белеет под седой шапкой могучего прибоя узкая полоса ракушечного пляжа. Волны без устали бьются в прибрежные раковины и каверны, образованные ими за долгие века и при этом издают странные звуки. Они напоминают то пение сирен, то ржание куланов, то плач полонянок, заключённых в огромные керамические амфоры. Гулкие голоса бесчисленных птиц отражаются от стен, сливаясь с рёвом ветра и шумом морских волн. Чайки, бакланы и стервятники изобилуют в небе. Последние, похоже, не без интереса приглядываются к двум измождённым фигурам, едва бредущим вдоль узкой береговой линии. Долго ли им ждать вожделенной пирушки?
Отгоняя от себя мрачные мысли, Гололобов молча оценивал ситуацию. Скалы абсолютно неприступны. Попытаться выбраться на материк можно лишь через пещеры. Другого выхода, по всей видимости, нет!
Под ногами что-то белело. Камень, или кость – не понятно. Он разгрёб израненными руками мокрый песок вперемешку с ракушечной массой, и с  усилием вытащил тяжёлый гладкий предмет. Обмыл в воде и стал внимательно рассматривать. Это был зуб. Похож на клык крокодила, но таких размеров, как если бы его владелец был габаритами с добрый паровоз. «Клык тираннозавра? – рассуждал бородач, - Ничего себе, находочка! Жаль только, что сейчас чуток не до неё». Сколько себя помнил, Всеволод всегда был пытлив и любознателен. Движимый неистребимой романтикой поиска, он обожал странствия и умел разглядеть интересное и уникальное в, казалось бы, совершенно обыденных вещах.
Несмотря на все прежние испытания и совершенно невообразимые предстоящие трудности, бородач не в силах был расстаться с такой большой редкостью и сунул её за пазуху. Ощутив при этом холод на груди, он зябко поёжился.  Оглянулся назад и, спрятавшись от ветра и солёных брызг за обломком скалы, стал поджидать отставшую спутницу.
Прибой оглушительным эхом отражался от крутой стены каменистого берега. Рядом  посыпались камни. Мужчина, задрав голову, посмотрел наверх. Высоко над ним, над обилием птиц, каскадами сидящих на уступах скал и реявших в воздушном потоке, на самой кромке каменистых гребней, резво скакали архары.
Подошла прихрамывающая повариха. Обессиленная, села рядом. Спросила равнодушно:
- Что это за дыры там чернеют?
- Пещеры. Много пещер.
- Откуда они тут взялись?
- Ещё с тех самых пор, когда на нашей планете было вдоволь воды.
Перед штурмом вертикали решили передохнуть.
Адель без конца думала о своём спутнике: «Взгляд острый, хитрый. Глубоко посаженные бегающие чёрные глазки. Это он. Хоть и изменился очень, постарел. И оброс сильно. Бороду огромную отпустил. Никаких сомнений, он!- до неё дошло в то время, когда он грёб на шлюпке, - И имя совпадает.  Всеволод.  Ну да, дядя Сева!».
Он оказался тем самым, первым в её жизни мужчиной. Адель в который раз вспоминала, как она, двенадцатилетняя дурочка, сама его спровоцировала. Кокетничала, бесстыжая, с маминым сожителем. Воображала себя взрослой. Влюбилась впервые в жизни. Вот он и соблазнился. Попользовался ребёнком, красавчик, а потом внезапно удрал. Она на всю жизнь осталась бездетной. И всё мечтала отомстить. Держала на него зуб. Зуб за пазухой.
Он приготовил верёвку и объяснил женщине, что надо делать. Двигаясь по уступу стены боком, как краб, достиг входа в пещеру. Бросил напарнице страховочный конец и втащил её в грот. Под его сводом шипение пенящихся волн многократно усилилось. Энергично подтягиваясь на руках, Игнатыч двинулся в черноту узкого проёма.  Шипение стало громче. Внезапно будто тяжелая дубинка ударила его в плечо. Он невольно вскрикнул, почувствовав острую боль. Змея толщиной с руку бурой пятнистой лентой скользнула из расщелины и, тяжело шлепнувшись на пол, стремительно поползла прочь, выбрасывая вперёд свою шишковатую голову с кошачьими глазами. «Гюрза», - еле выдохнул Сева.  Его лоб покрылся мелким бисером, - Как же я о ней не подумал? Ведь сколько раз встречался в Средней Азии и не одну изловил!».
