Дядю Мишу Александр Викторович узнал сразу. Тот стоял у стойки и пил пиво. Сидя за столиком на некотором отдалении и наблюдая за ним со стороны, Александр Викторович был уверен в том, что не обознался. Да, это был тот самый Дядя Миша, бывший сосед. И пиво он пил точно так, как тогда, много лет назад: брал щепотку соли, аккуратно выкладывал её на край бортика кружки и слизывал вместе с пивом, при этом закрывая блаженно глаза.
Тот самый дядя Миша, только заметно постаревший, ссохшийся, измельчавший. Впрочем, он и тогда не отличался атлетическим телосложением, хотя Александру Викторовичу, в то время просто Сашке, мальцу лет пяти-шести, он казался сильным и грозным. Давно это было. Более сорока лет назад.
Сашка рос безотцовщиной. Жили они вдвоём с мамой в доме барачного типа на рабочей окраине провинциального городка, которую называли Сахалином из-за оторванности от основной части города. У каждой из четырёх семей, занимающих барак, были небольшие наделы земли в виде огородов, ограждённых штакетником. Между огородами пролегали тропинки, вымощенные кирпичной крошкой, ведущие к хозяйственным постройкам.
Жители окраины были разными, в основном по-соседски доброжелательными. Лишь дядя Миша жил особняком, дружбы ни с кем не водил, всё его увлечение было – огород. Ранним летом – клубника, позже – помидоры и картофель. Вишни, сливы, яблони… Разводил кур, индюков, уток. Хозяйственный был, одним словом. Или как за глаза называли его люди – куркуль. Его жена и дети были под стать ему.
Дядя Миша не отличался богатырским сложением, но скандалистом был знатным. Его визгливый, вечно чем-то недовольный голос часто слышен был на другом конце улицы. О таких люди говорят – мал клоп, да вонюч.
Ещё дядю Мишу отличала патологическая ревность и жадность к своему урожаю. Упаси бог он заметит, что кто-то из мальчишек сорвёт яблоко или вишенку, свисающую за его ограду. Если такому «воришке» удавалось убежать, то считай – повезло. Иначе затрещин и тумаков было не избежать.
Пацаны тоже в долгу не оставались. То втихаря выльют в огород ведро нечистот из выгребной ямы, то камней набросают, то запрут болтом с гайкой курятник, да ещё и резьбу на конце болта расклепают.
Сашка старался сильно не досаждать дяде Мише. Не то, чтобы он был тихоней, но всё же дразнить ближайшего соседа было как-то неловко. Тем не менее, тумаков от дяди Миши ему, как и остальным мальчишкам, доставалось не мало.
Однажды ранней весной, когда началось бурное таяние снега, огороды сахалинцев начала заполнять талая вода. Наделы были расположены под небольшим уклоном, и на многих из них вода не задерживалась, уходя к соседям. Сашкин огород был в ряду предпоследним, дяди Миши – последним, нижним. Далее – небольшой луг и за ним пруд.
Тропинка между их огородами, вымощенная битым кирпичом, стала своего рода дамбой, препятствующей поступлению воды во владения дяди Миши. Сашкин же огород превратился в рукотворное озеро, вода в котором высохнет в лучшем случае к середине мая. Мама сетовала на то, что не успеет ничего ни посадить, ни посеять, хотела даже нанимать ассенизационную машину для откачки воды. Да всё ей было некогда заниматься этим: работала на двух работах.
И тогда шестилетний Сашка решил помочь матери. Взял в сарае лопату и, с трудом вгрызаясь в утрамбованный битый кирпич, приступил к мелиорационным работам, прокапывая дренажную канавку из своего огорода в огород дяди Миши.
Закончил он сей титанический труд во второй половине дня, как раз к концу смены на заводе. Вода с весёлым журчанием бежала по вновь созданному каналу через тропинку в огород дяди Миши, а далее, вдоль забора, на луг.
Сашка стоял, устало опёршись на лопату, и зачарованно смотрел на маленькие буруны живо бегущего ручейка. Вдруг кто-то больно схватил его за локоть.
- Ах ты, сукин сын, паршивец безродный! Ты что это натворил? – дядя Миша от злости плевался слюной, его лицо перекосила злоба.
- Дядя Миша, вода ведь почти не попадает в Ваш огород, она уходит по канавке вдоль забора.
- Ты мне ещё указывать будешь, сопляк! Сами вы - голь перекатная, так и меня решили по миру пустить? – с этими словами дядя Миша отвесил мальчишке увесистую затрещину.
- Да я… Я всего лишь воду убрать… - всхлипнул Сашка.
- А ну, дай сюда! – дядя Миша вырвал из Сашкиных рук лопату и что было сил грохнул ею о перекладину забора. Затем разломившуюся лопату зашвырнул на покрытый ноздреватым снегом пустырь.
