Малина...

Мы стоим по разные стороны окна и передаем жестами и мимикой все, что не успели сказать словами. Ты показываешь, как мы собирали ягоды и обещаешь, что сваришь мне варенье из спасенной в запущенном палисаднике малины. Улыбаемся и грустим – до следующей встречи могут пройти как дни, так и недели – в зависимости от наших возможностей.

Проходящий мимо мужчина нарушает интимность момента и опускает окно. Оказавшись без преграды мы теряемся… и вдруг ты протягиваешь мне ладонь. Ярко-красная сочная ягода переливается на солнце и я на расстоянии чувствую ее тонкий аромат, такой знакомый и любимый на твоих губах.

А еще малина пахнет розами, теми темными большими розами, что ты мне даришь при встречах, не обращая внимания на досадливые взгляды прохожих.

Вытягиваюсь из окна, наши руки дрожат в прощальном касании и ягода перекатывается в мою ладошку. Перекатывается, покачиваясь в попытке упасть и я быстро и осторожно сжимаю пальцы, чтоб не раздавить и не дать укатиться маленькому кусочку нашего летнего счастья.

Под ритмичный перестук двинувшегося поезда я пристраиваю ягоду в стакан, забираюсь на верхнюю полку и достаю книгу . Мое место позволяет смотреть, что пробегает за окном, дает возможность спокойно почитать, а если повезет – то спокойно слушать музыку , закинутую на плеер.

Повезет – в зависимости от того, кто соседи.

В прошлый раз были студенты, отправившиеся на каникулы в твой город. К моим соседям по купе пришли друзья и веселье продолжалось до утра. Я помню, как пришлось буквально выползать на перрон и под твоим насмешливым взглядом встряхивать с себя недосып, одновременно пытаясь избавиться от набившегося в голову резко-кислого запаха дешевого пива и сушеной рыбы, вспотевших молодых тел и соответствующей общему амбре обуви.

Чтоб не так проблемно было все это переносить и понимая, что выспаться все равно не дадут, пришлось добровольно-принудительно принять участие в общем веселье. Пришлось, особенно когда в руки решительно , не спрашивая, всучили пластиковый стакан и щепку чего-то рыбно-сушеного. Кислый напиток вызывает спазм в горле и я пытаюсь зажевать его рыбой. Сухая щепка не поддается зубам, приходится ее практически сосать и во рту становится невозможно солено. Запиваю очередным глотком пива и , поблагодарив еле шевелящимся от соли языком, заворачиваюсь с головой в одеяло. Ну почему в поездах такое белье? Чувство, что его специально не сушат, а доводят до состояния легкой сырости и упаковывают , консервируя затхлость и казенность.

Студенты по очереди выскакивают в тамбур и возвращаются , принося с собой амбре никотина разных марок с вкраплениями сладковато-тягучих ноток травки. Становится шумнее и мне приходится сбегать к проводнице и проситься посидеть у нее хотя бы до утра.

В этот раз я пока в одиночестве еду целую станцию и думаю, кто же будет моими нынешними соседями. Кажется, повезло – в купе заходит семейная пара средних лет с дочкой-подростком. Быстро поприветствовав и вставляя наушники от плеера, я продолжаю читать.

Пара долго и шумно расставляет вещи, по очереди ходят в туалет переодеться – почему то у людей старшего поколения принято , что в поезде, как дома, надо натянуть халат и растянутые треники. Оглядываю сей натюрморт, хмыкаю, глядя, как мамаша накручивает бигуди (да-да, именно в поезде это нормально), переглядываюсь с девчонкой и вместе тихонько прыскаем от ситуации. Я пытаюсь читать дальше, но…

Началась вторая часть мерлезонского балета – ужин! Из необъятной сумки достаются кульки и пакетики, банки и бутылки. Нарезанный заранее и любовно завернутый хлеб, видимо очень заранее заготовленный, заявляет миру , что сделан из дрожжей и невольно я вспоминаю студенческое пиво. Набежавшую кислую слюну спугивают огурчики – свежие, пупырчатые, с запахом морской свежести,- и чесночная колбаса, судя по всему сделанная из одного чеснока. От неожиданной рези закрываю глаза , но понимаю, что сейчас будет тот самый момент, когда на свет появится она – королева долгих путей.