Побледневшая Адель, затаив дыхание, что есть силы, прижалась к противоположной стене, с ужасом глядя на опасную рептилию. Ударом ноги Гололобов сбросил гадину вниз, к морскому прибою.  Шипение почти прекратилось.
Верёвкой от сеточной подборы он быстро перетянул руку и принялся энергично отсасывать яд из ранки.  Девушка дрожала и тихо всхлипывала.
- Вперёд, нельзя терять время! – скомандовал Гололобов и решительно шагнул  под узкий мрачный свод, - Двигайся за мной на ощупь. Привыкай к темноте. Фонарь экономим, включаем только в крайнем случае!
Это была наклонная, либо отвесная труба, ведущая вверх. В нижнем отделе не слишком широкий лаз позволял карабкаться, опираясь о края этого внушительного «дымохода».  Но потом полость расширилась, и её пришлось кратковременно осветить. Она представляла собой каменный мешок, величиной с солидный храм. Справа виднелись уступы, ведущие круто вверх и открывающие боковой, более пологий ход. По счастью стены подземелья оказались влажными и, облизывая их, можно было, наконец, утолить нестерпимую жажду.
Когда невольные спелеологи выбрались на новый уровень, начал действовать яд. Жгучая боль распространилась на всю руку, кожа на ней опухла и онемела. Любое движение приносило страдания. Во  рту пересохло. Кружилась голова. Всеволода сильно шатало от слабости, он едва сдерживал стоны. Началась одышка. К горлу подкатывала  тошнота.
Некоторое время они двигались молча. Лишь слышно было в полной темноте тяжёлое и неровное дыхание спутника.
Неожиданно Адель споткнулась обо что-то острое, упала на колени и вскрикнула в испуге. Сева включил фонарь. Тот светил из последних сил. Под ней лежал человеческий скелет. Она закрыла рот, чтобы заглушить жалкое подобие истерического визга. На костях конечностей огромными браслетами красовались железные кандалы, соединённые массивной цепью. Металл был покрыт толстым слоем ржавчины.
- Не бойся, это дела давно минувших дней,- прохрипел задыхающийся бородач. В его голосе уже не было прежнего оптимизма.
В тягостном молчании прошло ещё какое-то время. Скалолазание в сыром беспросветном мраке отнимало последние силы. Идти дальше он не мог.
*
Он очнулся от женского плача.
- Дядя Сева, это же я, ваша Адель! Султанова. Неужели не узнали?
- Точно! Фергана. Султанова – была её фамилия. Как же я сразу не догадался, что это она? Да разве её сейчас узнаешь? Она же подростком была. Столько лет прошло!
Мысли путались. Головокружение усилилось. Гололобов почувствовал, что из носа потекла кровь. Он не стал её вытирать, ему было безразлично.
Он вспомнил, и море удовольствий, и что убежал тогда подобру-поздорову, чудом спасшись от, казалось бы, неминуемой расправы. В этом ему всегда везло. Или почти всегда. Были, конечно, исключения. Один раз он крутил поочерёдно сразу с тремя подружками, снимавшими комнату у одной старухи. Умудрился довольно долго водить их за нос, соблюдая причудливый график свиданий. Рисковал, конечно, но такая уж натура. Ведь, без авантюр жизнь скучна и не интересна. Короче, изловили его в один прекрасный момент.  Глухой ночью. Собравшись вчетвером, навалились внезапно, скрутили по рукам и ногам. Хозяйка была у них заводилой. Старая  ведьма. Расшерудили керогаз на полную катушку, спустили  брюки и… Откуда силы взялись? Рванулся из последних своих физических возможностей и, срывая тугие вязки, ужом выскользнул из цепких бабьих когтей. Всё молча. Голосить было стыдно, да и не безопасно. Едва улизнул тогда от самосуда и жестокого линчевания.
Много на его веку случалось таких пикантных историй. Все и не упомнишь. А сколько было сил, нерастраченной энергии, сколько бодрости и юношеского задора! Но любовь-морковь и всякие там страсти с мелодрамами его совсем не привлекали. Севе всегда легко удавалось благополучно избегать подобные напасти. Он снова и снова вспоминал свою буйную молодость. Его взбадривал полузабытый дух беспечного бродяжничества. И это сейчас помогало немного приглушить боль и умерить ужасные телесные страдания.
