К Блокадным дням. Интервью внучатой племяннице

1. Фото 1940-41 года в период между Финской и Великой Отечественной войнами.
Аркадий Герасимович Герасимов, я и Анастасия Ивановна Герасимова.
2. Мой отец Аркадий Герасимович Герасимов.
3-4-5. Я и мой брат Лев летом 1944 года во дворе Табачной фабрики им.Урицкого, где работала моя крёстная Наталья Петровна.

Говорит мне Сашенька, внучка моя второклассница:

– Бабушка, я хочу взять у тебя интервью.

– Бери, – отвечаю.

– Скажи, пожалуйста, сколько тебе было лет, когда началась блокада?

 – Когда  началась война, мне только-только исполнилось полтора года, а твой родной дедушка Лёва был ещё в роддоме, он родился за пять дней до начала войны. Наш папа, твой прадедушка Аркадий Герасимович Герасимов, всего одну ночь перед уходом на фронт укачивал своего сына. Погиб он 9 октября 1944 года в бою, освобождая Латвию, его могила в городе Иецава на братском кладбище, я нашла её в 1977 году. Сейчас я стараюсь думать, что захоронение советских солдат также хорошо ухожено, как и тогда.

К началу блокады мне не исполнилось и двух лет.

Выехать из города мы не смогли, возможно, к лучшему, потому что поезд, на котором мы должны были отправиться в Алма-Ату, немцы разбомбили и он не пришел в Казахстан. Мамина сестра тётя Манечка – жена офицера-пограничника, служившего в Средней Азии, не дождалась нас и очень переживала до получения известия о том, что мы живы.

Всю блокаду нам пришлось перенести в Ленинграде. Мы жили на Красной (Галерной) улице, около завода «Судомех», а это место часто бомбили вражеские самолёты. В нашей коммунальной квартире все держались друг за друга, помогали, и поэтому никто не умер от холода и голода. Но твой прапрадедушка Герасим, который жил на Фонтанке и при первой возможности добирался до нас, внуков и своей снохи, чтобы своим пайком поддержать нашу маму, умер в декабре 41-го и похоронен на Пискарёвском кладбище.

Твоя прабабушка Анастасия Ивановна в первые месяцы блокады была донором – отдавала часть своего молока в детскую консультацию. Однажды, возвращаясь домой от Никольского Собора, вблизи которого был расположен донорский пункт, она захотела отдохнуть на скамейке на площади Труда, но пересилила себя и пошла дальше. Ещё не успела завернуть за угол, как началась бомбёжка, и та скамейка, мимо которой она прошла, перестала существовать.

Прабабушка твоя работала при доме, так как нас, малюток, нельзя было оставлять без присмотра надолго, а все остальные соседи, в основном женщины, работали на заводах и фабриках. Прабабушка твоя никогда не теряла самообладания и часто даже в тяжелых ситуациях сохраняла чувство юмора. Как-то раз пришлось ей с домоуправом тётей Пашей лезть на крышу, чтобы сбрасывать снег, а высоты она очень боялась. Обвязанная верёвкой, на четвереньках она передвигалась по крыше за шагавшей на своих двоих напарницей и вдруг сказала: «Сейчас увидят нас и решат, что тётя Паша на крыше выгуливает свою собаку». Смех помог моей маме пересилить страх и вдвоём они справились с обязательным в то время делом. Были другие уж очень страшные моменты, когда маме удавалось избежать неминуемой смерти, детишкам пока рано рассказывать об этих ужасах, и только мысль, что дома ждут беззащитные дети, придавала ей сил. Можно считать, что мама осталась жива, потому что были мы, а мы – оттого, что у нас была такая мама. Так что своим появлением на свет ты, моя дорогая внученька, обязана мужеству и стойкости и, конечно, материнской любви прабабушки Таси. Жаль, что ни твой дедушка, ни прабабушка не дожили, чтобы порадоваться на такую хорошую девочку. Какой у тебя следующий вопрос?

– Какие воспоминания у тебя о том времени?

– Я была слишком мала, чтобы ясно помнить начало войны. Самое раннее относится к апрелю 1942 года (мне было два года и четыре месяца), перед тем, как бомба попала в нашу комнату. Я только помню, как мы сидели в простенке (в пространстве между окнами), прижавшись к маме, мне стало страшно, мама сняла с кровати ватник, накрыла нас, но я ещё громче заорала. В моей памяти только эта картинка, говорят, я просилась в бомбоубежище, а маме уже было трудно ходить, но ей пришлось уступить мне. Мы спустились только на один марш лестницы, когда разорвалась бомба. Нас всё-таки засыпало кусками штукатурки, и твой дедушка получил контузию, долго заикался, когда смог говорить, но мы остались живы. Нас на время переселили в другой дом рядом, об этом есть запись в домовой книге, поэтому я точно знаю, когда случился этот эпизод.

Потом, когда уже прорвали блокаду, я помню к Новому Году, наверное, к 1945-му, нам, единственным из большого дома оставшимся в живых детям, соседи по дому приносили ёлочные игрушки и украшения. Ёлки я не помню наряженной, наверное, она была, зачем же дарили игрушки? Я только помню, как мы с братом их перебирали, у меня некоторые из них сохранились. Очень хорошо помню все обстоятельства в момент, когда пришло известие о гибели папы. Было много народу, мама тяжело опустилась на табурет, она не плакала, была гнетущая тишина. Мы с братом потом, сидя друг против друга у стола и глядя на горящую электрическую лампочку, тогда, видимо, нам казавшуюся чудом после света коптилки, умоляли Бога вернуть нам папу.

– Бабушка, а бывало ли тебе в то время когда-нибудь страшно ещё?

 – Да, деточка, наверняка бывало, но этот страх спрятался где-то в глубине моего сознания, а я помню только курьёзный случай, когда я испугалась людей в противогазах, подумав, что это фрицы, ведь их в газетах и листовках рисовали не похожими на нормальных людей. Я схватила твоего дедушку в охапку вместе с санками (опять-таки это было скорей всего после прорыва блокады в 1943 году или сразу же после окончательного снятия в 1944 году, я тогда о годах не думала).

 – Бабушка, а ты писала стихи о блокаде?

 – Я мало пишу об этом, есть только четыре стихотворения, посвященных тому страшному времени. Воспоминания эти почему-то бередят душу, и я даже начинаю плакать.

Видно всё, что было с нами, остаётся при нас и отражается на нашем состоянии.

– Спасибо, бабушка за твой рассказ, не плачь, дай я тебя поцелую.

Интервью брала Александра Мицкевич

18 января 2005 г.

(62 годовщина прорыва и частичного снятия блокады)

 P.S. Да, было о чём умолчать...

Мама моя чудом спаслась от каннибала... Внучке своей восьмилетней я не рискнула рассказать этот ужаснейший случай. Маму, опухшую от голода, заманило это очумевшее чудовище, пообещав дешёвых дров. Когда мама зашла на кухню его квартиры, она обратила внимание на выскобленный пол, отсутствие дров и топор под столом, вдобавок, из двери комнаты высунулся мальчик и воскликнул: "Папа, ты опять?!" А уже ходили слухи... Как нашла силы мама убежать от него, она сама не поняла. И была в таком состоянии, что напрочь забыла где была, и уже не могла бы найти снова эту квартиру... Так-то. А на рынках тоже продавали человечину, и наша соседка нечаянно купила или обменяла на что-то часть живота с пупком. Конечно, избавилась от этого приобретения, но страх и воспоминание остались у всей нашей коммуны на всю оставшуюся жизнь.