ШАМАНСКИЕ ПРАКТИКИ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

 

    Шаманские практики, ставшие сейчас столь популярными в мире, в России были утрачены по историческим причинам.

    Современного шамана называют «мёртвым ангелом». Это значит, что получилось такому человеку испытать очень жгучую боль или печаль. Возможно, даже побывал в состоянии необычной смерти, но выжил. И не просто выжил, а вернулся в людскую однозначность более сильным и мудрым – дальше, зная какую-то свою цель он, помогает людям из своего рода или избранникам, одарённым определёнными качествами и целями в жизни.

    Шаманство не стоит путать с меценатством. Шаманство даёт огорчённому человеку, без посредников всякую волшебную возможность самостоятельно, без условий, получить смирение и силу. Настоящий шаман обладает большой скромностью, зная, что его особый дар подслушивания (не мысль Бога, а мир духов) взят в долг у мира… его миссия – наивным образом оказывать милость людям талантливым (не от мира сего), а не убогим.

     Что ж, для России, лучше поздно, чем никогда. Шаманские практики, ставшие, благодаря интернету, довольно известными во всём мире, смогут помочь людям восстановить личную беспрерывность миросозерцания, и в этом, наверно, главная ценность. А что касается остального – проверьте-ка лучше это на собственном опыте!  

 

 

ШАМАНСКИЙ СУП

 

     Теперь, дорогие мои читатели, я расскажу о настоящем шаманском супе.

Чтобы приготовить это блюдо, надо взять трёхлитровую кастрюлю и налить в неё до половины воды. Потом сходить на речку и поймать одиннадцать ершей, слизь с рыб не смывать, чешую не чистить: «только осушив поток божественных чувств как сокровенный источник любви своими преступными или развратными деяниями, человеческие существа могут скрасить ужас своего положения лишь «обмениваясь слизью», как рыбы.

    Разрезать рыбам животы и бросить их в кипящую воду. И ещё бросить туда трёх живых лягушек. Внимание! Когда лягушек в кастрюлю бросаете – туда не надо заглядывать, а то одна из трёх может из кипятка выскочить и прилипнуть к любопытной мордашке. Посолить. Варить три минуты и с огня убрать.

    Потом нужно взять один баклажан, одну головку репчатого лука и полстакана подсолнечного масла. Популярным оливковым, лучше не пользоваться, так как при обжаривании грибов оно становится ядовитым.

Теперь нужно взять одиннадцать дождевиков и один мухомор. Из грибов рода  amanita, лучше использовать красный мухомор, потому что от бледной поганки у вас развалится печень, и даже подсолнечное масло не поможет.

   Если нет под рукой дождевиков – можно воспользоваться шампиньонами, но они менее ароматны.  Болетовые и свинуховые грибы для этого супа не пригодны. 

   Грибы, баклажан и лук нашинковать и обжарить на подсолнечном масле.

К этому времени у вас остыло варево в кастрюле. Бульон сцедить и снова на огонь. Почистить и покрошить пару картофелин и одну морковку, бросить в бульон. Не забыть и одну горсть пшена бросить тоже. Когда всё это сварится – добавить туда жареных грибов. Можно укроп и лавровый лист.

   Когда суп остынет – покормить им кошку.

   Если кошка не сдохнет, то можно звать гостей. Когда гости придут, то суп нужно маленько подогреть, влить в него двести грамм водки, тщательно перемешать и со сметаной подавать на стол.    

 

 

МИШКИ НА ВЕЛОСИПЕДАХ

 

 

    Есть такая народная примета: если женщина красивая, к тому же бизнесмен, да ещё владелец магазина – романтические отношения с ней могут быть вульгарны и непредсказуемы.  

    И вот, как-то веселым весенним днём шаман Валерий Агеев приехал из своей деревни в город, вышел из автобуса на Радуге и черт затащил его магазин «Мастер спорта».

    Вообще-то он зашёл в спортивный магазин, чтобы купить спортивную сумку, но увидел Люсю Лисичкину, обалдел от её красоты и сразу в неё влюбился.

    Агееву надо было сразу вывести Люсю из магазина на улицу и сразу на улице объясниться, под весенним весёлым небом, показать ей птичек в небе и сказать: «Я тебя уже не люблю», - и раствориться, как птичка в небе. Но Агеев глупо стоял со спортивной сумкой в руках посреди торгового зала и глазел на Люсю. А что можно сказать в закрытом помещении? И куда раствориться после своих слов?

    Вот тогда Люся подошла к нему и сказала: «Кажется, нам надо рассчитаться». И посмотрела Агееву прямо в лицо.  И вдруг увидела, что он почему-то ей улыбается. И Люся стала с ним считаться: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, сапожник, портной… Кто ты будешь такой?»

- Я, Валера, - ответил Агеев, - я тебя буду любить, - и добавил, - я умею.

- Я подумаю, - ответила Люся, - приходи завтра.

    Он пришёл завтра и увёз Люсю к себе в Андреевку. И был у них медовый месяц. А потом Люся заняла у Агеева полтора миллиона  «на развитие бизнеса» и из деревни исчезла. 

    Вот вы уже и подумали, что будто бы у Люси не было духовного взаимопонимания с Валерой. Жизнь сложнее! Она приехала ровно через неделю на «Газели» и выгрузила у шамана в огороде целую кучу спортивных велосипедов.

- Это горные велосипеды «Стелс-Агрессор», по 12 тыс. за штуку. Тут их на полмиллиона, - сказала она Агееву.

- А мне они зачем?

- Спрячь! Через два месяца я эту партию пристрою, и долг тебе частично отдам.

- Ворованные, что ли?

- Ты что? Совсем! Просто, у меня сейчас кризис демократического мышления, - ответила Люся, включила двигатель и укатила на своей «Газели» из деревни Андреевка.

   Нам, смертным, нелегко бывает смиряться с легкомысленностью откровений в подобных ситуациях. А каково было шаману Агееву? Я приехал к нему в гости на грибной шаманский суп и после третьей рюмки услышал от Валеры эту печальную историю. А после четвёртой рюмки меня в голову поразила мысль, что мы стали более подозрительными и менее уверенными по отношению к природе, чем это было свойственно людям прежде. И я спросил Валеру:

- А кто тебе огород весной копал?

- Кто, кто… Сходил в тайгу, поймал мишку, приволок сюда – он и скопал.

- Вот! А в этом году медведей в тайге развелось – плюнуть не куда. Сходи, поймай полдюжины, посади их на люськины велосипеды и устрой велопробег по Кузбассу. Столько бобла наваришь, что не только на Люську, но и на топ-модель денег хватит!

  Агеев так и сделал.

  А ещё через месяц я прочитал в газете, что какая-то банда, в шубах и на велосипедах, где-то под Красноярском умыкнула фуру с дынями.

   Как тут не увидеть причины, в силу которых современные метафизические хлопоты должны были выразиться в обожествлении человека. А я просто смутился, как соучастник, «когда не стало чувствоваться присутствие Бога». Странное чувство неожиданно мной было познано – человеческий стыд перед животными.

   Ведь никто не поверит, что мишки, как сарацинская кавалерия, удрали от Агеева, и Люська осталась без велосипедов.

 

 

ЛИСИЧКИНА ШУБА

 

    Нельзя начинать рассказ с претензий. А у меня один вопрос за другим: как так Люся Лисичкина умудрилась заставить шамана Агеева уехать из Андреевки в Кемерово? Да ещё, чтобы он согласился жить в её городской квартире на восьмом этаже.

   Для меня, такая ситуация - полный абсурд.

   Сибирский шаман не может правильно существовать в городе. Это понятно даже ребенку. Возможно, только вы знаете из книжек, как шаман сможет в городских условиях исполнить Огненную церемонию! Уж я-то, это понятно, в шаманизме – полный ноль, но Агееву тут точно не доверяю. Ему, чтобы освободить чужую жизненную силу, нужен специальный ритуал. Но для откровенного участия в ритуале всех духов, ему ещё нужно быть на собственном огороде в Андреевке, где прикопаны голоса и оттенки душ, украденные у людей.

   Ритуал освобождения чьей-то души можно провести через Огненную церемонию. А Огненную церемонию желательно проводить в лесу, на поляне и воздух должен быть очень чистый, а небо звездистое (духи не любят запахи города). Вот и получается. Что никак ничто не получится. Если сомневаетесь, призовите настойчиво духов в свою городскую квартиру и попросите их о чем-то. Что-то от вас и останется, но несусветное. 

   Люсе Лисичкиной было абсолютно наплевать, что Валера Агеев сибирский шаман. Главное, что её интересовало в этой ситуации и интриговало – то, что он сильный мужик, да ещё «богатенький Буратино».

   И Люся Лисичкина стала камлать своим «бубном» перед Агеевым: ей срочно понадобились сто тысяч рублей на норковую шубу. А почему срочно - только потому, что фирма «Империал» привезла из Греции большую партию норковых манто, и эксклюзивный показ и продажа этих шуб (только один раз в Кемерово) будет именно сегодня.

   Шишил-мышил взял и вышел, следом вышел Агеев и как фокусник достал из кармана деньги, завернутые в замызганную газету.

   А когда пачка купюр, уже пересчитанная на два раза, лежала возле Люсиной сумочки на кухонном столике и она вертелась пред Агеевым, показывала ему свою попку и свои ножки. А Валера тоже наслаждался в тот момент размышлением, что лучше: смотреть на неё, или на… Актив и пассив, на абсолют и индивид, образ или на отражение интимной жизни образа.

   Тут в комнате зазвонил телефон, и Люся упорхнула из кухни в комнату, но щебетала по телефону недолго. Закончив разговор, она проэкспонировалась на кухне всего две с половиной секунды, чтобы послать воздушный поцелуй  и элегантно, не сводя с Агеева восторженных глаз прихватить с кухонного столика свою сумочку и удалиться.

   Оставив Агеева в полном недоумении, и в пошлой компании с чашкой чая, сахарницей и пачкой денег на кухонном столике. Воистину, женщины не предсказуемы! Что ей такое особое сообщили по телефону, что Люся, бросив добычу (деньги, которые выцарапала из Агеева своими прелестными ноготками) исчезла как приведение.

                           

 

ПРЕЗЕНТАЦИЯ

   

   Наши беды, так же как и удачи гуляют по очереди. И трудно выбрать, что там лучше: пить, или просто разглядывать воду. Бить в барабан, или лелеять мечту - чтобы как-то пронесло через ухабы и метаморфозы, что бы перед всей этой дурью или придумками осталась хоть бы одна дверь без ключей.

   Вот из-за этой нашей заботы тут же и состоялся телефонный звонок, Люсе Лисичкиной телефонировала  её личная подруга, она трагически прошептала о том, что на распродаже норковых шуб из Греции будет Олег… Люся, из-за последних её слов даже присела возле телефона: «Одно к одному! Как все удачно сложилось!» Она осторожненько положила телефонную трубочку на место и проскользнула из комнаты в коридор, к зеркалу, посмотрелась, спрыснула лаком прическу, натянула сапожки, надела курточку… Шелковый шарфик даже не ощутила на шее, но подправила помадой губы. Потом залетела в кухню, чмокнула «воздушно» Агеева, схватила со стола сумочку: «Ах, тут у меня сто кусков, вот я цирк Олежке сейчас устрою!»  и исчезла из дома.

  В доме культуры «Строителей» презентация шуб шла вовсю.

  Впрочем, не обязательно даже было упоминать, какая на Люсе в тот день  была одежда, потому что дело было совсем в другом: сразу выделялось непомерное значение её глаз, которые так и играли ва-банк, сверкали внутренней, сжигающей себя красотой. Глаза были даже важнее того, о чем она говорила с подругой – казалось, она говорила ради глаз, по причине их сияния. 

   Где тут деструктивность любви, или конструктивность отношений? Уж на что я, старый и бесполезный ко всему человек - растаял как сахар в чае, в её глазах.

   Помню, что у меня, циника и негодяя, от умиления защекотало в носу и мне неожиданно захотелось выпить стопочку «Старки».

 

ЖУТКИЙ СКАНДАЛ

 

   Олег заявился на распродажу шуб вместе с женой. Но это только добавило остроты в ситуацию, и не изменило никаких Люсиных планов. Напрасно! Ведь для Люси Лисичкиной использование обличительной тактики прямо на распродаже шуб потребовало бы от неё очень странной и потешной техники доказательств и оговоров… и самоопровержений - тут сам упрёк выглядел бы усложнённым, и одна эта усложнённость уличила бы Люсю в том, что её мораль дышит на ладан.

   - Может, сначала купить шубу, а потом безжалостно прикончить Олега своим доказательством?, - подумала она именно в тот момент, когда длинные руки жестко выдернули у неё из-под мышки сумочку, причинив боль плечу ремешком, как бичом. 

    - Караул! Держите! Моя сумочка! Там сто тысяч! – завопила Люся на весь мир и кинулась за злодеем.

    Но… драматизм! Банда грабителей устроила все профессионально: кого-то сразу схватили и повалили в дверях, устроили суматоху и заблокировали выход из клуба. Когда, почти сразу же разобрались – оказалось, что схватили не того, а тот, который злодей, уже скрылся.

    Люся пришла домой только через три часа после ограбления.

    Она пришла из райотдела полиции и устроила Агееву истерику: увидав, что он отдыхает и наслаждается телевизором.

    В райотделе, возможно, Люся и вытерпела по необходимости какие-то насмешки, и замечания, но дома, её терпение закончилось.

    Потерпевший – всегда виноват в чём-то, за то что, он что-то... Люсю там ещё упрекнули за то, что она неправильно себя вела, не всё учла - вот у неё и похитили сто тысяч рублей; а сумочку, ей обещали вернуть и найти грабителей. И, конечно, успокаивали, пока она писала заявление по причине её ограбления и о привлечении организаторов продажи шуб к пособничеству грабителей. 

     Но, позже всего, когда Люся тихонько открыла квартиру своим ключом… (а надо отдать ей должное, что как у правильного делового человека, у Люси сотовый телефон и ключи от квартиры никогда в сумочке не ночевали), она увидела Агеева, который безмятежно наслаждается диваном, пивом из бутылки и футболом из телевизора.

    Наверно у Люси сдали нервы и она, устроила истерику, поэтому закричала и заплакала:

 - Где ты был! На меня там напали бандиты! А полиция – полный ноль! Сделай что-то! Сто тысяч: это, что-то! У меня их натурально вырвали из сердца! А ты тут лежишь?

   И Люся, прямо в одежде, в курточке, уселась в комнате прямо посреди комнаты и разрыдалась. 

  Тогда Агеев приподнялся с дивана рявкнул на Люсю и на её рыдания:

- Кончай на меня орать! Ты сама утром деньги на кухне оставила... Иди и забери их с кухонного стола! И не устаивай мне истерик! 

   Люся, после его слов затихла, поднялась с пола и ушла на кухню… Но, через несколько минут, шаман Агеев почувствовал, что-то не ладное. Не может быть так, как не может оно быть… Он не услышал из кухни ни одного звука… Одно молчание… Ему стало не по себе.

   Агеев тихо проник в кухню: Люся сидела, очень натурально на табуретке, ручки сложила на коленках, и глазами гипнотизировала пачку денег…

   Агеев помахал рукой у Люси перед носом – она не среагировала, ни звуком, ни взглядом. Тогда он переложил пачку денег с одного края стола, на другой.

  Люся как сидела замороженной, так и осталась. Тогда Агеев спрятал деньги в кухонный столик – реакции ноль. И Валера понял, что Люся сошла с ума.

  Если ты шаман, а у тебя больной с реактивным психозом, то не лезь не в свои дела. Агеев так и сделал: позвонил своему другу, главврачу областной психиатрической больнице, самому Чернову, и тот прислал неотложку с санитарами.  

 

РАЗБОРКИ

 

     Рецидивист-уголовник Анатолий Чупров (для своих - Чуприк) добежал до угла дома. Потом он повернул, остановился и осторожно выглянул: надо было убедиться в отсутствии погони. И уже потом, не торопясь, важным шагом прошёл к мусорным контейнерам во дворе. Ловким движением снизу, из-под куртки он извлёк Люсину сумочку, открыл её и стал изучать: что там внутри? 

    Содержимое сумочки злодея обозлило: три сторублёвки, косметичка, паспорт, полшоколадки: «Где тут сто тысяч! О чём верещала в клубе эта выпендрёжница?»

    Именно возле помойного контейнера Чуприк понял, что вляпался в гнусную историю. Мозги у уголовника заработали с убийственной логикой: и выводов этой логики было всего два. Второй вариант мог иметь два сюжета, а первый – ни одного. Чуприк выбрал второй вариант (у него уже было две ходки). Ох, зря он не выбрал первый вариант – раствориться как туман!

   Вместо того чтобы избавиться от Люсиной сумочки, злодей запрятал её себе под куртку, даже понадёжней, под ремень. Наверно он ни на что не надеялся, но решил сохранить хоть какое-то доказательство: потому что доказательства нужны всем и везде, а ему были необходимы как деньги, которых в сумочке не оказалось.

   Время - тоже доказательство и он рванул на Швейку, на перекрёсток двух проспектов с остановками трамвая, троллейбуса, автобуса, базаром, всякими магазинчиками и швейной фабрикой на задворках. На Швейке у него всего-то получилось на Люсины триста рублей взять: две бутылки палёной водки, булку хлеба и ливерной колбасы. Из магазина он рванул во дворы на злую хату. Там его уже ждали.   

   Как тут сохранять спокойствие! Если Чуприку не поверили его лучшие друзья… Они выпили все бутылки водки, съели ливерную колбасу и опять: «Деньги покажи!» Чуприк, вместо денег показал им опять Люськину сумочку, как доказательство своей невиновности. Тогда друзья вытащили его  во двор и долго колошматили с криками и угрозами. Чуприк тоже вопил: и три уголовника в белом сугробе составляли грязную комбинацию, зыбкую многозначную формулу, удивительное сочетание.

   Покидая его соратники, окровавленному Чуприку, запихнули в его штаны Люсину сумочку и обиженно удалились. Не успел Чуприк очухаться, как приехал бобик ППС. Они прикатили на сигнал и в ответ на телефонные звонки жителей, во дворе которых творилось всё это безобразие. Дебошира забрали и увезли в РОВД для выяснений и разбирательств. 

   Утром, когда Чуприку прочитали заявление гражданки Лисичкиной и безапелляционно спросили: «как в его штанах оказалась сумочка этой гражданки, с паспортом, зеркальцем, губной помадой и прочей дамской мелочью», - он честно-благородно раскололся и заложил всех своих друзей-товарищей. А на вопрос: «Где деньги?», честно ответил, что пропил. О чём и был составлен протокол.

 

 

ЗАДУШЕВНЫЙ РАЗГОВОР

 

 

Позвонили в дверь.

Звук, звон – знак.

В каком-то смысле шаману Агееву он явился приправой к его размышлениям, что в женщине всё звенящее и очень расцвеченное должно занимать трепетное и неопределённое положение – только как значение.

Даже для колдуна ужас и неумолимость знака – почти равновесие между двумя мистификациями.

Эта произвольность метода и тривиальность вывода нами чувствуется, даже признаётся – именно потому, что мы сами оказываемся в ситуациях, в которых знак как раз и выступает как причина антисобытия.

Услышав звук или звон, Агеев решительно встал из-за стола (он как раз завтракал винегретом с потрохами и свиными ушами) и пошёл открывать дверь. Увы, не спросив себя: «Кто там? Кого Бог послал? Кто сам припёрся, или черти принесли?» .

Он открыл дверь и увидел на лестнице участкового.

- Вы не ошиблись, господин офицер, подъездом или номером квартиры?

- Гражданка Лисичкина здесь проживает?

- Проходите.

Агеев широко открыл дверь и, давая гостю проход, прижал спиной вешалку. В маленьком коридорчике Агеев возвышался над участковым, как дракон, массой под сто тридцать килограмм, но даже при таком весе живот у него мало выпирал наружу, майка, однако, разрываемая телом, безнадёжно расползлась на боках и груди. Свои громадные ручищи Агеев расставил в стороны, приглашая гостя, а сверху на участкового склонилась его бритая голова с оттопыренными как у кобры ушами, длинным, прямым и острым носом, а радужные янтари беспощадных зрачков сверкали зло и упорно из глубоко и близко посаженных к переносью глаз.

- Позовите хозяйку.

- Она сошла с ума.

- А где её тело?

- В пятом отделении областной психиатрической больницы.

- А не в травматологии, третьей городской? Я знаю, что на днях она пришла домой без денег и без шубы.

- Как можно! Я, Люсю никогда пальцем не трогал! Протелефонируйте, господин офицер в психушку и пусть там найдут на её теле хоть один синяк! 

- Ладно… Пришёл сообщить, что грабителя задержали и гражданке Лисичкиной, согласно её заявления, неплохо бы поучаствовать в следственном процессе. Когда вы явитесь к ней на свидание?

- Сегодня.

- Всё проверю, а потом подумаю, что с вами делать. Вы её сожитель?

- Естественно.

- До свиданья.

И участковый ушел, а Агеев задумался… 

Сходил к Люсе на свидание, а потом, посетил базар.  

 

 

КУКЛА И ШАМАН

 

    Уже в пивнушке на базаре, после пятой рюмки, шаман Агеев понял, что прошлое и будущее живут в настоящем, причем отрывочно и в эпизодах. Не будучи неизбежным результатом прошлого или причиной будущего, эпизод находится вне казуальной цепи событий, каковой является жизнь человека или история мира. Это всего лишь бесплодная случайность и если её не запомнить, то в жизни человека она не способна оставить какой-нибудь заметный след.

