Цена подката

  Он проснулся задолго до рассвета. Он заставил себя сделать это, чтобы оборвать сновидение. Чудный сон, который, кроме разочарования, ничего не мог принести. Потому, как снилось ему будущее.  Награждение его команды золотыми медалями чемпионата, а его лично – призом за лучшего бомбардира первенства страны.

Он проснулся и мысленно возразил сновидению:

— Чемпионами мы, может, и станем. А вот я, — он тяжело вздохнул. — Я уже не стану лучшим. Хотя все так хорошо начиналось. В пяти стартовых матчах шесть голов.

Он включил телевизор. Все равно было, что смотреть, лишь бы не думать. Звук он отключил совсем, но отблески голубого экрана, которые просочились в щелочку под дверью, тут же привлекли внимания дежурную медсестру. И она заглянула в палату.

— Так, больной Алексеев, почему не спите?

— Сколько можно?

Она вошла в палату:

— Боль вернулась? Нога болит?

— Душа, — ответил он чистую правду, и постарался улыбнуться.

— Все будет хорошо, — сказала эта совсем молоденькая девчонка. За последнее время именно эти слова он слышал тысячу раз. От врачей, от тренера, от игроков, от друзей и даже незнакомцев. Но с каждым разом все больше и больше верил в это. Травма была очень серьезной, и вряд ли ему удастся вернуться в основной состав команды до окончания сезона.  Пока кости срастутся, пока пройдет полный курс реабилитации. Потом щадящие тренировки, потом индивидуальные занятия. Да, воды утечет слишком много.

 Днем его навестил большой друг по жизни и одноклубник по совместительству.

— Привет.

— Привет, Ваня.

Он поставил пакет на тумбочку.

— С тренировки?

— Да. Вечером уезжаем. Две недели по стране.

— Я помню календарь, — грустно улыбнулся Алексеев.

— Про заседание исполкома слышал?

— Нет. А что?

— Дисквалифицировали Соловейчика.

— Много?

— Два года.

— Два? — Алексеев удивился и приподнялся на локоть. — А что как много?

Еще неделю назад он сам бы посчитал вердикт исполкома слишком мягким. В запале он готов был просто придушить Соловейчика. Но сейчас? Наказание показалось ему уж больно строгим. Два года без футбола!? Кошмар. Ведь спортсмены все занимаются своим любимым делом профессионально. Это в обычной жизни редко совпадает призвание и профессия. В большом спорте несовпадений просто быть априори не может. Чтобы человек, не любивший футбол, играл при этом в профессиональной команде, да еще на высоком уровне? Бред!

 Это был то ли сон, то ли видение. Не понятно. Алексеев ясно видел картинку, но, в то же время, здраво мыслил.

 Вот он ловит высокую подачу на правом фланге атаки. Очень технично укрощает мяч и, набирая приличную скорость, устремляется, вдоль боковой бровки, к воротам соперника. Его настигает Соловейчик. Пожалуй, один из самых быстрых бровочников в стране, и бросается прямой ногой, сзади. Шипы врезаются в незащищенное место ноги. Хруст! Кость ломается, рвет кожу, вырывается наружу, обильно поливая траву алой кровью. Душераздирающая боль в одно мгновение целиком наполняет его. Из глаз выливаются обильные слезы, и … Алексеев теряет сознание.

 А просыпается в холодной поту. Сердце учащенно бьется, болью отзывается в висках. Теперь ему стало абсолютно понятно, почему его одноклубники якобы забывали видеокассету с записью этого матча. Со стороны смотреть такое видео совсем неприятно, а слабонервным – вообще и опасно. Вот нога соперника, обутая в бутсу 43 размера с шипами, на большой скорости врезается в ногу. Хрясть, и кость наружу! И это не кинотрюк, не компьютерная графика. Это реальность. Страшная картина, что там говорить.

И снова Алексеев задумывается о решении исполкома. Отстранение Соловейчика от футбола на два года за столь вопиющую грубость – пожалуй, правильное решение. Так в футбол играть нельзя. И на протяжении всего дня Алексеев не раз еще возвращался к этой мысли, с каждым разом все больше убеждался в правоте футбольных чиновников. Но только до тех пор, пока к нему под вечер с неожиданным визитом нагрянул сам Соловейчик.

— Здравствуй. — Он протянул руку.

— Здравствуй, — Алексеев невольно поморщился: от Соловейчика пахло алкоголем.

— Про здоровье спрашивать не стану, разговаривал с врачом. Да и сам прекрасно понимаю, что дело хреново. — Он присел на стул и стал доставать из пакета овощи и фрукты.

Алексеев, молча, наблюдал за ним. Ситуация была из разряда малоприятных. И отказываться от даров было не хорошо, и принимать угощение – не правильно. И он принял решение – просто промолчать на этот счет, сделать вид, что их, даров, как бы и не было. 

— Слышал вердикт заседания?

— Да.

Теперь они молчали оба. Несколько минут тревожной тишины. Потом Соловейчик достал из пакета бутылку с минералкой. По этикетке, а по сути – с водкой. Да, так обманчива порой бывает оболочка.

— Выпьешь?

— Нет.

— А я выпью, — он налил себе полный стакан, и залпом осушил его. — И какой черт дернул меня совершить этот подкат? Сам удивляюсь. Вроде уж не молодой, не зеленый. — Он покачал головой. — Ну, да ладно. Что было – то было. Все равно: возврата нет. Теперь надо все начинать с чистого листа, да в другой тетради.

Алексеев понял, о чем это он: другая тетрадь – это жизнь вне футбола. А задача все та же – остаться на плаву. Перспективно вырисовывалась архисложной.

Он ушел, не прощаясь, оставив после себя амбре алкоголя и тяжесть на душе. А Алексеев опять, в который раз, совсем по-иному взглянул на ситуацию. И в этом порыве он принял решение написать письмо в Федерацию футбола, с прошением о смягчение наказания Соловейчика.

 Но письмо его даже не было принято к рассмотрению. Вердикт был уже вынесен и обжалованию не подлежал.

Да и на Алексеева навалились повседневные дела и заботы, что вскоре он, и думать-то о Соловейчике перестал. Жизнь постепенно брала свое. Сны теперь его больше не мучили, видения прекратились. Он полностью сосредоточился на восстановлении здоровья. Приходилось учиться пользоваться костылями, разрабатывать ногу, заниматься оздоровительными упражнениями. А когда его перевели на домашнее лечение, то он, наконец-то, смог уделять подрастающей дочке больше времени и внимания.

 На поле он вернулся поздней осенью. Многочасовые упорные тренировки давали результат. Он стал выходить на замену в дублирующем составе. Но с каждым проведенным матчем, он все чаще стал ловить себя на мысли, что боится. В нем зародился страх. Большой, великий, всеобъемлющий страх. Когда он получал от партнера пас, и шел с мячом вперед, то внутренне весь сжимался в комок. Особенно, когда чувствовал горячее дыхание соперника за спиной. Ноги предательски дрожали, сам он покрывался холодной испариной. И потому спешил расстаться с мячом, отдавая поспешные передачи, и все больше в никуда. Тренер понимал его состояние, молчал. Да только сам Алексеев в глазах партнеров ясно читал и жалость, и упрек.

Эта фобия так и не отпустила его. С футболом пришлось расстаться. На ум все чаще приходил Соловейчик, который спился буквально за полгода.