Как же хороша была вольная жизнь! Кто-то там внушал: «Самое ценное для человека – это добродетельная жена». Плевал я на всех этих умников. Свобода превыше всего. Свобода от всего. Море удовольствий. Хотя свобода – понятие относительное. Пришлось даже быть одно время информатором у гэбэшников. В таёжных странствиях, в составе  геологоразведочной экспедиции. Их там было трое и все друг за другом следили. Сказать по правде, одним эпизодом это не кончилось.  Ясное дело, из лап «конторы» при жизни не вырвешься. Как-то даже обидная кличка прилепилась: «гороховое пальто». Пришлось немало повозиться, чтобы от неё избавиться. Сменить, как говорится, адреса, явки и пароли. Что-что, а  уж следы заметать его учить не надо. В этом он дока.
- Дядя Сева, ты бредишь, тебе надо уснуть, чтобы набраться сил!
Он был весь охвачен огнём. Озноб, переходящий в невыносимые судороги, сковывающие всё тело, не отпускал ни на минуту.
Несчастный вдруг вспомнил, что хотел умереть во сне, правда, не ожидал, что придётся так скоро. «Да, она права, надо уснуть, - устало подумал он, - Надо. Надо же, Адель здесь. Столько лет! Невероятно! Но факт. Не хочется, но надо. Всегда делал только то, что хочется. И никогда – что надо». Дух вольного бродяжничества был всё ещё жив в нём. В голове мутилось. Мысли путались. Они превращались в звуки и многократно повторялись, как дразнящее эхо. Девушка наклонилась к нему. Её лицо медленно двинулось в сторону, поплыло, завертелось всё быстрее и быстрее, превратившись в неясный, мутный вихрь, как волчок, любимая игрушка его трудного детства. Правда, у него никогда не было игрушек. Так же как и родителей. Волчок принадлежал внуку директора детского дома. Как все пацаны на него смотрели! Сознание Гололобова постепенно затуманилось, наполняясь обрывками воспоминаний вперемежку со странными видениями.
Перед его воспалёнными, невидящими глазами вдруг возник ночной вагон. Последний трамвай. Лязгая и громыхая на рельсах, он рассыпал в темноте снопы искр из-под дуги. Окна тускло освещены. Салон совершенно пуст. Второй номер, идущий до мясокомбината. Он едва успел вскочить на подножку, как двери за ним с лязгом сомкнулись. Сева вздрогнул от скрежещущего металлического голоса, вырвавшегося из динамика над самым его ухом: «На мясо!».
*
Когда Адель вернулась, ей уже на расстоянии стало жутко. То, что она услышала, не предвещало ничего хорошего, хотя о хорошем уже давно было начисто забыто. Звуки дыхания, шумного, клокочущего, то утихали, то вновь усиливались. Это был финальный аккорд борьбы жизни и смерти. Казалось, что беспросветный мрак уже решал кто победит в этой отчаянной схватке. Она дрожащими руками включила драгоценный фонарик и замирающим лучиком осветила его лицо. Вид и без того не блещущего  красотой бородача был ужасен.  Кровавые потёки  на лице. Желтые глаза закатились под покрытый испариной лоб. Зрачки бессмысленно блуждали. Ужасный, сплошь в обширных багровых пятнах, отёк с плеча перешёл на грудь и шею. Игнатыч задыхался. Свет в фонаре медленно затухал. Торжествующая тьма опять завладела всем вокруг.
- Во что бы то ни стало надо выбраться наружу, - упорно внушала себе Адель. Когда она вернулась после очередного безрезультатного поиска выхода, её пронзила наступившая тишина. Его дыхания не было слышно. Руки были уже холодные. Шея и грудь едва сохраняли тающее тепло. Жизнь покинуло бренное тело вечного скитальца.
Она хотела устроить подобие погребения, но оказавшихся ей по силу камней было очень мало. И в полнейшей тьме сделать это было нелегко.
- Да, тут не скажешь: «Земля ему пухом! - с горькой усмешкой подумала Адель и тут же добавила с равнодушной усталостью, - Наверное, он это заслужил. И кому была нужна его дурная романтика?
Она нащупала у него на груди что- твёрдое и взяла  с собой. Это был зуб динозавра. Адель положила его за пазуху.
Такая вот история. Как известно, истории, в отличие от сказок, обычно кончаются весьма печально.
*
Но, как оказалось, это был ещё не конец. Смерть догнала одного беглеца. Но, ведь в другом-то жизнь продолжалась! Надо как-то выбираться из этого жуткого склепа. Надо-то надо, но как?