     Однако жизнь выстлана эпизодами, как картина мазками кисти.

     Вдохновляйтесь и любите свой эпизод! Смотрите: зимнее небо опять сияет! Сверху на вас льётся поток обжигающего злого света. Сейчас средина декабря и мороз свиреп. Уже вторую неделю модники не модничают и залезли в шубы, в валенки. Из-за холода даже на базаре людей не густо, а праздно меж рядов разгуливающих - совсем нет. Лишь только человеку свободному, заботами не замороченному, никакой сибирский мороз уже нипочём: «И даже взгляд, что неустанно зябок, бронёю воли стойко прогудит, лишь нечто, невесомое, как запах влекущий, пол её определит». Мороз и центральный городской рынок – это волшебная геометрия, даже некоторые анахронические повороты в землемерии: а вот и эпизод!

     Банально подвыпивший мужчина пытается дать манекену прикурить.

     Агеев вышел из известного заведения «Бахус», а рядом, как положено, расположено ателье. С высокого крыльца в ателье ведёт двойная стеклянная дверь. Внешняя дверь открыта настежь направо, и на неё «для улицы» навешены образцы женского платья. Внутренняя дверь плотно закрыта и защищает салон ателье от холода. Против рекламных платьев, слева от входа в ателье швейники выставили на крыльцо женский манекен и к голове пластмассовой дамы приладили чёрно-бордовую шерстяную шапочку. Гиньоль их научил: чтобы пушистое изделие не сдуло ветром - тесёмочки от шапочки они завязали у манекена под подбородком на жестокий бантик, а тело элегантно задрапировали в строгий бежевый брючный костюм.

     И, всё. На этом оформитель манекена свою работу закончил.

     Вот почему на морозе она оказалась без манишки (без блузки, или рубашки), стоит босиком на каменном заснеженном крыльце да ещё без перчаток… И ещё одна деталь: какой-то мазохист вставил между двух длинных, слегка раздвинутых пальцев застывшей девы, коричневую тонкую сигаретку. «Ах, у нежности к тонким пальцам столько пошлости… кольцо с бриллиантом или сигаретка - одно и тоже!» Сверху к манекену свешивается витая золотая проволока, будто это новогодняя гирлянда, и морозная пыль серебрит воздух.

    Шаман и манекен искренне смотрят друг на друга. Она стоит на крыльце, выше Агеева и невозмутима. Он рассержен. Может быть, он ненароком на неё оглянулся, и его сшибла с толку наглая сигаретка меж пальцев и вообще, какая-то её тупая откровенность.

 

ШАМАН И КУКЛА

 

    Только морозная пыль в воздухе, как галогены серебра на фотопленке - чувствует и разоблачает вездесущий неосязаемый лабиринт замерзшего земного времени. Ещё, расточая междометия и анаколуфы, клянусь вам, что эта парочка очень наивно смотрится; холодная мёртвая красота и живое, страстное, горячее сквернословие: «Ещё минута, может быть, секунда, чтоб рявкнула всего одна труба, и лава эротического бунта по всей посуде будет разлита». Потому что, если на улице снег ослепительно-белый, то небо – как солнечное молоко.

   Скоро у шамана Агеева догорит в пальцах окурок, он озябнет и уйдёт, а она останется, и будет шикарно улыбаться в метель: «От тайн улыбок (твоей ли тайны?), от грусти тайной (выберешь меня?) воскрес и умер город твой печальный, твой мёртвый свет: он ярок и жесток…».

    Я мелочно помню всю картину, помню даже настроение, но безошибочно представить лицо или улыбку манекена уже не могу. Наверно, случайно, как эпизод, увидеть лик смерти всё-таки можно, но вот запомнить смерть или признать взгляд манекена как «не совсем всерьёз» – нет. Хотя, почему не всерьез? Смерть – будущее любого человека. Это тоже эпизод, случай? Что же шаман Агеев случайно выяснил после пятой рюмки? Что прошлое и будущее существует в настоящем?   

     Может, когда-нибудь придет и моя очередь, как подвыпившему мужчине на базаре, и я задумаюсь над бессмысленностью спора с моделью мира: «В жизни медленной и пресной, сквозь отчаянья отстой, нам поэмою чудесной представляется порой: в небесах или в стакане, в мути видим быстрый лик». Никаких новых знаков там нет. И не надо нам новых метафор – лишь бы было точное соотношение слов, на наличное бытие себя и предмета: «Нагота и темнота. И, потом уже некстати, только разницы уж нет – замечательный мальчишка, исключительный «предмет». Зимний ветер, жги и смейся. Задуши летящей тьмой… душу, ты не заморозишь, сокровенный мой герой!»

    Жизнь выстлана эпизодами, как холст мазками кисти, но шаман Агеев вовсе не художник, он и не должен все случаи тщательно ретушировать, даже если эти мазки кистью на картине выражают исступлённое наслаждение. Порой реальность бывает превосходно изнасилована. Но, очень часто, мужчине она  противоборствует. В единоборстве: «Она будет удивительно красива с удлинёнными чувственными губами». С откровенно лягушачьими?

    Впрочем, всеми своими смыслами конкретная ситуация не отвечает образу женщины-эпизода, даже такого как: «манекен на базаре». Как? Чтобы узнать что-нибудь о женщине, нужно познавать «и другие эпизоды»? Иногда это помогает. Один случай, иногда разоблачает другой случай… Потому что сомненье, заминка – это почти сказочное семечко, из которого может вылупится опасный скорпион.

    Или наоборот – сладкий побег от горчайшего корневища.

 

ВИРТУАЛЬНЫЕ МИРЫ

 

 - Это миры, в которых принципиально отсутствует неалгоритмическое взаимодействие.

   Рассуждает шаман Агеев у меня на кухне и пьёт с похмелья огуречный рассол.

-  В виртуальных мирах нет воздуха.

   Делаю ему замечание и завариваю себе чай. Агеев с удивлением смотрит на мои манипуляции: в чай с бергамотом я добавляю сухие цветы шиповника. Он бормочет: «Смесь газов – воздух. Все звуки – воздух. Запахи? Тоже воздух. Температура по Цельсию - воздух…»

-  А по Кельвину?

-  Не знаю.

-  Зато я знаю, что виртуально, воздух вмещает архитектуру, языки пламени, всякую катастрофу…

-  И мы не видим воздух.

-  Потому что он лишил нас иллюзий по отношению к этому миру: лишил минимума личного достоинства, заставил дышать страхом, и смотреть в выцветшие глаза стариков, в выжидание в зрачках помойных псов.

-  Потому что это вопросительные взгляды несовместимейших друг другу начал… Они, как призраки, сохранившие живыми свои воспоминания, пугают и разоблачают нашу мужскую девственность.

-  Обманутые! Последнего испытания, судьбой посылаемого - чураются, как приключения странного.

   Я допиваю свой чай, и мы выходим из дома. На улице я оглядываюсь и вижу за спиной Валеры Агеева стекловидное сердце призрака-волка. Вижу, как это сердце гонит серый дым по прозрачным артериям-венам. Кости и мышцы призрака слабо фосфорицируют, а шкура тащится следом по грязному снегу.

   Шаман Агеев уезжает в Москву по важным делам, и я провожаю его на вокзал. Призрак крадётся за нами по ночным улицам города, и сердце призрака-волка останавливается на перекрёстках. Он не знает: в какую сторону мы опять повернём. Скоро он нападёт на Агеева и я останусь в одиночестве.  

 

 

СУГРОБ ИЗ СИБИРСКОГО СНЕГА.

 

       Следы на снегу мужчина должен понимать и чувствовать как дикарь, вернувшись к ним после длительного отсутствия и оглядываясь вокруг незамутнённом привычкой взором: «Равнина снежная, пустая… Шагать морозно и легко!»

     Наплевать на рифмы. Поезд бежит сквозь снега, снега и небо опускается все ниже и ниже, а шаман Агеев вторые сутки не может уснуть. Он едет в восточном экспрессе, но не желает даже сходить в туалет, или в ресторан. И не знает, что ему делать с собой.

     Из Москвы Валера Агеев доехал до станции Орлюк, где и умудрился отстать от поезда. Это уже прилично после Новосибирска, но, ещё девяносто километров не доезжая до Кемерово. Выпил в станционном буфете стакан чаю и пошёл по шпалам, догонять экспресс. Привычка к себе привела его к тому, что он уже не искал другой ритм и другую мелодию; уж если человек идёт по шпалам и рассуждает о симфонии сибирского неба, он просто не сможет уже слышать снег как полифонический звук. Ужас белоснежных просторов признавал лишь одну нескончаемую мелодию… Утверждающую, что она, музыка, звучит где-то там, в далёком мире, в космосе, а не в твоей голове. Поэтому, его метод заключался в том, чтобы среди тысячи сугробов выбрать один-единственный и подробнейшим образом изучить его от верхушки до основы. По одному такому сугробу, говорил он, можно составить представление о целом океане снега с его безутешной борьбой как самозащитой от солнца, сверхъестественной белизной и слепым лиризмом: «Ангел мой, я растратил слова – жизнь моя как забытый этюдник».  И он в крепком смертельном объятии уснул, уснул, уснул. Использовал снег как одеяло, потому что ничего чище и пушистее под рукой у него не было. 

     Ещё стоят его снега. Ещё крепки.

     Через неделю, шаман Агеев, отдохнувший и помолодевший, выбрался из сугроба и по железнодорожному полотну бодро зашагал в сторону города Кемерово.

     А его друг, кемеровский художник, в своих снах почему-то превращал снег в мрамор. И по утрам, после каждой метели пытался приспособить для себя пластический смысл того, что ровно белело в его огороде за домом. Зимой он никогда не отправлялся путешествовать с этюдником в поисках волшебных миражей. Боялся замёрзнуть и уснуть в сибирских снегах.

    

 

 СКАНДИНАВКА

 

  Вчера я пришел к шаману Агееву, чтобы пожаловался на себя.

  Ты обижаешься, настойчиво думаешь, что я подразумевал всё-таки, тебя?

  На кого мне было ещё намекать? Восьмое марта на носу и ты, тут как тут, со своими угрозами и обещаниями.

   Зачем? Душной весенней ночью, ты беззаконно мне приснилась и сильно напугала: явилась с перебитыми ногами, ползла ко мне по грязному полу и плакала, конвульсируя… Ты хотела сдёрнуть меня с кровати, чтобы легче было всадить зубы мне в загривок. Во сне меня парализовал страх, как птичку, увидевшую змею.

   А всё-таки начало было будничным.

   Я каждый вечер бегал за городом свои кроссы. Как конькобежцу, мне надо было отрабатывать дыхалку. Лето бегал один, потом собаки взяли меня в свою стаю и до самого льда я бегал с ними.

   Даже и не представлял раньше, что в стае бежать очень трудно (они всё время меняют темп), зато появляется дикая выносливость. И ещё у них в стае есть особая иерархия. Первым бежит вожак: Чёрный, за ним, дворняжьих размеров, Рыжий, потом я, за мной Белый. А уже следующих за Белым, собак, я и не помню. Так вот, если появлялся нарушитель этой цепочки «кто за кем», вожак тут же набрасывался на него. Писк, визг и виновный водворялся на место. Чаще всех этот порядок нарушал Белый, он обгонял меня - большой глупый пёс. И Чёрный тут же злобно за шкирку, таскал по дороге Белого. Почему Чёрному был важен именно такой порядок: кому за кем нам бежать - для меня это осталось тайной до сих пор.

    Да и не в этом порядке в моей жизни пришлось заручаться знакомством.

    Как-то в один забег получилось так, что со стаей Чёрного я пробежал мимо тебя два раза. Сто раз меня уже предупреждали: не знакомься с женщинами, где попало. А я тебя подцепил на автобусной остановке за городом, чуть ли не в чистом поле.  

    Пожалел. Ты сидела и плакала, как новорождённая. От тебя сквозило неприятностями за километр. Таких, как ты, нормальные мужики чуют за три улицы и обходят огородами. Не буду всуе напоминать, но тебя, нужно было вообще не выпускать из Скандинавии. Что ты забыла в нашей Сибири?

    Но твои ароматные слёзы и изумрудные глаза убедили меня, что тебе можно верить. Ошибался ли я, прочтя в твоём искреннем взгляде мольбу: «Я отдамся Вам в ближайшем подъезде, сразу, как только выйду за Вас замуж!»

    А, потом ты мне ещё призналась, что в Швеции зарабатывала себе на хлеб с помощью собачьего лая – я решил, что тебя можно пригреть. Кстати, в скандинавских странах к собакам относятся очень серьёзно. А у тебя был дружок из налогового управления. Вот ты с ним и ходила по квартирам и талантливо лаяла под дверьми, выявляла неплательщиков.

    Конечно, мы живём не в собачьем мире, а в мире женщин. Они бывают жёсткими и нежными, приятными и отталкивающими, они радуют и раздражают. Они меняют настроение и глубинную деятельность мужских организмов. Но ты не имела к этому никакого отношения, потому что сразу сказала мне: «Мне нужен кто-то близкий, как ксёндз, кому бы я смогла довериться окончательно в этой безбожной стране. В вашей Сибири».

    А почему мне было нельзя ей поверить? Почему мне нельзя было умереть от любви к ней? Пусть даже к такой! Именно к такой. Ведь меня и её всегда тяготило одиночество, когда мы жили, действовали, были молоды и безумны. Разве сейчас, в этих великолепных просторах сибирской весны уже растворилось всё моё желание и жажда – разве я не чувствую сердцем, не ощущаю как необходимость: очарование, фатальность, жестокость и безграничные посулы этой женщины?

 - Скажи – да. И ты ничего не будешь знать, кроме бурных восторгов и бесконечного счастья, которых ты, мой любимый, будешь всегда добиваться благодаря своей смелости и таланту.

- Нет!

- Ничего не бойся. Даже среди вурдалаков и вампиров, инкубов и суккубов, ты будешь единственный, кто познает меня и напишет новый манифест единой общечеловеческой морали, потому что все мои ощущения и видения будут перетекать прямо из моего мозга – в твой.

- Нет.

- Ты познаешь самые смертельные и пронзительные наслаждения из всех наслаждений. Ты закрутишь в спираль самые старые, забытые и неисполненные мечты… и, затем, разожжешь во мне новое пламя радостей и надежд всех космических полётов духа, то самое, золотое начало бесконечно благодатной и счастливой жизни, которая когда-либо выпадала на долю мужчины.

- ….

- Хочешь, я признаюсь тебе в любви?

 

ЛЁД  И БУМАГА

 

    Когда нет куража – страх хуже сомнения, хуже допинга.

    Развратно млеет весна. Бесчинствует апрельское солнце, и мы прощаемся со льдом. Беговая дорожка тает. Лёд блестит как жирное сало, а в полосах разметки он рыхлый и даже проваливается.

    Грустно.

    Уже никому не скажешь в запале: «Лёд всегда скользкий, а мои коньки опять тупые!»  Но это всего лишь слова огорчения. В беговой дорожке кроется какое-то тягостное отчаянье, не высказанное словами. Невыразимое – это: «нереальное».  Потому что реальное  –  всего лишь скользкое прикосновения стали к самой хрупкости льда, а в результате  – полёт и наслаждение скоростью. 

    По правде говоря, ничто не может сравняться скорости, даже реальное самоубийство. А всё что, не является реальностью – уже не обязательность. Потому что сама ледяная беговая дорожка связана с возвратом чего-то нереального. Она расчленяет время на полёт и скорость, восторг и боль, победу и поражение, жизнь и смерть.

    Вот ты стартовал по внутренней дорожке. Твой соперник бежит с красной лентой: поворот, прямая, ещё поворот, опять прямая с переходом на внешнюю беговую дорожку и снова входишь в вираж… Ты летишь как птица. Скорость 50 км/час. Ты затянут в комбинезон из лайкры и полиэстера, но сопротивления воздуха при такой скорости всё равно очень сильное. Твои мышцы горят от боли, но разгибаться нельзя – тогда воздух просто съест твою скорость. Ты как голубь, которому угрожает сокол, грудные мышцы у голубя разрываются от работы, но он пронзает воздух как пуля, лишь бы уйти от опасных когтей.  

    Поражение – это и есть страх.

    Вот ты вылетел на финишную прямую. Только злость ещё может заменить смертельное желание прекратить борьбу. Десятые, сотые доли секунды превращаются в расплавленную боль. Воздух превращается в напалм, липнет к комбинезону, горит в твоих лёгких, в крови. Перед глазами цветные пятна и ты уже не видишь полосу разметки…  

    Финиш! Ты проиграл…

    Может поэтому, потом она тебя не только уговорила, а и заарканила. Две недели ты бегал с ней на коньках, как персональный тренер (задарма). И отрабатывал с ней технику бега в повороте. Она не очень чисто входила и выходила из виражей. И ещё… Ты же для неё выстраивал график бега на 1000 м. В итоге: она всех сделала, а меня подставила.

    После победы на соревнованиях эта милая женщина заманила меня в ТРК «Лапландия», где используя меня, как ширму от видеонаблюдения, украла бутылку коньяка.

    Она была в таком восторге, что ей удалось обмануть охрану магазина, так искренне, со слезами на глазах просила у меня прощения «за нехороший поступок», что я ей поверил и согласился зайти в «Спортмастер», что этажом выше. В торговом зале я засмотрелся на велосипеды, расслабился и не учуял, как она украла комплект подшипников для роликовых коньков и засунула их в мой карман.

    Короче, она улизнула, а я вляпался в очень некрасивую историю. Я очень на неё обиделся, потому что все произошло прямо анекдотически. Мне даже вспомнилось, как один тонкий лирик девятнадцатого столетия, проезжая по Моховой, каждый раз опускал в карете окно и плевал на московский университет.

   И удушливые испарения моего стыда были достаточным доказательством того, что здесь было ещё много чего недосказано, и что не все ещё можно было сразу объяснить ответной друг другу любезностью.

 

 

ТАЙНА  ИМЕНИ

 

     Мы все вьёмся вокруг какого-то предназначения, словно хмель вокруг черёмухи. В детстве мысль наша вылавливает из дремучего леса людей какую-то часть себя, скажем: собственное имя, а потом уже не можем выпутаться из собственного имени – столько на него навязнет. Долгов, анекдотов, подвигов, подлостей, недвижимости – потом весь этот ком грязи, из-за сермяжного стыда, пытаемся превратить в какую-то непроницаемую тайну.

    Абсолютная несостоятельность имени – вот печаль души человеческой.

    Наверно с какого-то момента жизни человека имя даёт начало ложному существованию личности.

    И вот тайна имени: среди размеченных фраз, всегда скучных, литых и не трогательных – кипяток мыслей, как строчка из стихотворения, пронзает сердце болью, по стрепу… ни сравнимая значимость, единственная, всегда памятная.,.

    Это имя поэта.

    Поэт – это не женщина или мужчина, он единица из избранных, а язык – дело рук дьявола, он в своём Аду спит и видит, как пить дать – замышляет, человека явно подучили языку, но не ангелы, а какие-то любители-изобретатели.

    Предполагаю даже, что русский язык не совсем приличен, для сегодняшнего, цивилизованного человека. Наверное, потому, что разговаривать - это тоже, что играть в бильярд, или всем лгать о необходимости любви к Богу. Тут нужна постоянная практика, а если, вдруг, кто, пропустит лет сто, то уж ни прежнего навыка, ни глазомера себе не вернёт.

    Наверно, одна из причин нашей лживости - страстное самолюбие: мы рады, если психологически похожи на удачного (популярного) человека. Безотчётно согласны с какими-то его мнениями, чувствами, привычками - точнее с его бессовестностью и слабостью. Не секрет, что способы самовыражения, фасон и стиль людей совсем ничтожных совсем мало воодушевляют нас. Зато, как бы было славно - вываляться как свинья, в навозе славы. Потому что трусость и жадность великих людей представляются нам милыми слабостями и забавными пороками.

    И тогда я сказал скандинавке: « Не хочу дружить с тобой, печаль моя. Иди к шаману Агееву. Больше я не хочу чувствовать в себе твоё имя».

 

 

 ПОДЛЫЙ ВОПРОС.

 

     На самом деле это не вопрос, а какая-то мрачноватая языковая формула для продвинутых… В компанию которых скандинавка завлекла Агеева, чтобы незамысловато там пообщаться и оттопыриться. А Агеев никогда и не думал препарировать такую популярную фразу: «У тебя всё в порядке?» 

Однако из-за любопытства и неосмотрительности ему пришлось познать в тот тусовочный вечер нечто неопрятное.

     И все из-за того что анализировать пошлятину он всегда брезговал.

     Поэтому Агеев и оказался всего лишь наблюдателем, как одна молодая и хрупкая женщина злится на весь мир. Проследовал за ней из праздного любопытства: вот она нервно курит на балконе шестого этажа. Агеев прилип к стене здания над балконом, как летучая мышь и стал ждать дальнейших амбустенций.

     Через две минуты она уже не одна. Она уже о чём-то резко спорит с красивым, но суровым пацаном (то есть мачо), потом, наотмашь бьёт его по лицу слева. Её нежная рука не может получить наслаждения, только совокупление с его не бритой щекой. Откровенно прямое чувство щеки и руки: обоюдной боли, боли бесполезной, глупой и обидной… И чтобы добавить соль, чтобы он всё-таки постиг её обиду на всё, она разворачивается и с плеча бьёт его справа, но рука улетает в пустоту, он присел и ушёл от второго удара. А вот у неё ...

