Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? —
		Весна плыла высоко в синеве.
		На глухую улицу в полночь вышли
		Веселые девушки. Было — две.
		Но Третий за ними — за ними следом
		Мелькал, неслышный, в луче фонаря.
		Он был неведом… одной неведом:
		Ей казалось… казалось, близка заря.
		Но синей и синее полночь мерцала,
		Тая, млея, сгорая полношумной весной.
		И одна сказала… «Ты слышишь? — сказала. —
		О, как страшно, подруга… быть с тобой».
		И была эта девушка в белом… в белом,
		А другая — в черном… Твоя ли дочь?
		И одна — дрожала слабеньким телом,
		А другая — смеялась, бежала в ночь…
		Ты слышишь, господи? Сжалься! О, сжалься!
		Другая, смеясь, убежала прочь…
		И на улице мертвой, пустынной остались…
		Остались… Третий, она и ночь.
		Но, казалось, близко… Казалось, близко
		Трепетно бродит, чуть белеет заря…
		Но синий полог упал так низко
		И задернул последний свет фонаря.
		Был синий полог. Был сумрак долог.
		И ночь прошла мимо них, пьяна.
		И когда в траве заблестел осколок,
		Она осталась совсем одна.
		И первых лучей протянулись нити,
		И слабые руки схватили нить…
		Но уж город, гудя чредою событий,
		Где-то там, далеко, начал жить…
		Был любовный напиток — в красной пачке кредиток,
		И заря испугалась. Но рукою Судьбы
		Кто-то городу дал непомерный избыток,
		И отравленной пыли полетели столбы.
		Подходили соседи и шептались докучно.
		Дымно-сизый старик оперся? на костыль —
		И кругом стало душно… А в полях однозвучно
		Хохотал Невидимка — и разбрасывал пыль.
		В этом огненном смерче обняла она крепче
		Пыльно-грязной земли раскаленную печь…
		Боже правый! Соделай, чтобы твердь стала легче!
		Отврати твой разящий и карающий меч!
		И откликнулось небо: среди пыли и давки
		Появился архангел с убеленной рукой:
		Всем казалось — он вышел из маленькой лавки,
		И казалось, что был он — перепачкан мукой…
		Но уж твердь разрывало. И земля отдыхала.
		Под дождем умолкала песня дальних колес…
		И толпа грохотала. И гроза хохотала.
		Ангел белую девушку в дом свой унес.