В фольге, в полотенце, в пакете, просто в газете. Вареная, жареная, копченая. Сегодняшняя или позавчерашняя. Сочная, пережаренная, маринованная, просто отваренная на скорую руку. Домашняя, столовская, приобретенная в ближайшем гриль-ларьке. Вызывающая обильное слюнотечение и тревожные будильнички в желудке. Она. КУРИЦА! К ней обязательно прикладывается рулончик туалетной бумаги заместо салфеток и бутылка недорогой и уже теплой водки.

Соседка запросто дергает меня за рукав и приглашает присоединиться. На мои попытки отнекаться, с чувством явного превосходства, маскируемого под материнскую заботу, все таки стаскивает с полки и со словами: "да ладно, знаю я вас, студентов. Вы же завсегда голодные, так что не стесняйся, с нас не убудет, смотри, какая тощая" и буквально всовывает в руки куриную ногу и бутер с колбасой.

Муженек, заискивающе поглядывая на свою половину, тихонько намекает, что не мешало бы и сполоснуть такую вкуснятину. На стол водружаются неизменные пластиковые стаканчики, в которые набулькивается водка, для девчонки – сок. Пытаюсь отказаться и парочка шумно начинает возмущаться – а за знакомство, а чтоб дорога была гладкая, а за здоровьице. Все-таки мой мягкий характер меня в очередной раз подводит, подношу стакан ко рту и быстро глотаю горькую сивушную жидкость. Горячей волной обжигает горло и я с тоской и некоторой благодарностью вспоминая студентов и их пиво – хоть не так тошно было. Быстро впиваюсь зубами в курицу и блаженно мычу – самое то! Сочная и поджаристая, наполняет рот вкусом душевно и с опытом приготовленного , перебивая тошнотворный водочный ожог. Становится намного легче и от второго стакана я уже более решительно отказываюсь, делая вид, что очень сильно увлекаюсь едой.

Через некоторое время, размякнув от сытости и легкого опьянения, я благодушно наблюдаю за тем, как подвыпившая парочка неторопливо ведет беседу о домашних делах, а прошедшей поездке к родственникам.

Раскрасневшийся мужичек, размахивая руками, рассказывает о рыбалке и о том , сколько там было выпито тещиной ягодной наливки. Его половина сама с собой обсуждает, какие еще запасы надо приготовить, какие соления-варения закрутить. В тесном душном купе уже не витает, а четко стоит смесь пота, спирта и еды, с периодически пробивающимся ароматом духов, которыми столь щедро облилась девочка.

Чувствую, что голова тяжелеет и начинает кружиться. Под предлогом покурить, выползаю в тамбур и достаю сигареты. Пока не прикуриваю, пытаюсь отдышаться воздухом из – о, счастье! – приоткрытого окна. Практически высовываю голову в окно и с наслаждением ловлю встречный ветер.

Мы проезжаем мимо лугов, и в вечерней прохладе удушающе-сладкий запах недавно скошенной травы ударяет в голову, напоминая, как буквально вчера мы с тобой проезжали на великах по подобному лугу, а потом долго лежали в траве, переплетая пальцы рук и наслаждаясь тишиной , вкусом летнего луга и безграничным счастьем быть рядом друг с другом.

Чувствуя нарастающее возбуждение, я возвращаюсь в тамбур и закуриваю. Серо-голубой дым легким облачком поднимается к потолку и пытается выскользнуть в окно, утекая в даль… туда, где ты… и я жалею, что я не он и не могу прямо сейчас вернуться в твои теплые объятия. Неожиданная горечь и горячее прикосновение к губам … Оказывается, докуриваю почти до фильтра…

Вернувшись в купе, невольно морщу нос - все то же , но с добавлением крема, которым соседка щедро мажет лицо и кислым запашком носков соседа. Забираюсь на свою полку, пытаясь не дышать сыростью белья и вдруг…

Резко-свежий, знакомый, любимый… Открываю глаза и вижу забытый и упавший прямо к лицу стаканчик с ягодой. Плотно прикладываю стаканчик к лицу и дышу ароматом нашей с тобой любви… Накатывает – и война с крапивой, забившей кусты малины, и редкие, но спасенные нами ягоды, и как ели ягоды с куста, и как слизывали сладкий сок с губ, отчего поцелуи становились все дольше и терпче… Незаметно ягода скатывается прямо к губам и я ловлю ее на язык. Сочный пузырик лопается во рту и ноздри щекочет медовый аромат, перебивая все «прелести» вынужденного соседства. Свежесть ягодного вкуса сопровождает меня в сон и последней мыслью было: «а ты действительно сваришь мне варенье?»