     Очень энергичен был у неё второй замах, а препятствий не встретилось никаких. Вероятно, наша талантливая и красивая женщина не справилась с кинетической энергией собственного тела. Или, виной был её модельный рост, под метр восемьдесят восемь, или то, что она стояла на шпильках…

     Может перила на том балконе оказались не совсем надёжными, только случилось всё очень непоправимо.

     Наш пацан бегом спустился по лестнице с шестого этажа и нашёл её уже умирающую на тротуаре. Он коленоприклонился над жалким телом и, отчаянно молвил: «У тебя всё в порядке?»

    Она прошептала: «Да…» и скончалась. И, только тогда он закричал «Нет! Это невозможно!» И предъявил претензию Богу – за то, что она так бездарно и безрассудно погибла.

    А шаман Агеев, как свидетель, был рядом, но он не мог понять требование ответа, заданное в последние минуты жизни человеку: «У тебя всё в порядке?»

    Уж, если она приземлилась на асфальт с шестого этажа, и жить ей, оставалась одна минута, то здоровье было явно не в порядке.

    А вопрос-то был!

    А тот, кто спрашивал, наверно хотел быть уверен: «В порядке ли страховка, нет ли просрочки за квартиру, правильное ли у неё завещание, в порядке другие имущественные обязательства».

    Шаман Агеев давно не ходил в кинотеатр. Проблема самовоспитания. Это ему и объяснила потом скандинавка. Про то, что во всех голливудских фильмах, в критических ситуациях главные герои обязательно задают друг другу этот вопрос: «У тебя всё в порядке?»          

    Однако на этом этапе проникновение в культурный европейский аспект закончился, так как на горизонте их взаимоотношений нарисовалась оправившаяся от своих невзгод Люся Лисичкина.

    Вот что странно: хоть и зависли мы в пустоте, как продвинутые, хоть всё меньше и меньше людей способны понять нас, всё равно пытаемся мыслить не упрощённо и примитивно. Мы, в соответствии с нашей продвинутостью - ведём себя именно так, как будто в нашем идиотском положении ничего не изменилось.

   

 

КОГДА ВСТРЕТИМСЯ?

 

      Мир духов неуловим как нейтрино и не пахнет в нём калёным железом. Тут нужно ещё добавить, что непомерное значение духовных результатов всякому шаману приходится достигать очень примитивными средствами.

      Может поэтому, или от отчаянья зав. отделения пульмонологии, Олег Мухопад и пригласил своего друга, шамана Валерия Агеева поработать с одним больным. Не дать ему умереть.

     Агеев пришел, и его познакомили с пациентом. Обоим им было не до разговоров: больной задыхался, а Агеев дулся на то, что поддался уговорам и согласился на авантюру.

     Когда он с больным остался наедине, и делать было больше нечего, Агеев напоил больного каким-то отваром из термоса и тот впал в коматозное состояние.

     И всю ночь бил шаман в бубен, в люксовой отдельной палате.

     Впрочем, всё суетное ожидает смерть.

     Мир материальный, тоже сложен и, вероятно, внутренне тоже не ориентирован. С одной стороны, существуют системы, близкие к состоянию равновесия и устойчивые к возмущениям. С другой – настойчивый гул бубна.

     Больные просыпались среди ночи, вслушивались в тревожные звуки бубна, и несколько смущённые, снова засыпали - они читали в его ритме слова одной и той же бесконечной молитвы: бум, бум, бум... вокруг которой всегда схватывается одна и та же разновидность тишины.

     В этой волшебной тишине любит дремать время.

     Зов бубна поднял труп старика, лежавшего в тупичке лестничного пролёта на носилках. Мёртвой рукой труп сдёрнул и отшвырнул от себя в жёлтых пятнах простыню и, хрипя остатками лёгких, опираясь о кафельный пол, поднялся и сел на носилках.

     Ему, бывшему шахтёру, пуще смерти хотелось курить. Поэтому он решил встать и сходить в палату, где в тумбочке ещё лежали его папиросы и спички, однако, оказалось, что ноги у него связаны бинтом, на особый манер. Труп встал, но не смог сделать, ни одного шага. Он стоял, раскачиваясь, и никто не хотел знать, что он чувствовал в тот головокружительный миг, когда прошлое и настоящее совместились. Он смутно ощущал, что прошлое – та материя, из которой создано время, поэтому-то время всегда превращается в ад. Жизнь прошла, боли уже нет, дни и страсти износились, но ещё тревожит мертвеца ад, и его виденья. В его подземных, глубоководных и не перепутанных рыбами снастях ему ещё чудятся собственные страдания.

     Под звуки бубна его сон даже презрел все правила: «это же мой мир, моя чистая прихоть, наверно моя власть здесь безгранична, вот я заставлю руки и ноги двигаться - пусть в них застыла кровь, но я пойду и заберу из тумбочки свои папиросы…».

     Тут бубен замолчал.

     Валерий Агеев решил сделать перекур. Он положил бубен в ноги больному и вышел из палаты, прошёл коридором на лестницу, спустился вниз, на ходу разминая сигарету, остановился, чиркнул спичкой…

 - Здравствуйте…

 - …

     У визави отвисла челюсть, оскалены зубы, он голый, глаза закрыты. Он предлагает взгляду именно то, на что люди всегда бояться смотреть.

     От него уползла простыня и приварилась в отвратительное существо - опасно лежит рядом с носилками, на кафельном полу, и у него ещё раньше кто-то связал бинтом ноги.

     Он раскачивается, но не падает.

     Есть такая форма общения – молчание и раскачивание. Когда увидимся? В любую ночь, но только не сегодня. Значит, завтра? Но когда завтра становится сегодня, оно переносится на завтра.

     Агеев почувствовал себя идиотом.

     Он вспомнил, как когда-то объяснял Мухопаду, что смерть – это доказательство: «Как я докажу трупу, что я существую? Убив его? Но я не могу убить мертвеца?»

      В категорическом императиве есть что-то такое, что трансцендирует все конечные существа. Человек никогда не является абсолютным и бесконечным в творении самого бытия лишь потому, потому что он сам вовлечен в его постижение. Смерть может быть смертью, только если есть существование. Только если есть существование, истина может состояться.

      Неистинность - наиболее глубинное свойство любого бессмертия. Очевидно, что в законе существования есть нечто такое, что выходит за сферу ощущения.

      Закурив, выбросив сгоревшую спичку, он спросил себя: «Почему возможно бессмертие?» Бессмысленный вопрос, так как бессмертие не является просто другим объектом, которое может быть обнаружено теоретическим познанием. Ему можно посмотреть в лицо только в процессе философствования. Всё это означает только, что нет, и не может состояться какого бы то ни было бессмертия, иначе как в актах освобождения.    

     Единственно верный для человека способ обрести бессмертие состоит в этом освобождении смерти в человеке.

     Труп заскрипел зубами, присел, игнорируя курящего перед ним Агеева, стал искать окурки под лестницей, однако ничего не нашёл. Именно не нашёл потому, что когда, под вечер некоторые больные пришли сюда покурить, то увидели мёртвого старика, лежавшего под лестницей на носилках и подумали, что его умышленно не отправили в морг, оставили специально для них, в воспитательных целях – и курить не стали.

      Тогда труп выпрямился и стал раскачиваться, но не из стороны в сторону, а вперёд-назад, чтобы сделать первый шаг и пойти на Агеева.

      Труп старика не забрали работники морга, хотя им и позвонили, но они не смогли это сделать, потому что приехал на своём мерседесе Барсук, бывший бандит, теперь хозяин универсама, забирать из морга свою тёщу.

      Здоровье у барсуковой тёщи в последнее время было настолько хорошо, что смерть её была неожиданностью, и Барсук, забирая тело с нагримированным как у фараона лицом, был таким обстоятельством очень доволен: поэтому он премировал санитаров в морге коробкой колбасы и ящиком водки.

       Когда жизнь и смерть идут рука об руку, возникает разнообразие даже в сетчатке глаз, в каплях крови и пота. Выбор пути известен: смерть даёт нам сделать только самое необходимое, и не больше; мы делаем то, что может уложиться в один взгляд.

     Агеев докурил сигарету, глядя в наплывающее на него, потом удаляющееся и снова наплывающее мёртвое лицо старика, потом плюнул себе в ладонь, загасил окурок и вернулся в палату к своему больному.

     Поправил одеяло, потрогал лоб. Бубен? Взглянул на него, но в руки не взял. Просто сидел, улыбался чему-то и прислушивался к дыханью больного.

     Скоро и он уснул.

 

 

ДОЛЛАРЫ И  ПРЕДАТЕЛЬСТВО

     Весной 2009 года я уволился из газеты, и всё лето прожил на своей даче. Кроме садово-огородных работ занимался изготовлением долларов, и продавал их самому крутому колдуну в городе – Оп. Огиеву.

     Позднее комиссарам и судьям Агеев нагло врал, что рецепт изготовления долларов я несколько усовершенствовал. А я и сейчас продолжаю утверждать, что использовал абсолютно надёжный источник вдохновения. Но, что касается буквального правдоподобия, на которое опираются три высших прочтения, - тут надо ещё подумать, какое действие выманивает из безумия всё безумие, и на каких показаниях при допросе Агеева настаивали комиссары и судьи? Не требовало доказательств лишь только то, что изготовленные мною по «старинному» рецепту доллары действовали на людей неотразимо.

     Попробуйте сами. Тут ничего и не надо было совершенствовать: наловите лягушек, сдерите с них кожу и натяните её, прибивая гвоздиками или булавками на специальные осиновые дощечки. Затем соберите собачий кал и замочите его в водке. Когда собачье дерьмо раскиснет – разотрите его в сметанообразную кашицу. Лягушачью кожу, набитую на дощечки и собачью сметану храните в холодильнике до определённого часа.

     Лично я, заранее, на такой случай приглашал на дачу парочку ведьм, поил их хмельным зельем и кормил их жареной свининой. И в бурную ночь, когда полнолуние, а по небу бегают тучи: то открывают, то закрывают луну… В этот час нужно лягушачью кожу, набитую на дощечки, намазать сметаной из собачьего кала и разложить дощечки на крыше бани. А в самой бане, чтобы в то же время пьяные и голые ведьмы пели псалмы и прославляли Иисуса Христа… И тогда дьявол являл лик свой. И происходило великое таинство: лик дьявола экспонировался на лягушачью кожу и получались, самые что ни на есть настоящие доллары. И власть этих долларов над людьми была безгранична.  

     А в то утро Агеев нарисовался, и все доллары купил… Потом я погрузил девочек в свою синюю девятку, и мы рванули в город. Ведь, сколько энергии на наслаждение тратится, столько оно и будет источать.

    Представь, что ранним утром свежий ветер треплет твои волосы и целует лицо - это такая прелесть. Катить  по шоссе, наслаждаться скоростью и чувствовать, что это чуть-чуть опасно.

    Но я почему-то бесцеремонно знаю, что смерть сама по себе никак не связана с твоей скоростью и с дорогой, по которой ты сейчас мчишь в автомобиле. И даже, может быть, дверь твоя ещё не заблокирована. Ибо дверь есть лишь выход из автомобиля, на саму дорогу, на асфальт, что летит тебе под колёса, на воздух, который давит в ветровое стекло.

    Выйти как-то нужно, но ты отказываешься видеть в двери нечто большее, чем дыру. Опять же: назойливая как мошка – мысль. Она приходит в голову только на русских дорогах… простая глупая иллюзия: мы вроде никуда и не едим, просто один крутит баранку, а остальные, хором: «тыр, тыр, тыр, тыр…»

    Но на самом деле мы гоним как сумасшедшие. И пространственное движение нерва превращается в непространственное ощущение. Загробное мохнато обнимает нас; зато какая занимательная перемена акустики, ёмкость звука, когда в голове дыра, а ноги сломаны и зажаты железом.

    Если в небесное царство входят такие путешественники, представляю себе, как там весело. Но без шуток: всё было очень странно и величественно.

   И пассажирки в моём автомобиле воображали собственные призраки.

   Какие тут могут быть иные воспоминания?   

   В городе мы остановились в «Маленьком Париже». Жуткое место: настоящий гадючник! Это ещё скромно было бы сказано про пивнушку на улице Весенней в центре города. В клубах сигаретного дыма здесь таилось предательство, низкое, подлое предательство; сладострастное выжидание безжалостного момента. Но, если ты при деньгах – можешь наплевать с высокой колокольни на всех предателей мира.

   И я заказал коньяку, водки, пирожков и супа.

  - Ты нас не любишь?

  - Нет.

  - А по отдельности?

  - Нет.

  - И в бане?

  - Нигде.

  - А чем это от тебя ночью так воняло?

  - Долларами.

  - Скорее говном и одеколоном.

    Только у двух живых существ на белом свете поджелудочная железа вырабатывает фермент трипсин, необходимый для экспонирования лягушачьей кожи. Голубиный помёт я настаивал на тройном одеколоне. Потому что я не люблю собачье дерьмо!

   - Пошли вы, знаете куда!

   - Да мы тебя так, как никого никогда. А если бы мы тебя меньше?

   - Ладно. Через месяц вам можно будет искупаться в омолаживающем рассоле. Будете сиять, как бриллианты.

     Лягушачьи тушки я не выбрасывал из-за своей нравственности. Поскольку нравственность должна быть той же самой по отношению ко всему: к коже и к мясу. Поставил в теплицу большую бочку с крапивным рассолом и бросал туда останки земноводных. В бочке всё это бурлило и кипело.

    Неприятность в моей теплице благоухала неимоверно, но баклажаны и перцы не угнетались жуткой вонью. Росли хорошо. Только искупаться моим подружкам в этом омолаживающем растворе так и не посчастливилось.

    Кто-то нас заложил.

    И обе ведьмы отправились на костёр, а меня закатали в ту самую бочку с крапивно-лягушачьем рассолом. И просидел я в рассоле до 2010 года. В феврале меня из бочки вытащили, ужасно помолодевшего и меланхоличного. Назначили комиссаром. Не дали даже недельку гульнуть, чтобы как-то от заточенья очухаться. Приказали ехать с разборками в Западную Европу.  

 

ОСЬМИНОГ  ПАУЛЬ

 

    В марте 2010 года я тайно приехал в Германию. Надо было встретиться с гусеничным колдуном и уговорить его вернуться в Сибирь.

    Представьте себе: ночь, канал Рейн-Херне. Пронизывает свежесть, дрожь бессонницы, близость свинцовой воды. По-причине конспирации мне пришлось прятаться в какой-то ржавой ёмкости, а когда подошло судно, откликнуться на слово: «Атасенлесепа!»[1].

    После того как я залез на баржу этого гусеничника, от заводских руин к воде прибежали лисы и белодушки, но судно сразу отчалило.

    Вперёд, вперёд! За кормой зловеще бурлит вода… По берегам гнетущие пейзажи: какие-то заборы и склады мёртвых предприятий угольной, металлургической и химической индустриализации.

  - Спустимся с палубы?

    Его шёпот угодил мне в челюсть. И я вскинулся, как подстреленный. Рожу колдуна я не мог хорошо рассмотреть в темноте, но, судя по голосу, она должна быть ужасна.

  - Нет! Ни за что!

  - Ну и ладненько. Схожу за шнапсом.

    Через минуту гусеничник приносит бутылку, и мы, умышленно не распечатывая, глазами своего воображения пьём алкоголь.

  - Я ничего не решил… - скрипит голос колдуна. - В Оберхаузене завёлся отщепенец, и его не достать; прячется где-то в «Центре морской жизни». Предатель и доносчик. Поэтому мне нельзя покидать Германию.

  - Жуткий скандал из всего этого может выйти… - тихо ответил я. Но дискантом яростно провизжал, - Предатели! Ты тоже – предатель! Все здесь предатели, отщепенцы…

  - Хорошо, я поеду в Сибирь, - обречённо и легко соглашается колдун.

  - А я утром сойду в порту Оберхаузена. Борьба, борьба, прежде всего борьба, борьба с применением самых современных… методов, и ничего больше! Только борьба!

    Потом я тихо отправился вниз и улёгся в мрачной каюте на диван. Меня трясло. Шнапс в моём животе превратился в шоколадный крем ужаса. Спустя несколько мучительных часов, судно причалило. Маскируясь утренним туманом, я незаметно покинул баржу и растворился в лабиринте улиц Оберхаузена.

    Задумчиво поплутав по съежившемуся городу, проник в «Центр морской жизни» и сразу обнаружил предателя. Табличка на его аквариуме гласила: «Осьминог Пауль, вид: octopus vulgaris, пол – мужской, прибыл из Англии».

    Он, должно быть, понял, что я обнаружил его. Упёрся в посетителя взглядом и изобразил робкое движение щупальцем в застоялой в воде.

   - У тебя в правом кармане лежит чекушка «Мариинской»… Вылей водку в аквариум! – ненавязчиво прозвучало в моей голове.  

   - Сдохнешь! У тебя уже нет печени. Ты её пропил в прошлой жизни.

   - Всё равно… Дай попробовать!

   - А я сяду в тюрягу в чужой для меня стране?

   - Зачем ты пришёл?

   - Наказать тебя.

   -  Я не виновен!

   - Будешь нагло врать, что пошёл на рыбалку и незамысловато утонул? И все во Владивостоке клюнули на эту байку. Чёрта лысого! У тебя столько долгов, Павлик, что мы тебя никогда не забудем.

   - А что ты сейчас возьмёте с меня?

   - Всё! Для начала будешь угадывать результаты футбольных матчей на чемпионате мира в ЮАР.

   - Да я не умею предсказывать!

   - Запоминай, - я приложил листочек из записной книжки к стеклу аквариума.

   - Запомнил.

   - И не вздумай шутить! От меня не скроешься.

   - Я согласен, я во всём согласен... 

    Он смущённо и безапелляционно во всём уступает…

    Знакома ли вам такая неприятная ситуация, когда вы неожиданно в ком-нибудь уменьшаетесь?

    Ах, мельчать в осьминоге – это нечто абсолютно непристойное. И я, как ошалелый выскакиваю на улицу.

    Время задержалось в утре…

    - Вперёд! Вперёд! Вот вывеска пивнушки. В окне бочонок, а по сторонам два бородатых карла. И я заваливаюсь туда. Заказываю пива и сосисок с кислой горчицей.

    - Дверь не вышиби! Куда ты так с утра заторопился?

    -  В костёл, на службу, ведь воскресенье? – я презрительно смотрю на любопытных любителей пива. -  Если господа захотят со мной, милости прошу, а так никого не неволю, у нас - веротерпимость, так? Пока есть костёл, я – в костёл! Пива мне и шнапсу заодно с сосисками!

     Алкоголь с утра?

     Получается, что наш герой с самого утра решил заниматься глупостями. А чем же ему ещё заниматься, если у него остался только один орган, которым он ещё может поймать кайф.

     Прошёл час, два, три, а наш герой, обещавший всем, в костёл так и не наведался.

     Странно…Он сидит в оберхаузенской пивной, слушает и разоблачает «глупости», и тут же глупости проповедует… И, зажав в угол американского туриста (в прошлом еврея, предателя родины и перебежчика в капиталистический рай) трагическим шепотом вещает ему:

    - Ах, какое это невыразимое страдание! Чувствовать, что эта жизнь тебе дана в наказание за наслаждение прошлой жизнью. 

    - А что, брателло, у тебя был прокол в прошлой жизни?

    - В прошлой жизни мне была доступна безумная роскошь: диетическое питание без подделки. Великолепная музыка услаждала мой слух. Прекрасные женщины наслаждали взор чувственным танцем. Дворец эмира был моим домом. И я, белый удав, лежал на золотом блюде.… А кормили меня живыми и нежными белыми мышками.

 

ОДИН ЛИШНИЙ ШАГ

   Представьте себе летний Париж: жара, одиночество и скучища жуткая. Все кто смогли уехать в отпуск - наслаждаются морем.  А богатые улизнули в горы, в деревню…

    Наш герой тоже собирается покинуть Париж вместе со своей невестой. Но сейчас он спешит по очень важному и неотложному делу к своей любовнице: сообщить ей, что он уже не любит её, что он её сейчас бросает, что он, в конце концов, женится.

    Вот её дом с квартирой на втором этаже.

    Если вы бывали в Париже, то знаете, что тротуары у них, на всех старых улицах, неприлично узкие. Как правило, из подъезда ты выходишь прямо на всю улицу. Один лишний шаг и ты уже на проезжей части.

   Иногда наша мысль бывает так сильно прикована к житейской ситуации или захвачена чьей-то предстоящей свадьбой, что не замечает зноя этих парижских улиц. Ну, вот и её подъезд. Наш герой звонит - она дома…

   Что-то, мы совсем безразличны к героям. Исправим это и дадим им редкие для Парижа имена: она пусть будет Валентиной, а он –это я. Вот Валера проходит в гостиную, садится на стул… И между Валерой и Валей начинается нудный и бессмысленный разговор: тянется, тянется - вдруг Валентина отчаянно смотрит на Валерия и жёстко, без мимики говорит: «Нам надо расстаться. Я встретила очень хорошего человека и у меня с ним складываются очень серьёзные отношения».

    У нашего героя гора с плеч… Он-то за этим и пришёл!

