Открыт паноптикум печальный
		Один, другой и третий год.
		Толпою пьяной и нахальной
		Спешим… В гробу царица ждет.
		Она лежит в гробу стеклянном,
		И не мертва и не жива,
		А люди шепчут неустанно
		О ней бесстыдные слова.
		Она раскинулась лениво —
		Навек забыть, навек уснуть…
		Змея легко, неторопливо
		Ей жалит восковую грудь…
		Я сам, позорный и продажный,
		С кругами синими у глаз,
		Пришел взглянуть на профиль важный,
		На воск, открытый напоказ…
		Тебя рассматривает каждый,
		Но, если б гроб твой не был пуст,
		Я услыхал бы не однажды
		Надменный вздох истлевших уст:
		«Кадите мне. Цветы рассыпьте.
		Я в незапамятных веках
		Была царицею в Египте.
		Теперь — я воск. Я тлен. Я прах». —
		«Царица! Я пленен тобою!
		Я был в Египте лишь рабом,
		А ныне суждено судьбою
		Мне быть поэтом и царем!
		Ты видишь ли теперь из гроба,
		Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
		Что я и Цезарь — будем оба
		В веках равны перед судьбой?»
		Замолк. Смотрю. Она не слышит.
		Но грудь колышется едва
		И за прозрачной тканью дышит…
		И слышу тихие слова:
		«Тогда я исторгала грозы.
		Теперь исторгну жгучей всех
		У пьяного поэта — слезы,
		У пьяной проститутки — смех».