- Пошёл вон отсюда, голытьба, а то в другой раз прибью! – развернув Сашку, дядя Миша больно поддал ему сапогом ниже спины. Тот не устоял на ногах, упал лицом в грязь, оцарапав при этом ладони и локти. Дядя Миша добавил ещё один пинок сапогом, и Сашка пулей перескочил через забор в свой огород.
Обида и бессильная злость захлестнули Саньку. Слёзы ручьём потекли по испачканному лицу, оставляя светлые бороздки.
- Гад, фашист! – в сердцах выкрикнул Сашка. – Я вырасту, и убью тебя, дядя Миша! Вот погоди, я вырасту! И убью! Убью!
Дядя Миша поднял кусок битого кирпича и, что было силы, запустил им в мальчишку. Сашку увернулся, но бровь камень всё же рассёк.
Дома Сашка наврал матери, что подрался с мальчиками из другого квартала, а лопату сломал, когда копал канавку.
Через год Сашкина мама получила приглашение на работу в большой город, и они переселились жить в другой конец страны…
И вот, по прошествии почти сорока лет, волею судьбы Сашка, а ныне Александр Викторович, оказался в том самом провинциальном городке, где за это время почти ничего не изменилось. И надо же такому случиться, что в первый же день, да такая встреча!
Дядя Миша допил пиво и направился пешком через запущенный, густо поросший парк, в сторону Сахалина. Александр Викторович пошёл следом. Парк был безлюден, и где-то в середине его, в самых зарослях, где едва приметна была единственная тропка, Александр окликнул:
- Дядя Миша!
Тот вздрогнул от неожиданности, резко развернулся, с испугом глядя на преследователя, готовый в любую секунду бежать в густой кустарник.
- Привет, дядя Миша. Не узнаёшь?
- Нннет, - ответил он дрожащим голосом, подслеповато щурясь и предчувствуя что-то недоброе.
- Я - Сашка, бывший Ваш сосед. Припоминаете? – Александр Викторович указал пальцем на разделённую шрамом надвое бровь.
- Сашка… Сашенька, неужели это ты? Боже мой, как вырос, как возмужал! - фальшиво улыбаясь, дядя Миша разыгрывал восторг и радость от встречи.
- Вырос… Возмужал… А Вы всё такой же задохлик, дядя Миша. И, наверное, остались таким же подлецом, как и прежде. А помните, как я Вам пообещал, что когда вырасту, то убью Вас?
- Что ты, Сашенька, что ты!? Это ж когда было. И я дураком был, и ты глупым мальчишкой…
- Может я и был глупым мальчишкой, а вот ты был дураком, жадной и жестокой тварью, при этом, заметь – взрослой тварью. И, по-моему, пришло время ответить тебе за все твои пакости. Как думаешь, дядя Миша?
- Санька, да я же… да вы же, мальчишки, мне весь урожай…
Дядя Миша вдруг как-то обмяк и начал заваливаться на бок.
- Эй, дядь Миш, ты что? Ты дурку то не включай, здесь тебе не цирк, - заволновался Александр Викторович, стараясь поддерживать падающего дядю Мишу.
Вскоре Александр понял, что дядя Миша не шутит, что у него сердечный приступ. На беду место в запущенном парке было безлюдным, позвать на помощь было некого. Чуть вдалеке слышна была большая улица, но оставлять беспомощного человека и бежать туда за помощью Александр Викторович не мог.
Пошарив по своим карманам и не найдя носового платка, Александр выругался, с треском оторвал от своей сорочки большой клок, разделил его надвое и, прижав одним клочком ввалившийся язык дяди Миши, вытащил его наружу. Другой клочок сорочки Александр Викторович накинул ему на рот и приступил к искусственному дыханию с закрытым массажем сердца. Александр даже не предполагал, до чего же тяжело и неудобно проделывать это в одиночку.
После нескольких минут титанических усилий весь взмокший Александр Викторович облегчённо вздохнул, заметив дыхание дяди Миши и его сердцебиение.
Он тут же поднял дядю Мишу на руки и понёс сквозь заросли старого парка к оживлённой улице, где усадил на скамейку и попросил прохожих вызвать скорую помощь.
Александр со стороны проследил, как дядю Мишу погрузили в машину скорой помощи и устало побрёл к гостинице.
«Хорошо всё-таки, что он такой задохлик. Иначе я мог бы и не донести его», - усмехнулся Александр Викторович.
Парадокс души человеческой: минуту назад горишь ненавистью, а потом... бросаешься помогать этому предмету своей злости))) Вполне понятно и жизненно. И у меня такое было))))) Очень ненавидела одну склочную истеричную тетку. А в результате- мы лучшие друзья и она аж из Питера в Севастополь возит нам гостинцы)))
Помочь сайту
Поздравления