    Но, как истинный джентльмен, он (то есть я) не мог рассмеяться в лицо своей бывшей любовнице и ответить: «Вот мы и свободны друг от друга. Как это здорово!» Всё-таки они целый век они дарили друг другу наслаждение и символизм. Валерий прикрылся рукой, чтобы Валентина не опознала его довольную мордашку, промямлил что-то типа: «О! Как это странно…» и выскочил из её квартиры, чтобы уже расхохотаться на улице.

    В Париже очень узкие тротуары, а он, забыл про эту ерунду и в восторге сделал один лишний шаг, оказался на проезжей части, и угодил под машину.

  Французы живут для жизни. У французов есть даже культ почитания усопших, но самое главное для них – повседневные житейские дела. Поэтому с переломом голени и сотрясением мозга наш герой очнулся в обычной муниципальной клинике.

   Представьте себе Париж летом: жара и специфически-одеколонная духота в палате травматологического отделения. А тут ещё одна неприятность: если ты попал во французский госпиталь, тебе сначала поставят штук пятнадцать-дадцать пиявок, а только потом будут разбираться; от чего и как тебя лечить.

  Первым навестил Валерия его лучший друг:

- На свете очень много красивых женщин… Нельзя же только из-за одной бросаться под автомобиль!

- Кто вбил тебе в голову, что я это сделал специально… Валентина!?

- Ты, только не волнуйся! Извини, - он с деланной грустью пожимает плечами, -  но я не уверен, что…

- Иди ты в жопу!

   Шаман Агеев медленно-гордо удаляется из палаты, а спина и уши его вопиют о попранной справедливости. А на следующий день приходит невеста и с порога: «Валера, если у тебя с ней всё так серьёзно – считай себя свободным!»  И, тут же, разрыдавшись – убегает из палаты. Наш герой ошарашено смотрит в след своей невесте - ему даже не дали рта открыть.

    Добили нашего героя сослуживцы.

     В Париже летом – скучно неимоверно, а тут такой подарок судьбы: попытка суицида из-за несчастной любви. И в конце рабочего дня к нашему герою в палату прилетела стайка его сотрудниц с восторженно-масляными глазками: «Ах, как он страдает!»

     На обходе Валерий слёзно умолял лечащего врача немедленно выписать его из клиники. Врач согласился выписать через два дня, но на это время запретил посещение травм-больного «из-за его неординарного состояния».

   Покинув муниципальную клинику, Валерий закрылся дома, никого к себе не пускал и на телефонные звонки никому не отвечал: «Что толку доказывать всем этим олухам, что чёрное – есть белое! Вот, когда срастётся кость! Когда я без костылей, без жалкого вида, пройдусь перед ними вальяжно, туда и обратно, усмехнусь им всем в лицо презрительно и гордо. Посмотрим, кто кого будет жалеть!» 

   Действительно! Всё на свете сбывается…

    Кость наконец-то срослась и наш герой напомаженный, наутюженный, с дорогой тростью, чуть-чуть прихрамывая, вышел на улицу. Благоухала шикарная парижская осень.

    Наш герой поймал такси и поехал к своей бывшей любовнице. Долго звонил в дверь, пока ему не открыли другую: дверь другой квартиры на этой же площадке. И ему сказали, что госпожа Бинникова вышла замуж и уехала в Копенгаген.

    Тогда он медленно вышел на улицу. Долго стоял на краю тротуара и смотрел на проезжающие мимо автомобили. Выбрал чёрный и массивный, и бросился ему под колёса.

   Лучший друг шамана Агеева умер не от любви, а от обиды и от бессилия что-то кому-то доказать, да ещё и оправдаться перед собой.  

 

 

ФИРМА «ДОКТОР БАРМАЛЕЙ»

 

    Для сегодняшнего городского обитателя, особенно с европейским правилом жизни, процесс поглощения пищи подразумевает в себе некое преодоление, даже откровенную оторванность человека от естественного употребления всяких даров земных. Постигая это преодоление, первые – сразу из-за стола спешат в туалет и выблёвывают в унитаз только что съеденное пирожное (это, социальная поэзия). Вторые – из-за стола прыгают на беговую дорожку и бегут, бегут – пока счетчик калорий на приборной доске беговой дорожки не отсчитает лишнесъеденное  (это, диалектика процесса). Третьи – просто жрут, как свиньи и тут уже есть намёк на какую-то гармонию (чувствуется бесконечная возможность).

    Если верно, что существуют ангелы кухонной плиты – то они наверняка застенчивы и боятся собственной популярности: раз они виновники той жадности, принимаемой за ненасытность, с какой человек ощущает пищу как половой акт, как своего рода счастье в сказочном мираже.  

    Откуда появилась фирма «Доктор Бармалей»?

    Кто не в курсе проблемы, то Борменталь (партийная кличка – Бармалей) упоминается в рассекреченных записках Михаила Булгакова, как некий, желчно-субтильный ассистент профессора Преображенского. Короче, образец человека спортивно-поджарого типа, как лица фирмы, помогающей всем желающим сбросить лишние килограммы.

    Идея зародилась нечаянно. Девочкам было скучно, и они уговорили Агеева сгонять «за бутылочкой винца».

    Когда выпили по-первой, Люся Лисичкина поперхнулась и закашлялась:

- Это у меня наверно чахотка в последней стадии. А всё из-за того, что без новой норковой шубки я всю зиму трепетала и презирала себя, как Дон Кихот в свинарнике.

    Агеев подозрительно посмотрел на Люсю, налил себе водки без очереди, выпил, но потом ответил:

- Фигурка у тебя Люся, точёная… Это потому что в состоянии покоя у тебя вентилируется только одна шестая часть объёма твоих лёгких.

- Я, хоть и шведская баронесса, однако не понимаю, причём здесь Люсина фигурка? - влезла в разговор скандинавка, - У неё явная ятрогния! Как шаман, ты понимаешь Валера, что ятрогния – это изменение здоровья к худшему, вызванное радостным действием, или безрадостным бездействием кое-кого...

- Знаете дамы, разглядывая вас, таких субтильных и немощных, мне пришла в голову одна идейка, как с вами заработать немного денег, открыв салон для похудания. Сейчас это модно. Зачем вам терпеть «трепет и презрение»?

- Ты хочешь поделиться с нами секретом «вечной молодости и красоты»?

- Вот именно. И мы не будем заниматься уголовщиной, как китайцы. Мы будем исходить из того, что в организме у хроника с лёгочным заболеванием жировые клетки тают как мартовский снег и ему очень трудно держать физиологическую норму.

- Но нельзя же из каждого здорового человека делать туберкулёзника!

- Но, можно травками контролировать у него лёгочную перфузию.

  Через час жаркого спора и мозговой атаки (Агееву пришлось слетать ещё за одной бутылкой водки). Был разработан бизнес-план фирмы «Доктор Бармалей». Решили: после взимания платы и тестирования – присваивать каждому клиенту категорию. Первые – будут те, с которыми можно плодотворно работать. Они дают хорошие результаты, они реклама и лицо фирмы. Вторые – проблемные. С ними надо много работать, чтобы получить хороший результат. Поэтому, прибыль от них нулевая. Третьи – безнадёжные, в плане их самосовершенствования.

    Компания решила снять в аренду подходящее помещение под тренажёрный зал и «тибетский» кабинет. Мастером спорта по фитнесу назначили скандинавку, Агеева решили преобразить в тибетского монаха. А Люся Лисичкина, естественно, стала директором, психологом и маркетологом этой шарашки.  

    Через три месяца успешной работы фирмы «Доктор Бармалей», очередь была расписана на полгода вперёд и деньги с клиентов собраны, Агеев остался у разбитого корыта. Скандинавка с Лисичкиной, прихватив всю наличность, исчезли в неизвестном направлении. Точнее, отбыли они в Копенгаген. За аренду помещения и прокат тренажеров фирмой не было уплачено ни копейки.

   Агееву даже приснился сон, что его запихивают в чемодан. Есть, конечно, и обратные ситуации, когда твои подружки очень талантливы и эстетичны. Но во сне - все очень непредсказуемы; он увидел, как к нему в приоткрытую крышку чемодана заглядывают все знакомые и близкие:

- Неприятностей в тебе очень много, но это не самое главное твоё качество, - наивно шепчут заглядывальщики ему.

   Вот так происходят поразительные взрывы. Из-за каких-то примитивных предательств. Так оказываешься на другой орбите, в чужом космическом корабле. Может, этот корабль, только мысленно, ты уже мечтал когда-то посетить, но в силу земного притяжения и твоей природной лени - не удосуживался.

 

 

КАПИТАН НЕМО В КОСМОСЕ

 

   Что-то в Наутилусе заклинило. Немо летает вокруг Марса уже вторую неделю и ему становится скучно:

- Кто он? – размышляет Капитан Немо, - Он или она? Если он, ему хватит минуты для того, чтобы хоть от одного желания отказаться, а если она, не хватит жизни, чтобы хоть одно желание удовлетворить.

  Немо нервно ходит по кубрику, пинает телефон со съеденной наполовину телефонной трубкой, продолжает размышлять:

- Позвонить на Землю Жульверну? – он ещё раз пинает телефон, - Так доиграться с телефоном, что схватить в час ночи трубку, сгрызть как собака, съесть, а потом сообразить… А не сначала сообразить, а потом съесть.

  Капитан Немо опускается на колени, кряхтит, лезет под космический диван и вытаскивает допотопный телеграфный аппарат, втыкает его провод в розетку вместо телефонного и отправляет на Землю телеграмму «Молния»:

- Дорогой Жуль, я тут попал в передрягу и не могу понять, кто я? Я – он, или я – она.

  Телеграфный аппарат долго думает и мигает единственным красным глазом. Потом начинает трещать, и Капитан Немо читает на выползающей бумажной ленте:

- Всё очень просто, дорогой мой друг! Посмотри в иллюминатор и ответь мне, на что похож космос. На негатив, или на позитив?

  Капитан Немо тупо смотрит в иллюминатор, потом возвращается к телеграфному аппарату и выстукивает ключом:

 - Дорогой Жуль, я посмотрел на космос: он похож на ерунду. Нет ни потолка, ни пола! Значит, и у меня нет пола?

  В ответ телеграфный аппарат начинает радостно трещать:

 - Негатив наложенный на позитив образует чёрный квадрат, который удаляясь, или сжимаясь в точку, относится к пространству и развивает в нём свои определения как линия или плоскость, из чего рождается опять сфера, где негатив съезжает с позитива, и есть уже столько «вне-себя», сколько и «для-себя» бытия, явившемуся в противовес пустому противостоянию…  

  Капитан Немо хватает телеграфный аппарат и со всей силы запускает им в иллюминатор. Аппарат жалобно крякает, отскакивает и закатывается под диван:

- Надо срочно ремонтировать Наутилус и валить прочь от Земли…

Подальше от этих горе-философов! – решает Капитан Немо.   

 

ШАМАН АГЕЕВ В КОСМОСЕ

 

- Подожди удирать от Земли!

 Со стоном выползает из скошдлюка шаман Агеев.

- О, Господи! Почему, если кого-то там, на Земле спускают в унитаз, он тут же умудряется появляться у меня из скошдлюка? Срочно, срочно ремонтирую, Наутилус и пулей лечу в хороший сюжет!

- Верни меня на Землю – потом сваливай куда хочешь!    

- Кто ты такой?

- Я шаман.

- Так вот! Раз ты, шаман, так и двигай самостоятельно, куда тебе прикажут.

- Сначала накорми! Я потратил много энергии. Мне пришлось проникать в твой Корабль через скошдлюк, или по-нашему, по-простому, через унитазное отверстие. Почему у Наутилуса нет какого-нибудь тамбура, или самого простенького торпедного аппарата для входа-выхода в открытый космос?

- Таков современный космический дизайн. Его девиз: «Минимум отверстий!», - Капитан Немо вздохнул, - мне это тоже не совсем нравится. Как-то неудобно бывает перед гостями.

- Это точно. Гостю как-то приличней через дверь.

- Никогда не знаешь, кто может постучаться в дверь, если у тебя самый шикарный космический Корабль в округе. Надо всё предусмотреть на всякий случай – держать стол накрытым или, скажем, загодя заказать себе гроб.

   Шаман Агеев, обезоруженный ответом, почувствовал предательскую природу слов: одни улетучивались через секунду, но другие, напитанные ядом, пускали корни и отравляли человеческую судьбу.

- Лично мне не на что жаловаться. Отсутствие стола и гроба в твоём

 кубрике - это реальное свидетельство тому, что я ещё могу быть счастлив.

- Потому что в углу стоит тазик с молочком! – рассмеялся Капитан Немо, - Сейчас ты должен опуститься на четвереньки, где стоишь, потом, как кот лечь на пузо и ползти к этому тазику. Таков ритуал поглощения «лунного молочка»...

- Тебе оставить пару глотков, Капитан?

   На этот вопрос Капитан Немо сделался серьёзным, даже печальным.

- Разве на Земле чувственность может обретать масштаб гностического эротизма, а вкус «лунного молочка» средством познания «пищевоззрения»? Космос предлагает иные вкусовые категории, иное восприятие собственного тела: как разрыв между здесь и там, как архетипическое узнавание и острая тоска по утерянному прошлому.

   Тут шаман Агеев попытался шлёпнуться на живот, но это ему не удалось из-за отсутствия настоящего земного тяготения. Ему пришлось повторить всё по инструкции: встать на четвереньки, потом лечь на пузо и осторожно ползли к напитку.

   Агеев вылакал всё «лунное молочко» и счастливый уснул, уткнувшись лицом в пустой тазик.   

 

   ТЫ МЕНЯ ЗНАЕШЬ?

А Я-ТО СЕБЯ ЗНАЮ.

 

    «Так вот тебе вопрос – ты сейчас за себя говоришь, или рассказываешь мне сказки тупой бессмысленной толпы?»

     Я люблю рассказывать сказки хитрым женщинам, или романтично-наивным девушкам. У меня круглое, почти симметричное лицо, только левая бровь – уже не сплошная линия, из-за шрама… Глаза серо-голубые, взгляд немного усталый, улыбка детская, но настораживающая даже бездомных собак, из-за её фальшивого добродушия. Я чуть выше среднего роста, худощавый и гибкий. Пиджаки ношу с наслаждением и в моей внешности вы не найдёте, ни одной яркой особенности, или какой-то темы, какая бывает в одежде у живописцев и у некоторых женщин.

     Я сижу на веранде кабачка в предместьях Праги с выпендрёжно разодетой богатой русской. Моя улыбка – бесконечное обаяние, и всем своим видом я показываю: «Поздравьте меня!» И мои серо-голубые глаза, смешливые и добрые, хитрят с ней, точно фары подержанного автомобиля.

     Она крутит в руках почти чёрную розу и сбивчиво доказывает мне: «О, я ограблена, раздета и обнажена твоей бесконечной нежностью и простотой… Я стыжусь своих мужских качеств: твёрдого характера и напористости, потому что в тебе всё наоборот, только одно обаяние, которого так не хватает женщинам».

     Я осторожно ставлю на столик бокал с вином и опускаю руку вниз, глажу кончиками своих бархатных пальцев её колено: «Нет, ты не знаешь себя!»

     Мой воркующий голос переплетается с пением птиц на веранде и пьянит её как вино. Каждая моя фраза отчётлива, как хрусталь и исполнена с истинным обаянием. И я рассказываю ей о ней… Какая она соблазнительная женщина, сколько в ней ещё нерастраченной любви и желаний. Желаний покорять всю вселенную своей безудержной страстностью. Мой голос тихо поёт в её сердце. Я говорю и говорю… Не останавливаюсь. Потому что чувствую, что мои слова нужны ей как воздух, что без них она задохнётся, или захлебнётся в океане собственных слёз.

     Синий, прозрачный вечер, как вор крадётся по предместью Праги. И мне с ней так хорошо, что даже хочется умереть.

     Утром я узнаю, что она неосторожно упала с балкона своего гостиничного номера и разбилась насмерть. На ночном столике осталась записка: «Теперь я всё знаю о себе. Спасибо тебе большое за всё. Валентина».

  

СТЕКЛО, КАК ЗЕРКАЛО

 

    Сентябрь, очень печальный месяц. Почему в конце сентября, в Сибири бывает так холодно? И снег с дождём.

    Я сижу на остановке, пропустил троллейбус и замёрз. Уже нет со мной ни Валентины Бинниковой, ни шамана Агеева – они уже никогда не придут.

    С малой надеждой жду автобус, что в нём будет тепло, и я согреюсь, а за мутным плексиглазовым стеклом, которым обделан автобусный павильончик, жмутся друг к другу двое. Тоже замёрзли. Не уходят и не заходят.

   Стекло, как зеркало. Я сижу и подслушиваю их разговор:

-  Идём домой! Ты замёрзла.

-  Я уже стеклянная. Я не дойду, запнусь и разобьюсь, как зеркало.

-  Донесу.

- Тогда порежешься.

- Тогда идем через дорогу, в магазин. Куплю тебе у девушки один стакан вина.

-  Ты сказал, что купишь вино у девушки. Я ревную.

-  Потому что ты женщина и у тебя есть сердце, и тебя можно любить, а ту девушку по-настоящему я полюбить не сумею. Потому что она – только её внешность и в её груди нет истекающего кровью сердца.

- Не трогай мои губы. Они замёрзли.

- Я любить без затей тебя стану как пень.

- Зелёную и кислую? Как яблоко?

- Яблоко разломлю, крепко сжатых колен.

- Как вкусно ты говоришь! Говори, говори, говори, говори ещё…

- На слова много тратится любви. Как ты не понимаешь? Всегда всё уходит в слова, а надо, чтобы всё уходило вовнутрь.

- Ты сопишь, когда от любви замирает моё сердце, и ничего не говоришь… Когда мне нужны и нужны твои слова.

- Нужные слова нужно придумывать. Как ты не понимаешь! Нельзя делать сразу два дела. И вообще… Зачем ты капризничаешь?

- Ладно. Поцелуй меня. Я забыла, что замёрзла.

  Подходит автобус, и я уезжаю. Они остаются за стеклом.

 

 

ОДУВАНЧИК И БУМАГА

 

  В детстве я всё удивлялся, что белый шарик - это совсем не цветок. Может, через этот юморизм нам приоткрывается некое главное волшебство? Как всё в природе устроено, как происходит прощание, похоже на первое узнавание. Может, из-за всего этого цветок у одуванчика всегда золотисто-жёлтый?

  - Нет, не так!

  Но бывают ведь белые цветы и, потом, раз страстная привязанность к чему-то всегда обрекает человека на одиночество, согласимся и мы значить белый шарик, как цветок.

  - Не надо мне таких глупых условий: значит - не значит.

  Господи! Я очень боюсь предателей родины. Потому что всякий может наплевать на всякую условность: «значит - не значит». И для каждого не напасешься условностей для каждой печали.

   Потому что предательство, это уже не печаль, а безобразная вонь внутри и импортная парфюмерия снаружи, и ещё чистка зубов, мытьё рук с мылом через каждые два часа. Из-за всей этой суеты предательство не возможно для шамана. Он не понимает, как можно обижать землю, в которой сумеречают души его предков. Землю, над которой смеркается сибирское небо, и светятся, как алтарь, одуванчиковые его поля.

  - Одуванчик - враг мой!

  Жалкий антипод эстетства… С его наивной детальностью: сейчас отцветёт жёлтое и потом нарисуется белое. Наглое украшение огорода! И, если среди людей сегодня попадаются мутанты или шаманы, они, как правило: ангелы или демоны. Но, вообще-то, в суете их не различают и говорят о тех и других: сорная трава (одуванчики).    

   - На твой белый пушистый шарик, одуванчик, никогда не сядет пчела.

   Совсем не из-за того, что нет нектара. А от печального ужаса. Попробуй проникнуть взглядом вовнутрь этой белой геометрии – у тебя появится страх исчезновения. Потому что одуванчиковый шарик переполнен безумным множеством парашютистов.

    Безумство – довольно интимное явление: в нём хранятся сундуки сокровищ, таящихся во всех реальностях. Но, это не курящий омар или улитка в такси, не скульптуры неопределённо-фаллического вида, не желеобразные часы и, конечно, не манекены из швейной мастерской.

    Шаман, или волшебник, никому не обязан давать отчёт в том, что мир чудесного лишь тогда становится, безусловно-подлинным, когда обострённое постижение реальности достигает такой интимности, что страх исчезновения исчезает, как исчезает с ним и само условие: «такое моё безумство».

    Заглядывая вовнутрь одуванчика, сознавая, что получил тайное одеяние без разрешения, он сознаёт и другое: если это только его перья и крылья, тогда до него и впрямь никому на свете дела нет, и «такое моё безумство» для одного его не возможно.

    Втягивать ли сюда посторонних? Расшифровывать им свои тексты, картины?

    Довольно рискованная ситуация даже для прошедшего дня.

    А для сегодняшнего?

    Представь, что ярким солнечным утром ты пошёл прогуляться до магазина. По дороге наивно улыбался природе и размышлял на тему «чего бы ещё достичь в жизни». В конце пути запнулся о камень, смущённо сбавил свой гордый шаг, и упёрся в бомжа-алкоголика. На нём был жилет с попугаями на голое тело и милицейский мундир с ближайшей помойки. Старик сидел на ступенях входа в универсам. Он принял тебя за ангела.

   - О, Боже… - заговорил он, - Как странна моя жизнь! И правда ли, что я существую? Что такое мир? Не сам ли я солнце? Не светят ли его лучи из моего сердца?