Через некоторое время каждая новая мысль Адели стала сопровождаться лёгким свечением и это немного помогало ориентироваться во мраке. Появились какие-то необычные, сверхъестественные возможности. Её пальцы начали ощущать препятствия на расстоянии. Она научилась останавливаться в шаге от опасности.  И эта способность, приобретённая после бесчисленных ударов, падений и ушибов, не раз спасала ей жизнь. Непрерывно борясь с сырым, промозглым холодом, Адель ни на минуту не теряла присутствия духа. Упорно не желая разделить печальную участь своего несчастного спутника, она беспрерывно шла, ползла, карабкалась, продиралась, буквально просачивалась по миллиметру сквозь циклопические нагромождения невидимых  камней и глыб. Искала вожделенный выход из этого ада. Разговаривала сама с собой.  Много раз ей являлись видения. Она подолгу беседовала по душам то с новопреставленным рабом божиим Всеволодом, то с почтенным Сулейманом, в оковах брошенным по приказу главного визиря падишаха в бездонный колодец не одну сотню лет тому назад. Каждый из них по-своему ободрял её и вселял уверенность в себе и надежду на спасение. Изредка, чувствуя, что последние силы покидают её, она забывалась в тревожном сне.
Неясный гул заставил её очнуться. Странный ореол, казалось, исходящий от вытянутых вперёд рук, позволял вовремя остановиться, не коснувшись каменной преграды. Свой свет! Она ощущала каждую складку низких сводов, стен и колонн. Её пальцы на расстоянии различали мельчайшие детали. Что-то двигалось по стене, поднимаясь от пола всё выше и выше.
Какие-то зловещие твари, окружали её. Опять видение? Она схватила ладонью одного. Нет, это не глюк. В руке оказался крупный паук. Никаких эмоций. Адель аккуратно и совершенно спокойно приложила ошарашенное членистоногое обратно к стене, и оно с присущим ему упорством продолжило своё начатое восхождение. Вот оно что!
Пауки, большие и маленькие, как по чьей-то команде, один за другим, бойко ползли строго вверх, по стенам подземелья и суетливо прятались под потолком, если можно так назвать хаотичное нагромождение камней и обломков скал.
«К чему бы всё это?» - мелькнул в отупевшей от усталого равнодушия голове праздный вопрос и тут же забылся, не дожидаясь бесполезного ответа.
Шум. Опять какой-то шум. Её уже давно ничего не пугало. «Ну а  это что бы значило?» - с усталым равнодушием вполголоса бормотала она. Сначала с тревожным вкрадчивым шипением, а затем со всё нарастающим многоголосым гомоном и, наконец, страшным грохотом, откуда-то сверху на неё хлынули невидимые потоки бурлящих вод. Было странно, но от них отступало измучившее чувство холода. Эти струи были теплы и парили. «Море удовольствий» - не совсем кстати вспомнилось присловье бородача. Влажность воздуха поднялась вплоть до осязаемости.
Вскоре Адель уже плавала в водовороте, потеряв последнюю надежу нащупать под ногами хоть какую-то точку опоры и, ломая ногти, цеплялась за неровности каменных стен. « Вот почему они стремились подняться как можно выше» - пришёл в голову запоздалый ответ. Откуда же ей, в отличие от местных пауков, было знать, что поздней весной здесь нередко случаются частые и обильные ливни?
*
Спустя вечность, или неделю Адель выбралась на поверхность.  Живая. Но какой вид она имела…  Вряд ли кто из знакомых мог бы её узнать. Это было измождённое и изодранное подобие человека.  Движущаяся мумия в жалких грязных лохмотьях и странной котомкой за спиной. 
Яркий солнечный свет полностью лишил её зрения и она больше суток очень болезненно к нему адаптировалась. К  тому же её постоянно душили жестокие приступы мучительного кашля. Казалось,  что от него все внутренности вот-вот вывернутся наизнанку. Озноб и все изнурительные испытания холодом вдруг сменились мучительной жарой, обрушившейся с беспощадных  знойных небес.  Укрыться от солнца негде. Вокруг ни единого кустика со спасительной тенью. Хоть снова под землю лезь.
Шум. Опять какой-то шум. Теперь уже новый. Будто снова вернулись пещерные глюки. На этот раз - слуховые. Шум угрожающе нарастал,  от него сильно звенело в ушах и шевелились волосы, сосульками свисавшие с изодранной головы. Когда она повернулась на звук и увидела низко летящий вертолёт, подумала: «Хорошо, что сигнальный патрон не выбросила!». Впереди её ждало море удовольствий.
 
* Ют – кормовая часть судна.
* Подбора – верёвка, на которую насаживается сеть.
*Дель – частая рыболовная сеть.