  

 

 

© Copyright: Валерий Баранов, 2014

Регистрационный номер №0197032

от 3 марта 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0197032 выдан для произведения:

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

 

    Шаманские практики, ставшие сейчас столь популярными в мире, в России были утрачены по историческим причинам.

    Современного шамана называют «мёртвым ангелом». Это значит, что получилось такому человеку испытать очень жгучую боль или печаль. Возможно, даже побывал в состоянии необычной смерти, но выжил. И не просто выжил, а вернулся в людскую однозначность более сильным и мудрым – дальше, зная какую-то свою цель он, помогает людям из своего рода или избранникам, одарённым определёнными качествами и целями в жизни.

    Шаманство не стоит путать с меценатством. Шаманство даёт огорчённому человеку, без посредников всякую волшебную возможность самостоятельно, без условий, получить смирение и силу. Настоящий шаман обладает большой скромностью, зная, что его особый дар подслушивания (не мысль Бога, а мир духов) взят в долг у мира… его миссия – наивным образом оказывать милость людям талантливым (не от мира сего), а не убогим.

     Что ж, для России, лучше поздно, чем никогда. Шаманские практики, ставшие, благодаря интернету, довольно известными во всём мире, смогут помочь людям восстановить личную беспрерывность миросозерцания, и в этом, наверно, главная ценность. А что касается остального – проверьте-ка лучше это на собственном опыте!  

 

 

ШАМАНСКИЙ СУП

 

     Теперь, дорогие мои читатели, я расскажу о настоящем шаманском супе.

Чтобы приготовить это блюдо, надо взять трёхлитровую кастрюлю и налить в неё до половины воды. Потом сходить на речку и поймать одиннадцать ершей, слизь с рыб не смывать, чешую не чистить: «только осушив поток божественных чувств как сокровенный источник любви своими преступными или развратными деяниями, человеческие существа могут скрасить ужас своего положения лишь «обмениваясь слизью», как рыбы.

    Разрезать рыбам животы и бросить их в кипящую воду. И ещё бросить туда трёх живых лягушек. Внимание! Когда лягушек в кастрюлю бросаете – туда не надо заглядывать, а то одна из трёх может из кипятка выскочить и прилипнуть к любопытной мордашке. Посолить. Варить три минуты и с огня убрать.

    Потом нужно взять один баклажан, одну головку репчатого лука и полстакана подсолнечного масла. Популярным оливковым, лучше не пользоваться, так как при обжаривании грибов оно становится ядовитым.

Теперь нужно взять одиннадцать дождевиков и один мухомор. Из грибов рода  amanita, лучше использовать красный мухомор, потому что от бледной поганки у вас развалится печень, и даже подсолнечное масло не поможет.

   Если нет под рукой дождевиков – можно воспользоваться шампиньонами, но они менее ароматны.  Болетовые и свинуховые грибы для этого супа не пригодны. 

   Грибы, баклажан и лук нашинковать и обжарить на подсолнечном масле.

К этому времени у вас остыло варево в кастрюле. Бульон сцедить и снова на огонь. Почистить и покрошить пару картофелин и одну морковку, бросить в бульон. Не забыть и одну горсть пшена бросить тоже. Когда всё это сварится – добавить туда жареных грибов. Можно укроп и лавровый лист.

   Когда суп остынет – покормить им кошку.

   Если кошка не сдохнет, то можно звать гостей. Когда гости придут, то суп нужно маленько подогреть, влить в него двести грамм водки, тщательно перемешать и со сметаной подавать на стол.    

 

 

МИШКИ НА ВЕЛОСИПЕДАХ

 

 

    Есть такая народная примета: если женщина красивая, к тому же бизнесмен, да ещё владелец магазина – романтические отношения с ней могут быть вульгарны и непредсказуемы.  

    И вот, как-то веселым весенним днём шаман Валерий Агеев приехал из своей деревни в город, вышел из автобуса на Радуге и черт затащил его магазин «Мастер спорта».

    Вообще-то он зашёл в спортивный магазин, чтобы купить спортивную сумку, но увидел Люсю Лисичкину, обалдел от её красоты и сразу в неё влюбился.

    Агееву надо было сразу вывести Люсю из магазина на улицу и сразу на улице объясниться, под весенним весёлым небом, показать ей птичек в небе и сказать: «Я тебя уже не люблю», - и раствориться, как птичка в небе. Но Агеев глупо стоял со спортивной сумкой в руках посреди торгового зала и глазел на Люсю. А что можно сказать в закрытом помещении? И куда раствориться после своих слов?

    Вот тогда Люся подошла к нему и сказала: «Кажется, нам надо рассчитаться». И посмотрела Агееву прямо в лицо.  И вдруг увидела, что он почему-то ей улыбается. И Люся стала с ним считаться: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, сапожник, портной… Кто ты будешь такой?»

- Я, Валера, - ответил Агеев, - я тебя буду любить, - и добавил, - я умею.

- Я подумаю, - ответила Люся, - приходи завтра.

    Он пришёл завтра и увёз Люсю к себе в Андреевку. И был у них медовый месяц. А потом Люся заняла у Агеева полтора миллиона  «на развитие бизнеса» и из деревни исчезла. 

    Вот вы уже и подумали, что будто бы у Люси не было духовного взаимопонимания с Валерой. Жизнь сложнее! Она приехала ровно через неделю на «Газели» и выгрузила у шамана в огороде целую кучу спортивных велосипедов.

- Это горные велосипеды «Стелс-Агрессор», по 12 тыс. за штуку. Тут их на полмиллиона, - сказала она Агееву.

- А мне они зачем?

- Спрячь! Через два месяца я эту партию пристрою, и долг тебе частично отдам.

- Ворованные, что ли?

- Ты что? Совсем! Просто, у меня сейчас кризис демократического мышления, - ответила Люся, включила двигатель и укатила на своей «Газели» из деревни Андреевка.

   Нам, смертным, нелегко бывает смиряться с легкомысленностью откровений в подобных ситуациях. А каково было шаману Агееву? Я приехал к нему в гости на грибной шаманский суп и после третьей рюмки услышал от Валеры эту печальную историю. А после четвёртой рюмки меня в голову поразила мысль, что мы стали более подозрительными и менее уверенными по отношению к природе, чем это было свойственно людям прежде. И я спросил Валеру:

- А кто тебе огород весной копал?

- Кто, кто… Сходил в тайгу, поймал мишку, приволок сюда – он и скопал.

- Вот! А в этом году медведей в тайге развелось – плюнуть не куда. Сходи, поймай полдюжины, посади их на люськины велосипеды и устрой велопробег по Кузбассу. Столько бобла наваришь, что не только на Люську, но и на топ-модель денег хватит!

  Агеев так и сделал.

  А ещё через месяц я прочитал в газете, что какая-то банда, в шубах и на велосипедах, где-то под Красноярском умыкнула фуру с дынями.

   Как тут не увидеть причины, в силу которых современные метафизические хлопоты должны были выразиться в обожествлении человека. А я просто смутился, как соучастник, «когда не стало чувствоваться присутствие Бога». Странное чувство неожиданно мной было познано – человеческий стыд перед животными.

   Ведь никто не поверит, что мишки, как сарацинская кавалерия, удрали от Агеева, и Люська осталась без велосипедов.

 

 

ЛИСИЧКИНА ШУБА

 

    Нельзя начинать рассказ с претензий. А у меня один вопрос за другим: как так Люся Лисичкина умудрилась заставить шамана Агеева уехать из Андреевки в Кемерово? Да ещё, чтобы он согласился жить в её городской квартире на восьмом этаже.

   Для меня, такая ситуация - полный абсурд.

   Сибирский шаман не может правильно существовать в городе. Это понятно даже ребенку. Возможно, только вы знаете из книжек, как шаман сможет в городских условиях исполнить Огненную церемонию! Уж я-то, это понятно, в шаманизме – полный ноль, но Агееву тут точно не доверяю. Ему, чтобы освободить чужую жизненную силу, нужен специальный ритуал. Но для откровенного участия в ритуале всех духов, ему ещё нужно быть на собственном огороде в Андреевке, где прикопаны голоса и оттенки душ, украденные у людей.

   Ритуал освобождения чьей-то души можно провести через Огненную церемонию. А Огненную церемонию желательно проводить в лесу, на поляне и воздух должен быть очень чистый, а небо звездистое (духи не любят запахи города). Вот и получается. Что никак ничто не получится. Если сомневаетесь, призовите настойчиво духов в свою городскую квартиру и попросите их о чем-то. Что-то от вас и останется, но несусветное. 

   Люсе Лисичкиной было абсолютно наплевать, что Валера Агеев сибирский шаман. Главное, что её интересовало в этой ситуации и интриговало – то, что он сильный мужик, да ещё «богатенький Буратино».

   И Люся Лисичкина стала камлать своим «бубном» перед Агеевым: ей срочно понадобились сто тысяч рублей на норковую шубу. А почему срочно - только потому, что фирма «Империал» привезла из Греции большую партию норковых манто, и эксклюзивный показ и продажа этих шуб (только один раз в Кемерово) будет именно сегодня.

   Шишил-мышил взял и вышел, следом вышел Агеев и как фокусник достал из кармана деньги, завернутые в замызганную газету.

   А когда пачка купюр, уже пересчитанная на два раза, лежала возле Люсиной сумочки на кухонном столике и она вертелась пред Агеевым, показывала ему свою попку и свои ножки. А Валера тоже наслаждался в тот момент размышлением, что лучше: смотреть на неё, или на… Актив и пассив, на абсолют и индивид, образ или на отражение интимной жизни образа.

   Тут в комнате зазвонил телефон, и Люся упорхнула из кухни в комнату, но щебетала по телефону недолго. Закончив разговор, она проэкспонировалась на кухне всего две с половиной секунды, чтобы послать воздушный поцелуй  и элегантно, не сводя с Агеева восторженных глаз прихватить с кухонного столика свою сумочку и удалиться.

   Оставив Агеева в полном недоумении, и в пошлой компании с чашкой чая, сахарницей и пачкой денег на кухонном столике. Воистину, женщины не предсказуемы! Что ей такое особое сообщили по телефону, что Люся, бросив добычу (деньги, которые выцарапала из Агеева своими прелестными ноготками) исчезла как приведение.

                           

 

ПРЕЗЕНТАЦИЯ

   

   Наши беды, так же как и удачи гуляют по очереди. И трудно выбрать, что там лучше: пить, или просто разглядывать воду. Бить в барабан, или лелеять мечту - чтобы как-то пронесло через ухабы и метаморфозы, что бы перед всей этой дурью или придумками осталась хоть бы одна дверь без ключей.

   Вот из-за этой нашей заботы тут же и состоялся телефонный звонок, Люсе Лисичкиной телефонировала  её личная подруга, она трагически прошептала о том, что на распродаже норковых шуб из Греции будет Олег… Люся, из-за последних её слов даже присела возле телефона: «Одно к одному! Как все удачно сложилось!» Она осторожненько положила телефонную трубочку на место и проскользнула из комнаты в коридор, к зеркалу, посмотрелась, спрыснула лаком прическу, натянула сапожки, надела курточку… Шелковый шарфик даже не ощутила на шее, но подправила помадой губы. Потом залетела в кухню, чмокнула «воздушно» Агеева, схватила со стола сумочку: «Ах, тут у меня сто кусков, вот я цирк Олежке сейчас устрою!»  и исчезла из дома.

  В доме культуры «Строителей» презентация шуб шла вовсю.

  Впрочем, не обязательно даже было упоминать, какая на Люсе в тот день  была одежда, потому что дело было совсем в другом: сразу выделялось непомерное значение её глаз, которые так и играли ва-банк, сверкали внутренней, сжигающей себя красотой. Глаза были даже важнее того, о чем она говорила с подругой – казалось, она говорила ради глаз, по причине их сияния. 

   Где тут деструктивность любви, или конструктивность отношений? Уж на что я, старый и бесполезный ко всему человек - растаял как сахар в чае, в её глазах.

   Помню, что у меня, циника и негодяя, от умиления защекотало в носу и мне неожиданно захотелось выпить стопочку «Старки».

 

ЖУТКИЙ СКАНДАЛ

 

   Олег заявился на распродажу шуб вместе с женой. Но это только добавило остроты в ситуацию, и не изменило никаких Люсиных планов. Напрасно! Ведь для Люси Лисичкиной использование обличительной тактики прямо на распродаже шуб потребовало бы от неё очень странной и потешной техники доказательств и оговоров… и самоопровержений - тут сам упрёк выглядел бы усложнённым, и одна эта усложнённость уличила бы Люсю в том, что её мораль дышит на ладан.

   - Может, сначала купить шубу, а потом безжалостно прикончить Олега своим доказательством?, - подумала она именно в тот момент, когда длинные руки жестко выдернули у неё из-под мышки сумочку, причинив боль плечу ремешком, как бичом. 

    - Караул! Держите! Моя сумочка! Там сто тысяч! – завопила Люся на весь мир и кинулась за злодеем.

    Но… драматизм! Банда грабителей устроила все профессионально: кого-то сразу схватили и повалили в дверях, устроили суматоху и заблокировали выход из клуба. Когда, почти сразу же разобрались – оказалось, что схватили не того, а тот, который злодей, уже скрылся.

    Люся пришла домой только через три часа после ограбления.

    Она пришла из райотдела полиции и устроила Агееву истерику: увидав, что он отдыхает и наслаждается телевизором.

    В райотделе, возможно, Люся и вытерпела по необходимости какие-то насмешки, и замечания, но дома, её терпение закончилось.

    Потерпевший – всегда виноват в чём-то, за то что, он что-то... Люсю там ещё упрекнули за то, что она неправильно себя вела, не всё учла - вот у неё и похитили сто тысяч рублей; а сумочку, ей обещали вернуть и найти грабителей. И, конечно, успокаивали, пока она писала заявление по причине её ограбления и о привлечении организаторов продажи шуб к пособничеству грабителей. 

     Но, позже всего, когда Люся тихонько открыла квартиру своим ключом… (а надо отдать ей должное, что как у правильного делового человека, у Люси сотовый телефон и ключи от квартиры никогда в сумочке не ночевали), она увидела Агеева, который безмятежно наслаждается диваном, пивом из бутылки и футболом из телевизора.

    Наверно у Люси сдали нервы и она, устроила истерику, поэтому закричала и заплакала:

 - Где ты был! На меня там напали бандиты! А полиция – полный ноль! Сделай что-то! Сто тысяч: это, что-то! У меня их натурально вырвали из сердца! А ты тут лежишь?

   И Люся, прямо в одежде, в курточке, уселась в комнате прямо посреди комнаты и разрыдалась. 

  Тогда Агеев приподнялся с дивана рявкнул на Люсю и на её рыдания:

- Кончай на меня орать! Ты сама утром деньги на кухне оставила... Иди и забери их с кухонного стола! И не устаивай мне истерик! 

   Люся, после его слов затихла, поднялась с пола и ушла на кухню… Но, через несколько минут, шаман Агеев почувствовал, что-то не ладное. Не может быть так, как не может оно быть… Он не услышал из кухни ни одного звука… Одно молчание… Ему стало не по себе.

   Агеев тихо проник в кухню: Люся сидела, очень натурально на табуретке, ручки сложила на коленках, и глазами гипнотизировала пачку денег…

   Агеев помахал рукой у Люси перед носом – она не среагировала, ни звуком, ни взглядом. Тогда он переложил пачку денег с одного края стола, на другой.

  Люся как сидела замороженной, так и осталась. Тогда Агеев спрятал деньги в кухонный столик – реакции ноль. И Валера понял, что Люся сошла с ума.

  Если ты шаман, а у тебя больной с реактивным психозом, то не лезь не в свои дела. Агеев так и сделал: позвонил своему другу, главврачу областной психиатрической больнице, самому Чернову, и тот прислал неотложку с санитарами.  

 

РАЗБОРКИ

 

     Рецидивист-уголовник Анатолий Чупров (для своих - Чуприк) добежал до угла дома. Потом он повернул, остановился и осторожно выглянул: надо было убедиться в отсутствии погони. И уже потом, не торопясь, важным шагом прошёл к мусорным контейнерам во дворе. Ловким движением снизу, из-под куртки он извлёк Люсину сумочку, открыл её и стал изучать: что там внутри? 

    Содержимое сумочки злодея обозлило: три сторублёвки, косметичка, паспорт, полшоколадки: «Где тут сто тысяч! О чём верещала в клубе эта выпендрёжница?»

    Именно возле помойного контейнера Чуприк понял, что вляпался в гнусную историю. Мозги у уголовника заработали с убийственной логикой: и выводов этой логики было всего два. Второй вариант мог иметь два сюжета, а первый – ни одного. Чуприк выбрал второй вариант (у него уже было две ходки). Ох, зря он не выбрал первый вариант – раствориться как туман!

   Вместо того чтобы избавиться от Люсиной сумочки, злодей запрятал её себе под куртку, даже понадёжней, под ремень. Наверно он ни на что не надеялся, но решил сохранить хоть какое-то доказательство: потому что доказательства нужны всем и везде, а ему были необходимы как деньги, которых в сумочке не оказалось.

   Время - тоже доказательство и он рванул на Швейку, на перекрёсток двух проспектов с остановками трамвая, троллейбуса, автобуса, базаром, всякими магазинчиками и швейной фабрикой на задворках. На Швейке у него всего-то получилось на Люсины триста рублей взять: две бутылки палёной водки, булку хлеба и ливерной колбасы. Из магазина он рванул во дворы на злую хату. Там его уже ждали.   

   Как тут сохранять спокойствие! Если Чуприку не поверили его лучшие друзья… Они выпили все бутылки водки, съели ливерную колбасу и опять: «Деньги покажи!» Чуприк, вместо денег показал им опять Люськину сумочку, как доказательство своей невиновности. Тогда друзья вытащили его  во двор и долго колошматили с криками и угрозами. Чуприк тоже вопил: и три уголовника в белом сугробе составляли грязную комбинацию, зыбкую многозначную формулу, удивительное сочетание.

   Покидая его соратники, окровавленному Чуприку, запихнули в его штаны Люсину сумочку и обиженно удалились. Не успел Чуприк очухаться, как приехал бобик ППС. Они прикатили на сигнал и в ответ на телефонные звонки жителей, во дворе которых творилось всё это безобразие. Дебошира забрали и увезли в РОВД для выяснений и разбирательств. 

   Утром, когда Чуприку прочитали заявление гражданки Лисичкиной и безапелляционно спросили: «как в его штанах оказалась сумочка этой гражданки, с паспортом, зеркальцем, губной помадой и прочей дамской мелочью», - он честно-благородно раскололся и заложил всех своих друзей-товарищей. А на вопрос: «Где деньги?», честно ответил, что пропил. О чём и был составлен протокол.

 

 

ЗАДУШЕВНЫЙ РАЗГОВОР

 

 

Позвонили в дверь.

Звук, звон – знак.

В каком-то смысле шаману Агееву он явился приправой к его размышлениям, что в женщине всё звенящее и очень расцвеченное должно занимать трепетное и неопределённое положение – только как значение.

Даже для колдуна ужас и неумолимость знака – почти равновесие между двумя мистификациями.

Эта произвольность метода и тривиальность вывода нами чувствуется, даже признаётся – именно потому, что мы сами оказываемся в ситуациях, в которых знак как раз и выступает как причина антисобытия.

Услышав звук или звон, Агеев решительно встал из-за стола (он как раз завтракал винегретом с потрохами и свиными ушами) и пошёл открывать дверь. Увы, не спросив себя: «Кто там? Кого Бог послал? Кто сам припёрся, или черти принесли?» .

Он открыл дверь и увидел на лестнице участкового.

- Вы не ошиблись, господин офицер, подъездом или номером квартиры?

- Гражданка Лисичкина здесь проживает?

- Проходите.

Агеев широко открыл дверь и, давая гостю проход, прижал спиной вешалку. В маленьком коридорчике Агеев возвышался над участковым, как дракон, массой под сто тридцать килограмм, но даже при таком весе живот у него мало выпирал наружу, майка, однако, разрываемая телом, безнадёжно расползлась на боках и груди. Свои громадные ручищи Агеев расставил в стороны, приглашая гостя, а сверху на участкового склонилась его бритая голова с оттопыренными как у кобры ушами, длинным, прямым и острым носом, а радужные янтари беспощадных зрачков сверкали зло и упорно из глубоко и близко посаженных к переносью глаз.

- Позовите хозяйку.

- Она сошла с ума.

- А где её тело?

- В пятом отделении областной психиатрической больницы.

- А не в травматологии, третьей городской? Я знаю, что на днях она пришла домой без денег и без шубы.

- Как можно! Я, Люсю никогда пальцем не трогал! Протелефонируйте, господин офицер в психушку и пусть там найдут на её теле хоть один синяк! 

- Ладно… Пришёл сообщить, что грабителя задержали и гражданке Лисичкиной, согласно её заявления, неплохо бы поучаствовать в следственном процессе. Когда вы явитесь к ней на свидание?

- Сегодня.

- Всё проверю, а потом подумаю, что с вами делать. Вы её сожитель?

- Естественно.

- До свиданья.

И участковый ушел, а Агеев задумался… 

Сходил к Люсе на свидание, а потом, посетил базар.  

 

 

КУКЛА И ШАМАН

 

    Уже в пивнушке на базаре, после пятой рюмки, шаман Агеев понял, что прошлое и будущее живут в настоящем, причем отрывочно и в эпизодах. Не будучи неизбежным результатом прошлого или причиной будущего, эпизод находится вне казуальной цепи событий, каковой является жизнь человека или история мира. Это всего лишь бесплодная случайность и если её не запомнить, то в жизни человека она не способна оставить какой-нибудь заметный след.

     Однако жизнь выстлана эпизодами, как картина мазками кисти.

     Вдохновляйтесь и любите свой эпизод! Смотрите: зимнее небо опять сияет! Сверху на вас льётся поток обжигающего злого света. Сейчас средина декабря и мороз свиреп. Уже вторую неделю модники не модничают и залезли в шубы, в валенки. Из-за холода даже на базаре людей не густо, а праздно меж рядов разгуливающих - совсем нет. Лишь только человеку свободному, заботами не замороченному, никакой сибирский мороз уже нипочём: «И даже взгляд, что неустанно зябок, бронёю воли стойко прогудит, лишь нечто, невесомое, как запах влекущий, пол её определит». Мороз и центральный городской рынок – это волшебная геометрия, даже некоторые анахронические повороты в землемерии: а вот и эпизод!

     Банально подвыпивший мужчина пытается дать манекену прикурить.

     Агеев вышел из известного заведения «Бахус», а рядом, как положено, расположено ателье. С высокого крыльца в ателье ведёт двойная стеклянная дверь. Внешняя дверь открыта настежь направо, и на неё «для улицы» навешены образцы женского платья. Внутренняя дверь плотно закрыта и защищает салон ателье от холода. Против рекламных платьев, слева от входа в ателье швейники выставили на крыльцо женский манекен и к голове пластмассовой дамы приладили чёрно-бордовую шерстяную шапочку. Гиньоль их научил: чтобы пушистое изделие не сдуло ветром - тесёмочки от шапочки они завязали у манекена под подбородком на жестокий бантик, а тело элегантно задрапировали в строгий бежевый брючный костюм.

     И, всё. На этом оформитель манекена свою работу закончил.

     Вот почему на морозе она оказалась без манишки (без блузки, или рубашки), стоит босиком на каменном заснеженном крыльце да ещё без перчаток… И ещё одна деталь: какой-то мазохист вставил между двух длинных, слегка раздвинутых пальцев застывшей девы, коричневую тонкую сигаретку. «Ах, у нежности к тонким пальцам столько пошлости… кольцо с бриллиантом или сигаретка - одно и тоже!» Сверху к манекену свешивается витая золотая проволока, будто это новогодняя гирлянда, и морозная пыль серебрит воздух.

    Шаман и манекен искренне смотрят друг на друга. Она стоит на крыльце, выше Агеева и невозмутима. Он рассержен. Может быть, он ненароком на неё оглянулся, и его сшибла с толку наглая сигаретка меж пальцев и вообще, какая-то её тупая откровенность.

 

ШАМАН И КУКЛА

 

    Только морозная пыль в воздухе, как галогены серебра на фотопленке - чувствует и разоблачает вездесущий неосязаемый лабиринт замерзшего земного времени. Ещё, расточая междометия и анаколуфы, клянусь вам, что эта парочка очень наивно смотрится; холодная мёртвая красота и живое, страстное, горячее сквернословие: «Ещё минута, может быть, секунда, чтоб рявкнула всего одна труба, и лава эротического бунта по всей посуде будет разлита». Потому что, если на улице снег ослепительно-белый, то небо – как солнечное молоко.

   Скоро у шамана Агеева догорит в пальцах окурок, он озябнет и уйдёт, а она останется, и будет шикарно улыбаться в метель: «От тайн улыбок (твоей ли тайны?), от грусти тайной (выберешь меня?) воскрес и умер город твой печальный, твой мёртвый свет: он ярок и жесток…».

    Я мелочно помню всю картину, помню даже настроение, но безошибочно представить лицо или улыбку манекена уже не могу. Наверно, случайно, как эпизод, увидеть лик смерти всё-таки можно, но вот запомнить смерть или признать взгляд манекена как «не совсем всерьёз» – нет. Хотя, почему не всерьез? Смерть – будущее любого человека. Это тоже эпизод, случай? Что же шаман Агеев случайно выяснил после пятой рюмки? Что прошлое и будущее существует в настоящем?   

     Может, когда-нибудь придет и моя очередь, как подвыпившему мужчине на базаре, и я задумаюсь над бессмысленностью спора с моделью мира: «В жизни медленной и пресной, сквозь отчаянья отстой, нам поэмою чудесной представляется порой: в небесах или в стакане, в мути видим быстрый лик». Никаких новых знаков там нет. И не надо нам новых метафор – лишь бы было точное соотношение слов, на наличное бытие себя и предмета: «Нагота и темнота. И, потом уже некстати, только разницы уж нет – замечательный мальчишка, исключительный «предмет». Зимний ветер, жги и смейся. Задуши летящей тьмой… душу, ты не заморозишь, сокровенный мой герой!»

    Жизнь выстлана эпизодами, как холст мазками кисти, но шаман Агеев вовсе не художник, он и не должен все случаи тщательно ретушировать, даже если эти мазки кистью на картине выражают исступлённое наслаждение. Порой реальность бывает превосходно изнасилована. Но, очень часто, мужчине она  противоборствует. В единоборстве: «Она будет удивительно красива с удлинёнными чувственными губами». С откровенно лягушачьими?

    Впрочем, всеми своими смыслами конкретная ситуация не отвечает образу женщины-эпизода, даже такого как: «манекен на базаре». Как? Чтобы узнать что-нибудь о женщине, нужно познавать «и другие эпизоды»? Иногда это помогает. Один случай, иногда разоблачает другой случай… Потому что сомненье, заминка – это почти сказочное семечко, из которого может вылупится опасный скорпион.

    Или наоборот – сладкий побег от горчайшего корневища.

 

ВИРТУАЛЬНЫЕ МИРЫ

 

 - Это миры, в которых принципиально отсутствует неалгоритмическое взаимодействие.

   Рассуждает шаман Агеев у меня на кухне и пьёт с похмелья огуречный рассол.

-  В виртуальных мирах нет воздуха.

   Делаю ему замечание и завариваю себе чай. Агеев с удивлением смотрит на мои манипуляции: в чай с бергамотом я добавляю сухие цветы шиповника. Он бормочет: «Смесь газов – воздух. Все звуки – воздух. Запахи? Тоже воздух. Температура по Цельсию - воздух…»

-  А по Кельвину?

-  Не знаю.

-  Зато я знаю, что виртуально, воздух вмещает архитектуру, языки пламени, всякую катастрофу…

-  И мы не видим воздух.

-  Потому что он лишил нас иллюзий по отношению к этому миру: лишил минимума личного достоинства, заставил дышать страхом, и смотреть в выцветшие глаза стариков, в выжидание в зрачках помойных псов.

-  Потому что это вопросительные взгляды несовместимейших друг другу начал… Они, как призраки, сохранившие живыми свои воспоминания, пугают и разоблачают нашу мужскую девственность.

-  Обманутые! Последнего испытания, судьбой посылаемого - чураются, как приключения странного.

   Я допиваю свой чай, и мы выходим из дома. На улице я оглядываюсь и вижу за спиной Валеры Агеева стекловидное сердце призрака-волка. Вижу, как это сердце гонит серый дым по прозрачным артериям-венам. Кости и мышцы призрака слабо фосфорицируют, а шкура тащится следом по грязному снегу.

   Шаман Агеев уезжает в Москву по важным делам, и я провожаю его на вокзал. Призрак крадётся за нами по ночным улицам города, и сердце призрака-волка останавливается на перекрёстках. Он не знает: в какую сторону мы опять повернём. Скоро он нападёт на Агеева и я останусь в одиночестве.  

 

 

СУГРОБ ИЗ СИБИРСКОГО СНЕГА.

 

       Следы на снегу мужчина должен понимать и чувствовать как дикарь, вернувшись к ним после длительного отсутствия и оглядываясь вокруг незамутнённом привычкой взором: «Равнина снежная, пустая… Шагать морозно и легко!»

     Наплевать на рифмы. Поезд бежит сквозь снега, снега и небо опускается все ниже и ниже, а шаман Агеев вторые сутки не может уснуть. Он едет в восточном экспрессе, но не желает даже сходить в туалет, или в ресторан. И не знает, что ему делать с собой.

     Из Москвы Валера Агеев доехал до станции Орлюк, где и умудрился отстать от поезда. Это уже прилично после Новосибирска, но, ещё девяносто километров не доезжая до Кемерово. Выпил в станционном буфете стакан чаю и пошёл по шпалам, догонять экспресс. Привычка к себе привела его к тому, что он уже не искал другой ритм и другую мелодию; уж если человек идёт по шпалам и рассуждает о симфонии сибирского неба, он просто не сможет уже слышать снег как полифонический звук. Ужас белоснежных просторов признавал лишь одну нескончаемую мелодию… Утверждающую, что она, музыка, звучит где-то там, в далёком мире, в космосе, а не в твоей голове. Поэтому, его метод заключался в том, чтобы среди тысячи сугробов выбрать один-единственный и подробнейшим образом изучить его от верхушки до основы. По одному такому сугробу, говорил он, можно составить представление о целом океане снега с его безутешной борьбой как самозащитой от солнца, сверхъестественной белизной и слепым лиризмом: «Ангел мой, я растратил слова – жизнь моя как забытый этюдник».  И он в крепком смертельном объятии уснул, уснул, уснул. Использовал снег как одеяло, потому что ничего чище и пушистее под рукой у него не было. 

     Ещё стоят его снега. Ещё крепки.

     Через неделю, шаман Агеев, отдохнувший и помолодевший, выбрался из сугроба и по железнодорожному полотну бодро зашагал в сторону города Кемерово.

     А его друг, кемеровский художник, в своих снах почему-то превращал снег в мрамор. И по утрам, после каждой метели пытался приспособить для себя пластический смысл того, что ровно белело в его огороде за домом. Зимой он никогда не отправлялся путешествовать с этюдником в поисках волшебных миражей. Боялся замёрзнуть и уснуть в сибирских снегах.

    

 

 СКАНДИНАВКА

 

  Вчера я пришел к шаману Агееву, чтобы пожаловался на себя.

  Ты обижаешься, настойчиво думаешь, что я подразумевал всё-таки, тебя?

  На кого мне было ещё намекать? Восьмое марта на носу и ты, тут как тут, со своими угрозами и обещаниями.

   Зачем? Душной весенней ночью, ты беззаконно мне приснилась и сильно напугала: явилась с перебитыми ногами, ползла ко мне по грязному полу и плакала, конвульсируя… Ты хотела сдёрнуть меня с кровати, чтобы легче было всадить зубы мне в загривок. Во сне меня парализовал страх, как птичку, увидевшую змею.

   А всё-таки начало было будничным.

   Я каждый вечер бегал за городом свои кроссы. Как конькобежцу, мне надо было отрабатывать дыхалку. Лето бегал один, потом собаки взяли меня в свою стаю и до самого льда я бегал с ними.

   Даже и не представлял раньше, что в стае бежать очень трудно (они всё время меняют темп), зато появляется дикая выносливость. И ещё у них в стае есть особая иерархия. Первым бежит вожак: Чёрный, за ним, дворняжьих размеров, Рыжий, потом я, за мной Белый. А уже следующих за Белым, собак, я и не помню. Так вот, если появлялся нарушитель этой цепочки «кто за кем», вожак тут же набрасывался на него. Писк, визг и виновный водворялся на место. Чаще всех этот порядок нарушал Белый, он обгонял меня - большой глупый пёс. И Чёрный тут же злобно за шкирку, таскал по дороге Белого. Почему Чёрному был важен именно такой порядок: кому за кем нам бежать - для меня это осталось тайной до сих пор.

    Да и не в этом порядке в моей жизни пришлось заручаться знакомством.

    Как-то в один забег получилось так, что со стаей Чёрного я пробежал мимо тебя два раза. Сто раз меня уже предупреждали: не знакомься с женщинами, где попало. А я тебя подцепил на автобусной остановке за городом, чуть ли не в чистом поле.  

    Пожалел. Ты сидела и плакала, как новорождённая. От тебя сквозило неприятностями за километр. Таких, как ты, нормальные мужики чуют за три улицы и обходят огородами. Не буду всуе напоминать, но тебя, нужно было вообще не выпускать из Скандинавии. Что ты забыла в нашей Сибири?

    Но твои ароматные слёзы и изумрудные глаза убедили меня, что тебе можно верить. Ошибался ли я, прочтя в твоём искреннем взгляде мольбу: «Я отдамся Вам в ближайшем подъезде, сразу, как только выйду за Вас замуж!»

    А, потом ты мне ещё призналась, что в Швеции зарабатывала себе на хлеб с помощью собачьего лая – я решил, что тебя можно пригреть. Кстати, в скандинавских странах к собакам относятся очень серьёзно. А у тебя был дружок из налогового управления. Вот ты с ним и ходила по квартирам и талантливо лаяла под дверьми, выявляла неплательщиков.

    Конечно, мы живём не в собачьем мире, а в мире женщин. Они бывают жёсткими и нежными, приятными и отталкивающими, они радуют и раздражают. Они меняют настроение и глубинную деятельность мужских организмов. Но ты не имела к этому никакого отношения, потому что сразу сказала мне: «Мне нужен кто-то близкий, как ксёндз, кому бы я смогла довериться окончательно в этой безбожной стране. В вашей Сибири».

    А почему мне было нельзя ей поверить? Почему мне нельзя было умереть от любви к ней? Пусть даже к такой! Именно к такой. Ведь меня и её всегда тяготило одиночество, когда мы жили, действовали, были молоды и безумны. Разве сейчас, в этих великолепных просторах сибирской весны уже растворилось всё моё желание и жажда – разве я не чувствую сердцем, не ощущаю как необходимость: очарование, фатальность, жестокость и безграничные посулы этой женщины?

 - Скажи – да. И ты ничего не будешь знать, кроме бурных восторгов и бесконечного счастья, которых ты, мой любимый, будешь всегда добиваться благодаря своей смелости и таланту.

- Нет!

- Ничего не бойся. Даже среди вурдалаков и вампиров, инкубов и суккубов, ты будешь единственный, кто познает меня и напишет новый манифест единой общечеловеческой морали, потому что все мои ощущения и видения будут перетекать прямо из моего мозга – в твой.

- Нет.

- Ты познаешь самые смертельные и пронзительные наслаждения из всех наслаждений. Ты закрутишь в спираль самые старые, забытые и неисполненные мечты… и, затем, разожжешь во мне новое пламя радостей и надежд всех космических полётов духа, то самое, золотое начало бесконечно благодатной и счастливой жизни, которая когда-либо выпадала на долю мужчины.

- ….

- Хочешь, я признаюсь тебе в любви?

 

ЛЁД  И БУМАГА

 

    Когда нет куража – страх хуже сомнения, хуже допинга.

    Развратно млеет весна. Бесчинствует апрельское солнце, и мы прощаемся со льдом. Беговая дорожка тает. Лёд блестит как жирное сало, а в полосах разметки он рыхлый и даже проваливается.

    Грустно.

    Уже никому не скажешь в запале: «Лёд всегда скользкий, а мои коньки опять тупые!»  Но это всего лишь слова огорчения. В беговой дорожке кроется какое-то тягостное отчаянье, не высказанное словами. Невыразимое – это: «нереальное».  Потому что реальное  –  всего лишь скользкое прикосновения стали к самой хрупкости льда, а в результате  – полёт и наслаждение скоростью. 

    По правде говоря, ничто не может сравняться скорости, даже реальное самоубийство. А всё что, не является реальностью – уже не обязательность. Потому что сама ледяная беговая дорожка связана с возвратом чего-то нереального. Она расчленяет время на полёт и скорость, восторг и боль, победу и поражение, жизнь и смерть.

    Вот ты стартовал по внутренней дорожке. Твой соперник бежит с красной лентой: поворот, прямая, ещё поворот, опять прямая с переходом на внешнюю беговую дорожку и снова входишь в вираж… Ты летишь как птица. Скорость 50 км/час. Ты затянут в комбинезон из лайкры и полиэстера, но сопротивления воздуха при такой скорости всё равно очень сильное. Твои мышцы горят от боли, но разгибаться нельзя – тогда воздух просто съест твою скорость. Ты как голубь, которому угрожает сокол, грудные мышцы у голубя разрываются от работы, но он пронзает воздух как пуля, лишь бы уйти от опасных когтей.  

    Поражение – это и есть страх.

    Вот ты вылетел на финишную прямую. Только злость ещё может заменить смертельное желание прекратить борьбу. Десятые, сотые доли секунды превращаются в расплавленную боль. Воздух превращается в напалм, липнет к комбинезону, горит в твоих лёгких, в крови. Перед глазами цветные пятна и ты уже не видишь полосу разметки…  

    Финиш! Ты проиграл…

    Может поэтому, потом она тебя не только уговорила, а и заарканила. Две недели ты бегал с ней на коньках, как персональный тренер (задарма). И отрабатывал с ней технику бега в повороте. Она не очень чисто входила и выходила из виражей. И ещё… Ты же для неё выстраивал график бега на 1000 м. В итоге: она всех сделала, а меня подставила.

    После победы на соревнованиях эта милая женщина заманила меня в ТРК «Лапландия», где используя меня, как ширму от видеонаблюдения, украла бутылку коньяка.

    Она была в таком восторге, что ей удалось обмануть охрану магазина, так искренне, со слезами на глазах просила у меня прощения «за нехороший поступок», что я ей поверил и согласился зайти в «Спортмастер», что этажом выше. В торговом зале я засмотрелся на велосипеды, расслабился и не учуял, как она украла комплект подшипников для роликовых коньков и засунула их в мой карман.

    Короче, она улизнула, а я вляпался в очень некрасивую историю. Я очень на неё обиделся, потому что все произошло прямо анекдотически. Мне даже вспомнилось, как один тонкий лирик девятнадцатого столетия, проезжая по Моховой, каждый раз опускал в карете окно и плевал на московский университет.

   И удушливые испарения моего стыда были достаточным доказательством того, что здесь было ещё много чего недосказано, и что не все ещё можно было сразу объяснить ответной друг другу любезностью.

 

 

ТАЙНА  ИМЕНИ

 

     Мы все вьёмся вокруг какого-то предназначения, словно хмель вокруг черёмухи. В детстве мысль наша вылавливает из дремучего леса людей какую-то часть себя, скажем: собственное имя, а потом уже не можем выпутаться из собственного имени – столько на него навязнет. Долгов, анекдотов, подвигов, подлостей, недвижимости – потом весь этот ком грязи, из-за сермяжного стыда, пытаемся превратить в какую-то непроницаемую тайну.

    Абсолютная несостоятельность имени – вот печаль души человеческой.

    Наверно с какого-то момента жизни человека имя даёт начало ложному существованию личности.

    И вот тайна имени: среди размеченных фраз, всегда скучных, литых и не трогательных – кипяток мыслей, как строчка из стихотворения, пронзает сердце болью, по стрепу… ни сравнимая значимость, единственная, всегда памятная.,.

    Это имя поэта.

    Поэт – это не женщина или мужчина, он единица из избранных, а язык – дело рук дьявола, он в своём Аду спит и видит, как пить дать – замышляет, человека явно подучили языку, но не ангелы, а какие-то любители-изобретатели.

    Предполагаю даже, что русский язык не совсем приличен, для сегодняшнего, цивилизованного человека. Наверное, потому, что разговаривать - это тоже, что играть в бильярд, или всем лгать о необходимости любви к Богу. Тут нужна постоянная практика, а если, вдруг, кто, пропустит лет сто, то уж ни прежнего навыка, ни глазомера себе не вернёт.

    Наверно, одна из причин нашей лживости - страстное самолюбие: мы рады, если психологически похожи на удачного (популярного) человека. Безотчётно согласны с какими-то его мнениями, чувствами, привычками - точнее с его бессовестностью и слабостью. Не секрет, что способы самовыражения, фасон и стиль людей совсем ничтожных совсем мало воодушевляют нас. Зато, как бы было славно - вываляться как свинья, в навозе славы. Потому что трусость и жадность великих людей представляются нам милыми слабостями и забавными пороками.

    И тогда я сказал скандинавке: « Не хочу дружить с тобой, печаль моя. Иди к шаману Агееву. Больше я не хочу чувствовать в себе твоё имя».

 

 

 ПОДЛЫЙ ВОПРОС.

 

     На самом деле это не вопрос, а какая-то мрачноватая языковая формула для продвинутых… В компанию которых скандинавка завлекла Агеева, чтобы незамысловато там пообщаться и оттопыриться. А Агеев никогда и не думал препарировать такую популярную фразу: «У тебя всё в порядке?» 

Однако из-за любопытства и неосмотрительности ему пришлось познать в тот тусовочный вечер нечто неопрятное.

     И все из-за того что анализировать пошлятину он всегда брезговал.

     Поэтому Агеев и оказался всего лишь наблюдателем, как одна молодая и хрупкая женщина злится на весь мир. Проследовал за ней из праздного любопытства: вот она нервно курит на балконе шестого этажа. Агеев прилип к стене здания над балконом, как летучая мышь и стал ждать дальнейших амбустенций.

     Через две минуты она уже не одна. Она уже о чём-то резко спорит с красивым, но суровым пацаном (то есть мачо), потом, наотмашь бьёт его по лицу слева. Её нежная рука не может получить наслаждения, только совокупление с его не бритой щекой. Откровенно прямое чувство щеки и руки: обоюдной боли, боли бесполезной, глупой и обидной… И чтобы добавить соль, чтобы он всё-таки постиг её обиду на всё, она разворачивается и с плеча бьёт его справа, но рука улетает в пустоту, он присел и ушёл от второго удара. А вот у неё ...

     Очень энергичен был у неё второй замах, а препятствий не встретилось никаких. Вероятно, наша талантливая и красивая женщина не справилась с кинетической энергией собственного тела. Или, виной был её модельный рост, под метр восемьдесят восемь, или то, что она стояла на шпильках…

     Может перила на том балконе оказались не совсем надёжными, только случилось всё очень непоправимо.

     Наш пацан бегом спустился по лестнице с шестого этажа и нашёл её уже умирающую на тротуаре. Он коленоприклонился над жалким телом и, отчаянно молвил: «У тебя всё в порядке?»

    Она прошептала: «Да…» и скончалась. И, только тогда он закричал «Нет! Это невозможно!» И предъявил претензию Богу – за то, что она так бездарно и безрассудно погибла.

    А шаман Агеев, как свидетель, был рядом, но он не мог понять требование ответа, заданное в последние минуты жизни человеку: «У тебя всё в порядке?»

    Уж, если она приземлилась на асфальт с шестого этажа, и жить ей, оставалась одна минута, то здоровье было явно не в порядке.

    А вопрос-то был!

    А тот, кто спрашивал, наверно хотел быть уверен: «В порядке ли страховка, нет ли просрочки за квартиру, правильное ли у неё завещание, в порядке другие имущественные обязательства».

    Шаман Агеев давно не ходил в кинотеатр. Проблема самовоспитания. Это ему и объяснила потом скандинавка. Про то, что во всех голливудских фильмах, в критических ситуациях главные герои обязательно задают друг другу этот вопрос: «У тебя всё в порядке?»          

    Однако на этом этапе проникновение в культурный европейский аспект закончился, так как на горизонте их взаимоотношений нарисовалась оправившаяся от своих невзгод Люся Лисичкина.

    Вот что странно: хоть и зависли мы в пустоте, как продвинутые, хоть всё меньше и меньше людей способны понять нас, всё равно пытаемся мыслить не упрощённо и примитивно. Мы, в соответствии с нашей продвинутостью - ведём себя именно так, как будто в нашем идиотском положении ничего не изменилось.

   

 

КОГДА ВСТРЕТИМСЯ?

 

      Мир духов неуловим как нейтрино и не пахнет в нём калёным железом. Тут нужно ещё добавить, что непомерное значение духовных результатов всякому шаману приходится достигать очень примитивными средствами.

      Может поэтому, или от отчаянья зав. отделения пульмонологии, Олег Мухопад и пригласил своего друга, шамана Валерия Агеева поработать с одним больным. Не дать ему умереть.

     Агеев пришел, и его познакомили с пациентом. Обоим им было не до разговоров: больной задыхался, а Агеев дулся на то, что поддался уговорам и согласился на авантюру.

     Когда он с больным остался наедине, и делать было больше нечего, Агеев напоил больного каким-то отваром из термоса и тот впал в коматозное состояние.

     И всю ночь бил шаман в бубен, в люксовой отдельной палате.

     Впрочем, всё суетное ожидает смерть.

     Мир материальный, тоже сложен и, вероятно, внутренне тоже не ориентирован. С одной стороны, существуют системы, близкие к состоянию равновесия и устойчивые к возмущениям. С другой – настойчивый гул бубна.

     Больные просыпались среди ночи, вслушивались в тревожные звуки бубна, и несколько смущённые, снова засыпали - они читали в его ритме слова одной и той же бесконечной молитвы: бум, бум, бум... вокруг которой всегда схватывается одна и та же разновидность тишины.

     В этой волшебной тишине любит дремать время.

     Зов бубна поднял труп старика, лежавшего в тупичке лестничного пролёта на носилках. Мёртвой рукой труп сдёрнул и отшвырнул от себя в жёлтых пятнах простыню и, хрипя остатками лёгких, опираясь о кафельный пол, поднялся и сел на носилках.

     Ему, бывшему шахтёру, пуще смерти хотелось курить. Поэтому он решил встать и сходить в палату, где в тумбочке ещё лежали его папиросы и спички, однако, оказалось, что ноги у него связаны бинтом, на особый манер. Труп встал, но не смог сделать, ни одного шага. Он стоял, раскачиваясь, и никто не хотел знать, что он чувствовал в тот головокружительный миг, когда прошлое и настоящее совместились. Он смутно ощущал, что прошлое – та материя, из которой создано время, поэтому-то время всегда превращается в ад. Жизнь прошла, боли уже нет, дни и страсти износились, но ещё тревожит мертвеца ад, и его виденья. В его подземных, глубоководных и не перепутанных рыбами снастях ему ещё чудятся собственные страдания.

     Под звуки бубна его сон даже презрел все правила: «это же мой мир, моя чистая прихоть, наверно моя власть здесь безгранична, вот я заставлю руки и ноги двигаться - пусть в них застыла кровь, но я пойду и заберу из тумбочки свои папиросы…».

     Тут бубен замолчал.

     Валерий Агеев решил сделать перекур. Он положил бубен в ноги больному и вышел из палаты, прошёл коридором на лестницу, спустился вниз, на ходу разминая сигарету, остановился, чиркнул спичкой…

 - Здравствуйте…

 - …

     У визави отвисла челюсть, оскалены зубы, он голый, глаза закрыты. Он предлагает взгляду именно то, на что люди всегда бояться смотреть.

     От него уползла простыня и приварилась в отвратительное существо - опасно лежит рядом с носилками, на кафельном полу, и у него ещё раньше кто-то связал бинтом ноги.

     Он раскачивается, но не падает.

     Есть такая форма общения – молчание и раскачивание. Когда увидимся? В любую ночь, но только не сегодня. Значит, завтра? Но когда завтра становится сегодня, оно переносится на завтра.

     Агеев почувствовал себя идиотом.

     Он вспомнил, как когда-то объяснял Мухопаду, что смерть – это доказательство: «Как я докажу трупу, что я существую? Убив его? Но я не могу убить мертвеца?»

      В категорическом императиве есть что-то такое, что трансцендирует все конечные существа. Человек никогда не является абсолютным и бесконечным в творении самого бытия лишь потому, потому что он сам вовлечен в его постижение. Смерть может быть смертью, только если есть существование. Только если есть существование, истина может состояться.

      Неистинность - наиболее глубинное свойство любого бессмертия. Очевидно, что в законе существования есть нечто такое, что выходит за сферу ощущения.

      Закурив, выбросив сгоревшую спичку, он спросил себя: «Почему возможно бессмертие?» Бессмысленный вопрос, так как бессмертие не является просто другим объектом, которое может быть обнаружено теоретическим познанием. Ему можно посмотреть в лицо только в процессе философствования. Всё это означает только, что нет, и не может состояться какого бы то ни было бессмертия, иначе как в актах освобождения.    

     Единственно верный для человека способ обрести бессмертие состоит в этом освобождении смерти в человеке.

     Труп заскрипел зубами, присел, игнорируя курящего перед ним Агеева, стал искать окурки под лестницей, однако ничего не нашёл. Именно не нашёл потому, что когда, под вечер некоторые больные пришли сюда покурить, то увидели мёртвого старика, лежавшего под лестницей на носилках и подумали, что его умышленно не отправили в морг, оставили специально для них, в воспитательных целях – и курить не стали.

      Тогда труп выпрямился и стал раскачиваться, но не из стороны в сторону, а вперёд-назад, чтобы сделать первый шаг и пойти на Агеева.

      Труп старика не забрали работники морга, хотя им и позвонили, но они не смогли это сделать, потому что приехал на своём мерседесе Барсук, бывший бандит, теперь хозяин универсама, забирать из морга свою тёщу.

      Здоровье у барсуковой тёщи в последнее время было настолько хорошо, что смерть её была неожиданностью, и Барсук, забирая тело с нагримированным как у фараона лицом, был таким обстоятельством очень доволен: поэтому он премировал санитаров в морге коробкой колбасы и ящиком водки.

       Когда жизнь и смерть идут рука об руку, возникает разнообразие даже в сетчатке глаз, в каплях крови и пота. Выбор пути известен: смерть даёт нам сделать только самое необходимое, и не больше; мы делаем то, что может уложиться в один взгляд.

     Агеев докурил сигарету, глядя в наплывающее на него, потом удаляющееся и снова наплывающее мёртвое лицо старика, потом плюнул себе в ладонь, загасил окурок и вернулся в палату к своему больному.

     Поправил одеяло, потрогал лоб. Бубен? Взглянул на него, но в руки не взял. Просто сидел, улыбался чему-то и прислушивался к дыханью больного.

     Скоро и он уснул.

 

 

ДОЛЛАРЫ И  ПРЕДАТЕЛЬСТВО

     Весной 2009 года я уволился из газеты, и всё лето прожил на своей даче. Кроме садово-огородных работ занимался изготовлением долларов, и продавал их самому крутому колдуну в городе – Оп. Огиеву.

     Позднее комиссарам и судьям Агеев нагло врал, что рецепт изготовления долларов я несколько усовершенствовал. А я и сейчас продолжаю утверждать, что использовал абсолютно надёжный источник вдохновения. Но, что касается буквального правдоподобия, на которое опираются три высших прочтения, - тут надо ещё подумать, какое действие выманивает из безумия всё безумие, и на каких показаниях при допросе Агеева настаивали комиссары и судьи? Не требовало доказательств лишь только то, что изготовленные мною по «старинному» рецепту доллары действовали на людей неотразимо.

     Попробуйте сами. Тут ничего и не надо было совершенствовать: наловите лягушек, сдерите с них кожу и натяните её, прибивая гвоздиками или булавками на специальные осиновые дощечки. Затем соберите собачий кал и замочите его в водке. Когда собачье дерьмо раскиснет – разотрите его в сметанообразную кашицу. Лягушачью кожу, набитую на дощечки и собачью сметану храните в холодильнике до определённого часа.

     Лично я, заранее, на такой случай приглашал на дачу парочку ведьм, поил их хмельным зельем и кормил их жареной свининой. И в бурную ночь, когда полнолуние, а по небу бегают тучи: то открывают, то закрывают луну… В этот час нужно лягушачью кожу, набитую на дощечки, намазать сметаной из собачьего кала и разложить дощечки на крыше бани. А в самой бане, чтобы в то же время пьяные и голые ведьмы пели псалмы и прославляли Иисуса Христа… И тогда дьявол являл лик свой. И происходило великое таинство: лик дьявола экспонировался на лягушачью кожу и получались, самые что ни на есть настоящие доллары. И власть этих долларов над людьми была безгранична.  

     А в то утро Агеев нарисовался, и все доллары купил… Потом я погрузил девочек в свою синюю девятку, и мы рванули в город. Ведь, сколько энергии на наслаждение тратится, столько оно и будет источать.

    Представь, что ранним утром свежий ветер треплет твои волосы и целует лицо - это такая прелесть. Катить  по шоссе, наслаждаться скоростью и чувствовать, что это чуть-чуть опасно.

    Но я почему-то бесцеремонно знаю, что смерть сама по себе никак не связана с твоей скоростью и с дорогой, по которой ты сейчас мчишь в автомобиле. И даже, может быть, дверь твоя ещё не заблокирована. Ибо дверь есть лишь выход из автомобиля, на саму дорогу, на асфальт, что летит тебе под колёса, на воздух, который давит в ветровое стекло.

    Выйти как-то нужно, но ты отказываешься видеть в двери нечто большее, чем дыру. Опять же: назойливая как мошка – мысль. Она приходит в голову только на русских дорогах… простая глупая иллюзия: мы вроде никуда и не едим, просто один крутит баранку, а остальные, хором: «тыр, тыр, тыр, тыр…»

    Но на самом деле мы гоним как сумасшедшие. И пространственное движение нерва превращается в непространственное ощущение. Загробное мохнато обнимает нас; зато какая занимательная перемена акустики, ёмкость звука, когда в голове дыра, а ноги сломаны и зажаты железом.

    Если в небесное царство входят такие путешественники, представляю себе, как там весело. Но без шуток: всё было очень странно и величественно.

   И пассажирки в моём автомобиле воображали собственные призраки.

   Какие тут могут быть иные воспоминания?   

   В городе мы остановились в «Маленьком Париже». Жуткое место: настоящий гадючник! Это ещё скромно было бы сказано про пивнушку на улице Весенней в центре города. В клубах сигаретного дыма здесь таилось предательство, низкое, подлое предательство; сладострастное выжидание безжалостного момента. Но, если ты при деньгах – можешь наплевать с высокой колокольни на всех предателей мира.

   И я заказал коньяку, водки, пирожков и супа.

  - Ты нас не любишь?

  - Нет.

  - А по отдельности?

  - Нет.

  - И в бане?

  - Нигде.

  - А чем это от тебя ночью так воняло?

  - Долларами.

  - Скорее говном и одеколоном.

    Только у двух живых существ на белом свете поджелудочная железа вырабатывает фермент трипсин, необходимый для экспонирования лягушачьей кожи. Голубиный помёт я настаивал на тройном одеколоне. Потому что я не люблю собачье дерьмо!

   - Пошли вы, знаете куда!

   - Да мы тебя так, как никого никогда. А если бы мы тебя меньше?

   - Ладно. Через месяц вам можно будет искупаться в омолаживающем рассоле. Будете сиять, как бриллианты.

     Лягушачьи тушки я не выбрасывал из-за своей нравственности. Поскольку нравственность должна быть той же самой по отношению ко всему: к коже и к мясу. Поставил в теплицу большую бочку с крапивным рассолом и бросал туда останки земноводных. В бочке всё это бурлило и кипело.

    Неприятность в моей теплице благоухала неимоверно, но баклажаны и перцы не угнетались жуткой вонью. Росли хорошо. Только искупаться моим подружкам в этом омолаживающем растворе так и не посчастливилось.

    Кто-то нас заложил.

    И обе ведьмы отправились на костёр, а меня закатали в ту самую бочку с крапивно-лягушачьем рассолом. И просидел я в рассоле до 2010 года. В феврале меня из бочки вытащили, ужасно помолодевшего и меланхоличного. Назначили комиссаром. Не дали даже недельку гульнуть, чтобы как-то от заточенья очухаться. Приказали ехать с разборками в Западную Европу.  

 

ОСЬМИНОГ  ПАУЛЬ

 

    В марте 2010 года я тайно приехал в Германию. Надо было встретиться с гусеничным колдуном и уговорить его вернуться в Сибирь.

    Представьте себе: ночь, канал Рейн-Херне. Пронизывает свежесть, дрожь бессонницы, близость свинцовой воды. По-причине конспирации мне пришлось прятаться в какой-то ржавой ёмкости, а когда подошло судно, откликнуться на слово: «Атасенлесепа!»[1].

    После того как я залез на баржу этого гусеничника, от заводских руин к воде прибежали лисы и белодушки, но судно сразу отчалило.

    Вперёд, вперёд! За кормой зловеще бурлит вода… По берегам гнетущие пейзажи: какие-то заборы и склады мёртвых предприятий угольной, металлургической и химической индустриализации.

  - Спустимся с палубы?

    Его шёпот угодил мне в челюсть. И я вскинулся, как подстреленный. Рожу колдуна я не мог хорошо рассмотреть в темноте, но, судя по голосу, она должна быть ужасна.

  - Нет! Ни за что!

  - Ну и ладненько. Схожу за шнапсом.

    Через минуту гусеничник приносит бутылку, и мы, умышленно не распечатывая, глазами своего воображения пьём алкоголь.

  - Я ничего не решил… - скрипит голос колдуна. - В Оберхаузене завёлся отщепенец, и его не достать; прячется где-то в «Центре морской жизни». Предатель и доносчик. Поэтому мне нельзя покидать Германию.

  - Жуткий скандал из всего этого может выйти… - тихо ответил я. Но дискантом яростно провизжал, - Предатели! Ты тоже – предатель! Все здесь предатели, отщепенцы…

  - Хорошо, я поеду в Сибирь, - обречённо и легко соглашается колдун.

  - А я утром сойду в порту Оберхаузена. Борьба, борьба, прежде всего борьба, борьба с применением самых современных… методов, и ничего больше! Только борьба!

    Потом я тихо отправился вниз и улёгся в мрачной каюте на диван. Меня трясло. Шнапс в моём животе превратился в шоколадный крем ужаса. Спустя несколько мучительных часов, судно причалило. Маскируясь утренним туманом, я незаметно покинул баржу и растворился в лабиринте улиц Оберхаузена.

    Задумчиво поплутав по съежившемуся городу, проник в «Центр морской жизни» и сразу обнаружил предателя. Табличка на его аквариуме гласила: «Осьминог Пауль, вид: octopus vulgaris, пол – мужской, прибыл из Англии».

    Он, должно быть, понял, что я обнаружил его. Упёрся в посетителя взглядом и изобразил робкое движение щупальцем в застоялой в воде.

   - У тебя в правом кармане лежит чекушка «Мариинской»… Вылей водку в аквариум! – ненавязчиво прозвучало в моей голове.  

   - Сдохнешь! У тебя уже нет печени. Ты её пропил в прошлой жизни.

   - Всё равно… Дай попробовать!

   - А я сяду в тюрягу в чужой для меня стране?

   - Зачем ты пришёл?

   - Наказать тебя.

   -  Я не виновен!

   - Будешь нагло врать, что пошёл на рыбалку и незамысловато утонул? И все во Владивостоке клюнули на эту байку. Чёрта лысого! У тебя столько долгов, Павлик, что мы тебя никогда не забудем.

   - А что ты сейчас возьмёте с меня?

   - Всё! Для начала будешь угадывать результаты футбольных матчей на чемпионате мира в ЮАР.

   - Да я не умею предсказывать!

   - Запоминай, - я приложил листочек из записной книжки к стеклу аквариума.

   - Запомнил.

   - И не вздумай шутить! От меня не скроешься.

   - Я согласен, я во всём согласен... 

    Он смущённо и безапелляционно во всём уступает…

    Знакома ли вам такая неприятная ситуация, когда вы неожиданно в ком-нибудь уменьшаетесь?

    Ах, мельчать в осьминоге – это нечто абсолютно непристойное. И я, как ошалелый выскакиваю на улицу.

    Время задержалось в утре…

    - Вперёд! Вперёд! Вот вывеска пивнушки. В окне бочонок, а по сторонам два бородатых карла. И я заваливаюсь туда. Заказываю пива и сосисок с кислой горчицей.

    - Дверь не вышиби! Куда ты так с утра заторопился?

    -  В костёл, на службу, ведь воскресенье? – я презрительно смотрю на любопытных любителей пива. -  Если господа захотят со мной, милости прошу, а так никого не неволю, у нас - веротерпимость, так? Пока есть костёл, я – в костёл! Пива мне и шнапсу заодно с сосисками!

     Алкоголь с утра?

     Получается, что наш герой с самого утра решил заниматься глупостями. А чем же ему ещё заниматься, если у него остался только один орган, которым он ещё может поймать кайф.

     Прошёл час, два, три, а наш герой, обещавший всем, в костёл так и не наведался.

     Странно…Он сидит в оберхаузенской пивной, слушает и разоблачает «глупости», и тут же глупости проповедует… И, зажав в угол американского туриста (в прошлом еврея, предателя родины и перебежчика в капиталистический рай) трагическим шепотом вещает ему:

    - Ах, какое это невыразимое страдание! Чувствовать, что эта жизнь тебе дана в наказание за наслаждение прошлой жизнью. 

    - А что, брателло, у тебя был прокол в прошлой жизни?

    - В прошлой жизни мне была доступна безумная роскошь: диетическое питание без подделки. Великолепная музыка услаждала мой слух. Прекрасные женщины наслаждали взор чувственным танцем. Дворец эмира был моим домом. И я, белый удав, лежал на золотом блюде.… А кормили меня живыми и нежными белыми мышками.

 

ОДИН ЛИШНИЙ ШАГ

   Представьте себе летний Париж: жара, одиночество и скучища жуткая. Все кто смогли уехать в отпуск - наслаждаются морем.  А богатые улизнули в горы, в деревню…

    Наш герой тоже собирается покинуть Париж вместе со своей невестой. Но сейчас он спешит по очень важному и неотложному делу к своей любовнице: сообщить ей, что он уже не любит её, что он её сейчас бросает, что он, в конце концов, женится.

    Вот её дом с квартирой на втором этаже.

    Если вы бывали в Париже, то знаете, что тротуары у них, на всех старых улицах, неприлично узкие. Как правило, из подъезда ты выходишь прямо на всю улицу. Один лишний шаг и ты уже на проезжей части.

   Иногда наша мысль бывает так сильно прикована к житейской ситуации или захвачена чьей-то предстоящей свадьбой, что не замечает зноя этих парижских улиц. Ну, вот и её подъезд. Наш герой звонит - она дома…

   Что-то, мы совсем безразличны к героям. Исправим это и дадим им редкие для Парижа имена: она пусть будет Валентиной, а он –это я. Вот Валера проходит в гостиную, садится на стул… И между Валерой и Валей начинается нудный и бессмысленный разговор: тянется, тянется - вдруг Валентина отчаянно смотрит на Валерия и жёстко, без мимики говорит: «Нам надо расстаться. Я встретила очень хорошего человека и у меня с ним складываются очень серьёзные отношения».

    У нашего героя гора с плеч… Он-то за этим и пришёл!

    Но, как истинный джентльмен, он (то есть я) не мог рассмеяться в лицо своей бывшей любовнице и ответить: «Вот мы и свободны друг от друга. Как это здорово!» Всё-таки они целый век они дарили друг другу наслаждение и символизм. Валерий прикрылся рукой, чтобы Валентина не опознала его довольную мордашку, промямлил что-то типа: «О! Как это странно…» и выскочил из её квартиры, чтобы уже расхохотаться на улице.

    В Париже очень узкие тротуары, а он, забыл про эту ерунду и в восторге сделал один лишний шаг, оказался на проезжей части, и угодил под машину.

  Французы живут для жизни. У французов есть даже культ почитания усопших, но самое главное для них – повседневные житейские дела. Поэтому с переломом голени и сотрясением мозга наш герой очнулся в обычной муниципальной клинике.

   Представьте себе Париж летом: жара и специфически-одеколонная духота в палате травматологического отделения. А тут ещё одна неприятность: если ты попал во французский госпиталь, тебе сначала поставят штук пятнадцать-дадцать пиявок, а только потом будут разбираться; от чего и как тебя лечить.

  Первым навестил Валерия его лучший друг:

- На свете очень много красивых женщин… Нельзя же только из-за одной бросаться под автомобиль!

- Кто вбил тебе в голову, что я это сделал специально… Валентина!?

- Ты, только не волнуйся! Извини, - он с деланной грустью пожимает плечами, -  но я не уверен, что…

- Иди ты в жопу!

   Шаман Агеев медленно-гордо удаляется из палаты, а спина и уши его вопиют о попранной справедливости. А на следующий день приходит невеста и с порога: «Валера, если у тебя с ней всё так серьёзно – считай себя свободным!»  И, тут же, разрыдавшись – убегает из палаты. Наш герой ошарашено смотрит в след своей невесте - ему даже не дали рта открыть.

    Добили нашего героя сослуживцы.

     В Париже летом – скучно неимоверно, а тут такой подарок судьбы: попытка суицида из-за несчастной любви. И в конце рабочего дня к нашему герою в палату прилетела стайка его сотрудниц с восторженно-масляными глазками: «Ах, как он страдает!»

     На обходе Валерий слёзно умолял лечащего врача немедленно выписать его из клиники. Врач согласился выписать через два дня, но на это время запретил посещение травм-больного «из-за его неординарного состояния».

   Покинув муниципальную клинику, Валерий закрылся дома, никого к себе не пускал и на телефонные звонки никому не отвечал: «Что толку доказывать всем этим олухам, что чёрное – есть белое! Вот, когда срастётся кость! Когда я без костылей, без жалкого вида, пройдусь перед ними вальяжно, туда и обратно, усмехнусь им всем в лицо презрительно и гордо. Посмотрим, кто кого будет жалеть!» 

   Действительно! Всё на свете сбывается…

    Кость наконец-то срослась и наш герой напомаженный, наутюженный, с дорогой тростью, чуть-чуть прихрамывая, вышел на улицу. Благоухала шикарная парижская осень.

    Наш герой поймал такси и поехал к своей бывшей любовнице. Долго звонил в дверь, пока ему не открыли другую: дверь другой квартиры на этой же площадке. И ему сказали, что госпожа Бинникова вышла замуж и уехала в Копенгаген.

    Тогда он медленно вышел на улицу. Долго стоял на краю тротуара и смотрел на проезжающие мимо автомобили. Выбрал чёрный и массивный, и бросился ему под колёса.

   Лучший друг шамана Агеева умер не от любви, а от обиды и от бессилия что-то кому-то доказать, да ещё и оправдаться перед собой.  

 

 

ФИРМА «ДОКТОР БАРМАЛЕЙ»

 

    Для сегодняшнего городского обитателя, особенно с европейским правилом жизни, процесс поглощения пищи подразумевает в себе некое преодоление, даже откровенную оторванность человека от естественного употребления всяких даров земных. Постигая это преодоление, первые – сразу из-за стола спешат в туалет и выблёвывают в унитаз только что съеденное пирожное (это, социальная поэзия). Вторые – из-за стола прыгают на беговую дорожку и бегут, бегут – пока счетчик калорий на приборной доске беговой дорожки не отсчитает лишнесъеденное  (это, диалектика процесса). Третьи – просто жрут, как свиньи и тут уже есть намёк на какую-то гармонию (чувствуется бесконечная возможность).

    Если верно, что существуют ангелы кухонной плиты – то они наверняка застенчивы и боятся собственной популярности: раз они виновники той жадности, принимаемой за ненасытность, с какой человек ощущает пищу как половой акт, как своего рода счастье в сказочном мираже.  

    Откуда появилась фирма «Доктор Бармалей»?

    Кто не в курсе проблемы, то Борменталь (партийная кличка – Бармалей) упоминается в рассекреченных записках Михаила Булгакова, как некий, желчно-субтильный ассистент профессора Преображенского. Короче, образец человека спортивно-поджарого типа, как лица фирмы, помогающей всем желающим сбросить лишние килограммы.

    Идея зародилась нечаянно. Девочкам было скучно, и они уговорили Агеева сгонять «за бутылочкой винца».

    Когда выпили по-первой, Люся Лисичкина поперхнулась и закашлялась:

- Это у меня наверно чахотка в последней стадии. А всё из-за того, что без новой норковой шубки я всю зиму трепетала и презирала себя, как Дон Кихот в свинарнике.

    Агеев подозрительно посмотрел на Люсю, налил себе водки без очереди, выпил, но потом ответил:

- Фигурка у тебя Люся, точёная… Это потому что в состоянии покоя у тебя вентилируется только одна шестая часть объёма твоих лёгких.

- Я, хоть и шведская баронесса, однако не понимаю, причём здесь Люсина фигурка? - влезла в разговор скандинавка, - У неё явная ятрогния! Как шаман, ты понимаешь Валера, что ятрогния – это изменение здоровья к худшему, вызванное радостным действием, или безрадостным бездействием кое-кого...

- Знаете дамы, разглядывая вас, таких субтильных и немощных, мне пришла в голову одна идейка, как с вами заработать немного денег, открыв салон для похудания. Сейчас это модно. Зачем вам терпеть «трепет и презрение»?

- Ты хочешь поделиться с нами секретом «вечной молодости и красоты»?

- Вот именно. И мы не будем заниматься уголовщиной, как китайцы. Мы будем исходить из того, что в организме у хроника с лёгочным заболеванием жировые клетки тают как мартовский снег и ему очень трудно держать физиологическую норму.

- Но нельзя же из каждого здорового человека делать туберкулёзника!

- Но, можно травками контролировать у него лёгочную перфузию.

  Через час жаркого спора и мозговой атаки (Агееву пришлось слетать ещё за одной бутылкой водки). Был разработан бизнес-план фирмы «Доктор Бармалей». Решили: после взимания платы и тестирования – присваивать каждому клиенту категорию. Первые – будут те, с которыми можно плодотворно работать. Они дают хорошие результаты, они реклама и лицо фирмы. Вторые – проблемные. С ними надо много работать, чтобы получить хороший результат. Поэтому, прибыль от них нулевая. Третьи – безнадёжные, в плане их самосовершенствования.

    Компания решила снять в аренду подходящее помещение под тренажёрный зал и «тибетский» кабинет. Мастером спорта по фитнесу назначили скандинавку, Агеева решили преобразить в тибетского монаха. А Люся Лисичкина, естественно, стала директором, психологом и маркетологом этой шарашки.  

    Через три месяца успешной работы фирмы «Доктор Бармалей», очередь была расписана на полгода вперёд и деньги с клиентов собраны, Агеев остался у разбитого корыта. Скандинавка с Лисичкиной, прихватив всю наличность, исчезли в неизвестном направлении. Точнее, отбыли они в Копенгаген. За аренду помещения и прокат тренажеров фирмой не было уплачено ни копейки.

   Агееву даже приснился сон, что его запихивают в чемодан. Есть, конечно, и обратные ситуации, когда твои подружки очень талантливы и эстетичны. Но во сне - все очень непредсказуемы; он увидел, как к нему в приоткрытую крышку чемодана заглядывают все знакомые и близкие:

- Неприятностей в тебе очень много, но это не самое главное твоё качество, - наивно шепчут заглядывальщики ему.

   Вот так происходят поразительные взрывы. Из-за каких-то примитивных предательств. Так оказываешься на другой орбите, в чужом космическом корабле. Может, этот корабль, только мысленно, ты уже мечтал когда-то посетить, но в силу земного притяжения и твоей природной лени - не удосуживался.

 

 

КАПИТАН НЕМО В КОСМОСЕ

 

   Что-то в Наутилусе заклинило. Немо летает вокруг Марса уже вторую неделю и ему становится скучно:

- Кто он? – размышляет Капитан Немо, - Он или она? Если он, ему хватит минуты для того, чтобы хоть от одного желания отказаться, а если она, не хватит жизни, чтобы хоть одно желание удовлетворить.

  Немо нервно ходит по кубрику, пинает телефон со съеденной наполовину телефонной трубкой, продолжает размышлять:

- Позвонить на Землю Жульверну? – он ещё раз пинает телефон, - Так доиграться с телефоном, что схватить в час ночи трубку, сгрызть как собака, съесть, а потом сообразить… А не сначала сообразить, а потом съесть.

  Капитан Немо опускается на колени, кряхтит, лезет под космический диван и вытаскивает допотопный телеграфный аппарат, втыкает его провод в розетку вместо телефонного и отправляет на Землю телеграмму «Молния»:

- Дорогой Жуль, я тут попал в передрягу и не могу понять, кто я? Я – он, или я – она.

  Телеграфный аппарат долго думает и мигает единственным красным глазом. Потом начинает трещать, и Капитан Немо читает на выползающей бумажной ленте:

- Всё очень просто, дорогой мой друг! Посмотри в иллюминатор и ответь мне, на что похож космос. На негатив, или на позитив?

  Капитан Немо тупо смотрит в иллюминатор, потом возвращается к телеграфному аппарату и выстукивает ключом:

 - Дорогой Жуль, я посмотрел на космос: он похож на ерунду. Нет ни потолка, ни пола! Значит, и у меня нет пола?

  В ответ телеграфный аппарат начинает радостно трещать:

 - Негатив наложенный на позитив образует чёрный квадрат, который удаляясь, или сжимаясь в точку, относится к пространству и развивает в нём свои определения как линия или плоскость, из чего рождается опять сфера, где негатив съезжает с позитива, и есть уже столько «вне-себя», сколько и «для-себя» бытия, явившемуся в противовес пустому противостоянию…  

  Капитан Немо хватает телеграфный аппарат и со всей силы запускает им в иллюминатор. Аппарат жалобно крякает, отскакивает и закатывается под диван:

- Надо срочно ремонтировать Наутилус и валить прочь от Земли…

Подальше от этих горе-философов! – решает Капитан Немо.   

 

ШАМАН АГЕЕВ В КОСМОСЕ

 

- Подожди удирать от Земли!

 Со стоном выползает из скошдлюка шаман Агеев.

- О, Господи! Почему, если кого-то там, на Земле спускают в унитаз, он тут же умудряется появляться у меня из скошдлюка? Срочно, срочно ремонтирую, Наутилус и пулей лечу в хороший сюжет!

- Верни меня на Землю – потом сваливай куда хочешь!    

- Кто ты такой?

- Я шаман.

- Так вот! Раз ты, шаман, так и двигай самостоятельно, куда тебе прикажут.

- Сначала накорми! Я потратил много энергии. Мне пришлось проникать в твой Корабль через скошдлюк, или по-нашему, по-простому, через унитазное отверстие. Почему у Наутилуса нет какого-нибудь тамбура, или самого простенького торпедного аппарата для входа-выхода в открытый космос?

- Таков современный космический дизайн. Его девиз: «Минимум отверстий!», - Капитан Немо вздохнул, - мне это тоже не совсем нравится. Как-то неудобно бывает перед гостями.

- Это точно. Гостю как-то приличней через дверь.

- Никогда не знаешь, кто может постучаться в дверь, если у тебя самый шикарный космический Корабль в округе. Надо всё предусмотреть на всякий случай – держать стол накрытым или, скажем, загодя заказать себе гроб.

   Шаман Агеев, обезоруженный ответом, почувствовал предательскую природу слов: одни улетучивались через секунду, но другие, напитанные ядом, пускали корни и отравляли человеческую судьбу.

- Лично мне не на что жаловаться. Отсутствие стола и гроба в твоём

 кубрике - это реальное свидетельство тому, что я ещё могу быть счастлив.

- Потому что в углу стоит тазик с молочком! – рассмеялся Капитан Немо, - Сейчас ты должен опуститься на четвереньки, где стоишь, потом, как кот лечь на пузо и ползти к этому тазику. Таков ритуал поглощения «лунного молочка»...

- Тебе оставить пару глотков, Капитан?

   На этот вопрос Капитан Немо сделался серьёзным, даже печальным.

- Разве на Земле чувственность может обретать масштаб гностического эротизма, а вкус «лунного молочка» средством познания «пищевоззрения»? Космос предлагает иные вкусовые категории, иное восприятие собственного тела: как разрыв между здесь и там, как архетипическое узнавание и острая тоска по утерянному прошлому.

   Тут шаман Агеев попытался шлёпнуться на живот, но это ему не удалось из-за отсутствия настоящего земного тяготения. Ему пришлось повторить всё по инструкции: встать на четвереньки, потом лечь на пузо и осторожно ползли к напитку.

   Агеев вылакал всё «лунное молочко» и счастливый уснул, уткнувшись лицом в пустой тазик.   

 

   ТЫ МЕНЯ ЗНАЕШЬ?

А Я-ТО СЕБЯ ЗНАЮ.

 

    «Так вот тебе вопрос – ты сейчас за себя говоришь, или рассказываешь мне сказки тупой бессмысленной толпы?»

     Я люблю рассказывать сказки хитрым женщинам, или романтично-наивным девушкам. У меня круглое, почти симметричное лицо, только левая бровь – уже не сплошная линия, из-за шрама… Глаза серо-голубые, взгляд немного усталый, улыбка детская, но настораживающая даже бездомных собак, из-за её фальшивого добродушия. Я чуть выше среднего роста, худощавый и гибкий. Пиджаки ношу с наслаждением и в моей внешности вы не найдёте, ни одной яркой особенности, или какой-то темы, какая бывает в одежде у живописцев и у некоторых женщин.

     Я сижу на веранде кабачка в предместьях Праги с выпендрёжно разодетой богатой русской. Моя улыбка – бесконечное обаяние, и всем своим видом я показываю: «Поздравьте меня!» И мои серо-голубые глаза, смешливые и добрые, хитрят с ней, точно фары подержанного автомобиля.

     Она крутит в руках почти чёрную розу и сбивчиво доказывает мне: «О, я ограблена, раздета и обнажена твоей бесконечной нежностью и простотой… Я стыжусь своих мужских качеств: твёрдого характера и напористости, потому что в тебе всё наоборот, только одно обаяние, которого так не хватает женщинам».

     Я осторожно ставлю на столик бокал с вином и опускаю руку вниз, глажу кончиками своих бархатных пальцев её колено: «Нет, ты не знаешь себя!»

     Мой воркующий голос переплетается с пением птиц на веранде и пьянит её как вино. Каждая моя фраза отчётлива, как хрусталь и исполнена с истинным обаянием. И я рассказываю ей о ней… Какая она соблазнительная женщина, сколько в ней ещё нерастраченной любви и желаний. Желаний покорять всю вселенную своей безудержной страстностью. Мой голос тихо поёт в её сердце. Я говорю и говорю… Не останавливаюсь. Потому что чувствую, что мои слова нужны ей как воздух, что без них она задохнётся, или захлебнётся в океане собственных слёз.

     Синий, прозрачный вечер, как вор крадётся по предместью Праги. И мне с ней так хорошо, что даже хочется умереть.

     Утром я узнаю, что она неосторожно упала с балкона своего гостиничного номера и разбилась насмерть. На ночном столике осталась записка: «Теперь я всё знаю о себе. Спасибо тебе большое за всё. Валентина».

  

СТЕКЛО, КАК ЗЕРКАЛО

 

    Сентябрь, очень печальный месяц. Почему в конце сентября, в Сибири бывает так холодно? И снег с дождём.

    Я сижу на остановке, пропустил троллейбус и замёрз. Уже нет со мной ни Валентины Бинниковой, ни шамана Агеева – они уже никогда не придут.

    С малой надеждой жду автобус, что в нём будет тепло, и я согреюсь, а за мутным плексиглазовым стеклом, которым обделан автобусный павильончик, жмутся друг к другу двое. Тоже замёрзли. Не уходят и не заходят.

   Стекло, как зеркало. Я сижу и подслушиваю их разговор:

-  Идём домой! Ты замёрзла.

-  Я уже стеклянная. Я не дойду, запнусь и разобьюсь, как зеркало.

-  Донесу.

- Тогда порежешься.

- Тогда идем через дорогу, в магазин. Куплю тебе у девушки один стакан вина.

-  Ты сказал, что купишь вино у девушки. Я ревную.

-  Потому что ты женщина и у тебя есть сердце, и тебя можно любить, а ту девушку по-настоящему я полюбить не сумею. Потому что она – только её внешность и в её груди нет истекающего кровью сердца.

- Не трогай мои губы. Они замёрзли.

- Я любить без затей тебя стану как пень.

- Зелёную и кислую? Как яблоко?

- Яблоко разломлю, крепко сжатых колен.

- Как вкусно ты говоришь! Говори, говори, говори, говори ещё…

- На слова много тратится любви. Как ты не понимаешь? Всегда всё уходит в слова, а надо, чтобы всё уходило вовнутрь.

- Ты сопишь, когда от любви замирает моё сердце, и ничего не говоришь… Когда мне нужны и нужны твои слова.

- Нужные слова нужно придумывать. Как ты не понимаешь! Нельзя делать сразу два дела. И вообще… Зачем ты капризничаешь?

- Ладно. Поцелуй меня. Я забыла, что замёрзла.

  Подходит автобус, и я уезжаю. Они остаются за стеклом.

 

 

ОДУВАНЧИК И БУМАГА

 

  В детстве я всё удивлялся, что белый шарик - это совсем не цветок. Может, через этот юморизм нам приоткрывается некое главное волшебство? Как всё в природе устроено, как происходит прощание, похоже на первое узнавание. Может, из-за всего этого цветок у одуванчика всегда золотисто-жёлтый?

  - Нет, не так!

  Но бывают ведь белые цветы и, потом, раз страстная привязанность к чему-то всегда обрекает человека на одиночество, согласимся и мы значить белый шарик, как цветок.

  - Не надо мне таких глупых условий: значит - не значит.

  Господи! Я очень боюсь предателей родины. Потому что всякий может наплевать на всякую условность: «значит - не значит». И для каждого не напасешься условностей для каждой печали.

   Потому что предательство, это уже не печаль, а безобразная вонь внутри и импортная парфюмерия снаружи, и ещё чистка зубов, мытьё рук с мылом через каждые два часа. Из-за всей этой суеты предательство не возможно для шамана. Он не понимает, как можно обижать землю, в которой сумеречают души его предков. Землю, над которой смеркается сибирское небо, и светятся, как алтарь, одуванчиковые его поля.

  - Одуванчик - враг мой!

  Жалкий антипод эстетства… С его наивной детальностью: сейчас отцветёт жёлтое и потом нарисуется белое. Наглое украшение огорода! И, если среди людей сегодня попадаются мутанты или шаманы, они, как правило: ангелы или демоны. Но, вообще-то, в суете их не различают и говорят о тех и других: сорная трава (одуванчики).    

   - На твой белый пушистый шарик, одуванчик, никогда не сядет пчела.

   Совсем не из-за того, что нет нектара. А от печального ужаса. Попробуй проникнуть взглядом вовнутрь этой белой геометрии – у тебя появится страх исчезновения. Потому что одуванчиковый шарик переполнен безумным множеством парашютистов.

    Безумство – довольно интимное явление: в нём хранятся сундуки сокровищ, таящихся во всех реальностях. Но, это не курящий омар или улитка в такси, не скульптуры неопределённо-фаллического вида, не желеобразные часы и, конечно, не манекены из швейной мастерской.

    Шаман, или волшебник, никому не обязан давать отчёт в том, что мир чудесного лишь тогда становится, безусловно-подлинным, когда обострённое постижение реальности достигает такой интимности, что страх исчезновения исчезает, как исчезает с ним и само условие: «такое моё безумство».

    Заглядывая вовнутрь одуванчика, сознавая, что получил тайное одеяние без разрешения, он сознаёт и другое: если это только его перья и крылья, тогда до него и впрямь никому на свете дела нет, и «такое моё безумство» для одного его не возможно.

    Втягивать ли сюда посторонних? Расшифровывать им свои тексты, картины?

    Довольно рискованная ситуация даже для прошедшего дня.

    А для сегодняшнего?

    Представь, что ярким солнечным утром ты пошёл прогуляться до магазина. По дороге наивно улыбался природе и размышлял на тему «чего бы ещё достичь в жизни». В конце пути запнулся о камень, смущённо сбавил свой гордый шаг, и упёрся в бомжа-алкоголика. На нём был жилет с попугаями на голое тело и милицейский мундир с ближайшей помойки. Старик сидел на ступенях входа в универсам. Он принял тебя за ангела.

   - О, Боже… - заговорил он, - Как странна моя жизнь! И правда ли, что я существую? Что такое мир? Не сам ли я солнце? Не светят ли его лучи из моего сердца?

  

 

 

---

[1]Осторожно! Подходим. Фр.

 

 

СИБИРСКАЯ МАГИЯ